Трамвайная модернизация. В отличие от кухонной, она пока не победила

Это опасно, когда в обществе крепнет убеждение, что победить хамство можно только ещё большим хамством, а беззаконие — ещё большим беззаконием.

1.

Вообще трамвай — поразительная машина. Он вместителен. Он стремителен. Он романтично покачивается и звенит. Он не загрязняет среду. И не загрязнял её даже тогда, когда поезда коптили небо сажей.

Внедрение трамвая в повседневную жизнь есть яркий пример развития. То есть принципиального изменения способа движения большо-о-ой повозки (собственно — модернизированной телеги), превращённой в конку — вагон, влекомый лошадками, один из первых видов общественного транспорта.

Именно так: конка была отлично усовершенствованной телегой. Она катила по рельсам. Имела крышу и застеклённые окна. Была снабжена лавками для пассажиров, которых вмещала больше любого омнибуса. Короче, конка — это вершина модернизации телеги в её публичном измерении. Предел! Дальше — шаг развития…

…Дуги, контакты, искры, провода, электродвигатель, неслыханный комфорт, вместительность и скорость. И, конечно же, популярность! Трамвай! Он воплощённая разница между модернизацией и развитием, то есть между постепенным улучшением и качественным скачком. Его тончайшим образом ловила душа поэта! Слушайте:

Я шёл по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звуки арфы, и дальние звоны...
Передо мною летел трамвай!

О как!

2.

Однако, как часто бывает, шаг развития техники повлёк существенные социальные последствия. Трамвай сделал человека быстрее. Изменил его одежду и поведение. Возник этикет для общественного транспорта, особая трамвайная вежливость. А с другой стороны, не будь этой машины, не возникло бы явление, известное под именем хам трамвайный.

Как оно появилось и почему, читайте в справочной литературе. Для нас важны не столько его истоки, сколько последствия. А последствия вышли такие: и сам хам, и называющая его идиома спрыгнули с трамвайной площадки. В мир. Было это в пору торжества большевиков. Ведь это тогда трамвай стал транспортом масс.

С «трамвайным хамством» за пределами трамвая знаком почти каждый. Лично. Толковать об этих примерах скучно и тошно. К тому же о трамвайном хамстве за пределами трамвая кто только не писал: и Зощенко, и Булгаков, и Ильф с Петровым, и Аксёнов. Хамом у них выходил грубый, наглый, невоспитанный и бескультурный, склонный к насилию урод, навязывающий окружающим свою волю, не обращающий внимания на то, что они думают по этому поводу, а проявления протеста подавляющий запугиванием и насилием.

Такой образ знаком всем, кто смотрел фильм «Волшебная сила искусства». Там Аркадий Райкин, играющий актёра, находит управу на неких хамов, изображая ещё большего хама и хамски смешав их с дерьмом. Сложность, однако, в том, что приученный делать выводы зритель, глядя на триумф Райкина, уясняет: хамство одолимо лишь ещё большим хамством. Наглость — большей наглостью. Насилие — более жестоким насилием. И опасно смекает: нет, не зря в «Собачьем сердце» профессор Преображенский победил образцового хама Шарикова, силой превратив его обратно в собаку…

3.

Иными словами, выходит так. Тебя обхамили? Бей в торец! Впрочем, можешь жаловаться. Кому? Властям. А если обхамили власти? Что и кто тогда тебе поможет?

Журналисту хамски ломают на демонстрации руку? Пиши другой — в прокуратуру. Но вот вопрос: даже если там примут суровые меры, убережёт ли это от переломов других?

Беззаконие становится обыденностью. Снова жалуешься? Молодец. А если тебя не слышат? Тогда отвечай на беззаконие беззаконием ещё большим.

На такие вот нехорошие выводы наводят зрителей примеры великого Райкина и славного Преображенского. И вот в обществе начинает торжествовать не вопрос: «а надо ли волочь в участок гражданина, требующего соблюдения конституции?», а дохристианская формула: зуб за зуб… А следом — известный тезис об оке за око. А что дальше, думать жутко. Ибо там выясняется: закон, порядок, нормы — чушь, бред и пустышка. Теперь — можно. Другого нет у нас пути… И всё. Не место ни конкурентоспособности, ни борьбе с коррупцией и бедностью, ни модернизации, ни развитию... Ни, возможно, стране вообще.

4.

Такие дела. Модернизация — техническая, технологическая, кухонно-бытовая, — похоже, круто опережает ту, что, как считал пресловутый профессор, так нужна «в головах». Трамваи ещё звенят, но человечество уже хочет на Марс. Где-то, побулькивая, варится наногуталин… Меж тем во многих головах царит разруха, о которой в трамвайных двадцатых твердил булгаковский герой. Царит и велит рушить в реале. И идёт на слом драгоценный московский уют.

У храма и других зданий в древних замоскворецких Кадашах шуруют громилы с ломами. Их охраняют чоповцы в масках. Им мешают активисты в кожанках. Народная коалиция «Пушкинская площадь» не понимает, с какой стати разрешить ломать столицу, и стойко держится. На поле битвы прибывает справедливец Михаил Левичев, зовёт прокуратуру, прокуратура говорит: стоп. И разруха слегка тормозит. А не будь этих защитников древней Москвы от современного бульдозера, не прибудь Левичев, что тогда? Неведомо.

Но всё же тот факт, что «пушкинцы» не допустили сноса Кадашей, причём сугубо ненасильственными методами, о многом говорит. А именно: разруха в башках сильна, но далеко не во всех. Трамвайное хамство захватило здесь заметные территории, но далеко не всё. Оно хамит, но не побеждает. Гражданское общество слабо, но оно уже есть и крепнет. Причём не игрушечное, а самое настоящее. Развитие и модернизация общественных институтов, отношений и навыков обидно не поспевают за технологиями, но, слава Богу, идут.

Такое впечатление, что техника и технологии тянут людей за собой. Что общество просто не сможет порождать их и адекватно ими пользоваться, не становясь постоянно более открытым, более свободным, солидарным, смелым, комфортным и вежливым. Но значит ли это, что хамы уже скоро вернутся в трамваи? Милые, но, стремительно звеня, убывающие за исторический горизонт…