Там лес и дол видений полны...

К своему 80-летию художник Илья Глазунов приготовил выставку в московском Манеже. Большой художник — всегда духоборец и сновидец. Сколько лет смотрит Россия сны Ильи Глазунова! Смотрят, естественно, не все. Многие говорят, что это китч, а не искусство. И картины не те, и убеждения не те, и вообще — сплошная конъюнктура, и к власти он не равнодушен. Но что такое тогда Сальвадор Дали, и зачем толпы туристов едут в его родной Фигерос?

В лучших полотнах Ильи Глазунова есть вера, наивная, неистовая, не нынешняя. Есть мечта, есть пламенная любовь к России, к своей России, конечно, но ведь у каждого она своя. А что до убеждений, то чем они лучше были у того же «левака» Дали или Сартра времен увлечения маоизмом? Конъюнктура присуща была очень многим живописцам: мало ли VIPов написал Гойя и чем они лучше глазуновской серии о Вьетнаме и Никарагуа? Да и у многих русских классиков складывались слишком теплые отношения с властью, даже у вольнодумцев Пушкина и Достоевского после бунтарской юности.

Но демократы России не вменяют художникам в вину несоответствие «демократичес­кой идеологии».

Илья Глазунов никогда не называл себя демократом, он монархист и почвенник, и при этом убежденный доперестроечный противник советской власти. Его выставка 1977 года, где он представил картину «Дороги войны» с изображением отступающей Красной Армии, была закрыта как «противоречащая советской идеологии». Картину даже уничтожили, пришлось делать авторскую копию.

Русские князья мечтали сделать свою Киевскую Русь святой, и лучшей национальной идеи никто еще не предложил. Глазунов был заворожен ею. Его «Русский Икар» — простой мужик, парящий над русской равниной. Сколько таких мужиков разбивались на своих слюдяных самодельных крыльях, сколько «чудиков», описанных впоследствии Василием Шукшиным, жаждали не хлеба, а неба… А русскую песню Глазунов изобразил в виде девического силуэта с длинной косой на бесконечной равнине.

Да, Илья Глазунов любит Русь, которую мы потеряли, Русь XIX века: «Две-три усадьбы дворянских, двадцать гос­подних церквей, сто деревенек крестьянских как на ладони на ней» (Н. Некрасов). Глазунов писал Ленина — и мы увидели опаленное (будто бы адским огнем) лицо фанатика. А его темные, ночные иллюстрации к Достоевскому и светлые, окрыленные — к Блоку!

Свою главную и самую смелую картину он выставил в Манеже в 1980-м. Это был вызов, за это могла быть кара. Очень высокая, узкая, многоярусная картина. Сверху — колючая проволока, советские концлагеря. Ниже — сонм русских интеллигентов, нигилистов, потерянных, готовых склониться перед Спасителем. На коленях у ног Христа стоит блудный сын XX века: обритый наголо молодой преступник в драных джинсах. А внизу — самое главное: длинный пиршественный стол советской номенклатуры и стаканы с человеческой кровью на этом столе. Еще ниже — владыки пира и лагерей, страшные свиньи с нечеловеческим взором человечьих глаз и кровавыми клыками. Здесь Глазунов сов­пал с Оруэллом. Я, как и все, отстояла на эту выставку 6 часов...

И для нынешней выставки в Манеже-2010 он припас огромную картину «Раскулачивание». Оно же и «расхристианивание». Бунин и Бердяев думали так же: эти загубленные крестьяне глубоко и истово веровали, Бог ушел вместе с ними с русской земли. А ведь «раскулачка» продолжается — в виде «разбизнесменивания». М. Ходорковский, П. Лебедев, Е. Чичваркин… Чудом уцелевших хозяев добивают у нас на глазах, чтобы в русском поле больше не выросло ничего. Кроме Змея Горыныча с красными звездами работы Глазунова, для которого не хватило иванов царевичей. Слишком много у лубянской гидры голов, слишком мало мечей у ее противников.