О реальности чеченского народа и о его ответственности

 

Кадыров с товарищами заставили заговорить об этом. Ну, и понятно о многом другом. Главное – о том, что депортация 44-го года была не величайшим НАШИМ преступлением, а заслуженным ИХ наказанием.

Это острый момент, точка раскола: здесь мы раскалываемся на людей и нелюдей: тех, у кого нравственное чувство не сдается уловкам лукавого разума, и у кого это самое лукавство разума одерживает верх.

Но уж коли речь зашла о разуме, то неплохо бы нам сначала использовать его для другого вопроса – разобраться, а что такое вообще народы и насколько они реальны. То есть, насколько это нечто действительно существующее, а не одна наша фантазия?

Вот отдельный человек – реальность. Можно пощупать руками: ноги, руки, всё остальное... А народ? Как его пощупаешь? Просто много человек. Но как определить, входит ли вот тот конкретный человек в это "много"? Никак не определишь. Значит, что же – фикция? Явление, как написал один публицист, второго порядка. Феномен общественного сознания, культуры? И всё? Но тогда никакой вины и ответственности народов и быть не может, а есть ответственность только отдельных людей? В общем – темный  лес...

Попробуем разобраться. Прежде всего – про "пощупать руками". Человек – это ведь не только и не столько то, что щупают руками. Труп, мертвое тело не человек. Человеком делает тело то, что руками не пощупаешь. И поэтому анализировать такие понятия, как человек или сообщество людей, нужно в ином пространстве – пространстве души, пространстве идеального (если использовать архаический язык).

А в этом пространстве мы видим не только культурные феномены и не только феномены самосознания – кто себя кем считает – но всякие хитрые наложения-пересечения. "Пересечения" – в смысле теории множеств. Мы видим, например, что множество индивидуальных душ в значительных своих частях одинаковы.

Одинаковость эта бывает разной. Есть то, что одинаково для всех людей – предмет общей психологии. Есть то, что одинаково для разных социальных групп. Этим занимается социальная психология. Есть то, что одинаково для членов одной конфессии. Это по ведомству одного из разделов психологии религии. А есть то, что одинаково для представителей одного этноса – этнопсихология.

Что это за одинаковое? Ну, прежде всего, конечно, язык. Но и многое другое, и поизводное по отношению к языку, и, наоборот, первичное.

Поэтому этносы (народы, нации...) – вещи совершенно реальные, не менее реальные, чем отдельные индивиды. И даже руками их тоже вполне можно пощупать. Только не нужно стремиться к установлению жесткой границы между разными такими вещами: в смысле, что нога этого человека принадлежит к телу американского этноса, а нога этого человека – к телу китайского этноса. Граница размыта. Но мало ли вещей в мире, границы которых размыты. Посчитай что все.

Но этносы не только вещи, но и существа – живые существа, рождающие, живущие и умирающие. Это легко видеть в истории. Скажем, шумеры. Где вы? Ау! Прожили свою долгую жизнь и почили. Потомки биологические живут. А шумеров нет. И египтян (древних египтян) нет. Живут на их земле люди. И даже египтянами их все называют, включая и их самих. Более того, среди них есть и биологические потомки древних кгиптяе. Только народа того, древних египтян, нет больше.

А есть другой народ.

Но это всё пока отвлеченная теория. Холодное знание. Горячим оно становится, когда мы переходим к разговору о том, как живут народы, какие дела совершают, какие подвиги и какие преступления, и какие следствия имеют их дела. Когда мы говорим о вине и об ответственности народов. Вот тут становится жарко. Тут разум закипает. И – много ли надо капле жидкого разума – легко выкипает весь. Здесь вопросы уже не просто сложные, но вопросы больные и потому мало поддающиеся анализу.

Вот скажем, вопрос о вине чеченского народа? Или – русского народа? Или о их общей вине, потому что это не два отдельных народа, а народы тесно между собой связанные, находящиеся в весьма сложных взаимотношениях. Русский народ – этнообщность другого порядка. Условно говоря – сверхнарод, или суперэтнос: этнообщность с численностью порядка десять в восьмой степени (сотни миллионов). Численность того, что мы называем народами – на порядок-два (иногда и на три) меньше.

Но вернемся к вопросу о вине. Есть ли она? Была ли? Тут даже не нужно анализировать историю и разбираться, что это за народ и как называется – русский, китайский, американский, европейский, чеченский, калмыкский или французский... Ответ известен. Есть вина. Любой народ, как и любой человек, в своей истории натворил много плохого, когда он или сам отказывался от развития, или мешал другим развиваться. Это элементарно, это очевидно.

Вопрос другой – об ответственности за вину, о наказании. И здесь всё очевидно: преступления без наказания не остаются. Вплоть до полного осознания вины наказание не прекращается. Это так и в отношении индивидов (хотя мы часто этого не видим, не замечаем, не можем рассмотреть, понять). И точно также – в отношении этносов.

А вот дальше мы подходим к самому интересному вопросу – о выводах. А что из этого следует? Когда перед нами есть какой-то народ и мы знаем, что народ этот виноват и заслуживает наказания (а виноваты и заслуживают наказания все народы), что это значит? Значит ли это, что нам нужно бросаться этот виноватый народ наказывать? Ну, скажем, завоевывать, грабить или вообще уничтожать? Конечно – нет. Потому что, поступая так, мы будем только наращивать список своих преступлений и тем самым утяжелять свое будущее наказание. Иначе говоря, мы уподобимся бандиту, который пытается зарезать другого бандита. Когда нам это удается, нам не награду за помощь правосудию дают, а новый срок.

Вот здесь и ключ к ответу. "Мне отмщение, и Я воздам". Мы легко видим вину, преступность других. Даже когда ее нет. И тем более – когда она есть. Но мы полностью слепы к своей вине. А она на нас висит страшная. И сегодня – налипает страшная каждый день. Мы пытаемся заморочить себе голову, что наша вина не больше другой. Это чаще всего просто не так – больше. Но гораздо важнее, что такое взвешивание-сравнение бессмысленно: твое наказание за то, что ты сломал другому палец, не станет мягче от того, что сосед сломал кому-то руку.

И поэтому разговоры о чужой вине, о чужих преступлениях для нас сегодня просто губительны. Они отвлекают нас от главного – от понимания своей вины. И тем самым еще больше погружают нас в наше собственное преступление.

Это как если бы охваченный пламенем человек, вместо того, чтобы тушить огонь, принялся бы радоваться, что его сосед тонет.