Прощай мое лето, пора мне, на даче стучат топорами, мой дом забивают дощатый, прощайте...

Могла ли я представить в юности, что 4-го числа в моём еженедельнике будет записано «12.00. Вознесенский», а фамилия Андрея Андреевича будет обведена рамочкой?

Я чуть опоздала вчера на панихиду. Войти в Большой зал ЦДЛ было уже некуда, люди стояли в проходах. В фойе тоже стояли, но не стеной.
Встретила знакомого по юности драматурга, долго жившего в Лос-Анжелосе, в надежде соблазнить своими текстами Голливуд. Узнала от него о судьбе знакомого режиссера, точно также вернувшегося из Австралии, так и не став заметным явлением в её кенгурином театре. Короче, «…на Васильевский остров я приду умирать…» Точнее, жить в возрасте наибольшей вменяемости.
 Увидела толпы поэтов, разного пошиба. Но возле гроба Андрея Андреевича все равны.

Прощание было не надрывным. Вознесенский давно болел, и, бывая в ЦДЛ с Зоей, улыбался всем нежной детской улыбкой, словно прощался. Похороны означали отстегивание эпохи, как фрагмента ракеты, летящей дальше. Но без Вознесенского…

От власти не пришел никто, выше Авдеева. Это, видимо, упирается в то, что супруги делали премию «Триумф» на деньги Березовского. Но при любом отношении к Березовскому, стоит помнить, что премией они «ввозили, а не вывозили» деньги из России. И если наш премьер формировался мимо литературной среды, то у президента мама и тетя всё-таки защищали дисеры по серебреному веку, и могли намекнуть парню на поэтический и исторический масштаб фигуры Андрея Андреевича.

Правда, если бы погребальный пейзаж начали шмонать двести ФСОшников, прощание превратилось бы в протокольную мерзость. Но не положить цветка на гроб Андрея Андреевича для власти означало забыть о том, что именно ему Хрущев орал : «Убирайтесь вон, господин Вознесенский, к своим хозяевам. Я прикажу Шелепину, и он подпишет вам заграничный паспорт!» А после этого Хрущеву звонил и заступался за поэта лично Джон Кеннеди, а его стихи перевёл лично Роберт Кеннеди. Что не помешало повесить на улице Горького плакаты, на них рабочий выметал мусор, в куче которого был изображен Вознесенский с одним из первых сборников…

Уход Андрея Вознесенского, как и его стихи, вытянули магнитом из нор всю литературную среду. Интеллигенция собралась вместе, оказалось, что многие живы-здоровы и «еще повоюют». Кого только не встретила, с кем только не перецеловалась… Кормили меня бутербродами в нижнем буфете милейшие Игорь Дудинский с Александром Шабуровым. Игорь решил, что самое время обидеться за то, что двадцать лет тому назад я написала в фельетоне о фестивале поэтов-авангирдистов, как его вышвырнули из номера гостиницы девушки-боксерши, которым он пытался рассказать, что «поэт в России больше, чем поэт", залезая в их нижнее белье. Но за то уверил, что его талантливая дочка Валерия Гай Германика здорова и довольна жизнью.

Александр Кабаков удивленно рассказал, что наш приезд в Израиль и выступления четырехлетней давности до сих пор злобно муссируются на их сайтах. Видимо, в Израиле с тех пор не было событий, кроме нашей литературной ярмарки и нынешней расстрелянной миротворческой миссии. Встретила Андрея Дементьева, Аллу Герберт, Марлена Хуциева, Витю Ерофеева, Женю Рейна, Сашу Шаталова, Свету Коннеген, Лену Трофимову, Марианну Маркову, Гену Калашникова, Нину Краснову и еще толпы и толпы людей из эшелона своей молодости.

На поминках Евтушенко рассказал, как их с Вознесенским, однажды в молодости вызвали в гебуху, и они по дороге прикидывали, в чём на этот раз провинились перед властью. В гебухе сидел парень примерно их возраста. Он иезуитски сообщил, что назначает их дружинниками, дежурящими на Арбате и велит надеть красные повязки дружинников. Поэты надели повязки и вышли на Арбат, глядя в землю от стыда и унижения. И именно так брели по Арбату, пока к ним не подошла девушка, которая узнала их. Она посмотрела на повязки и заплакала. И только тогда «бунтари» сорвали повязки и швырнули их в урны. Во время было…

А Зоечка, великолепная Зоя рассказала, как сильно болел Андрей Андреевич. И пресса зачем-то придумывала про инсульты. На самом деле у него была агрессивно развивающаяся форма Паркинсона. И накануне выступления в Париже он упал так, что рассек голову и шею. Ночью ему наложили швы, а утром он потребовал, чтобы на бинты надели вязаную шапочку и отвезли его на выступление.
Потому, что он как артист выздоравливал на сцене. Рассказывала, как в Переделкино, когда он утром бродил по окрестностям, напала стая бездомных собак. И он чудом остался жив потому, что лежащего на земле человека и визжащую над ним стаю собак заметил сосед…
И еще много невероятных историй из их совместной, внезапно оборвавшейся жизни.

 Для меня они всегда существовали вместе и по отдельности. Летящий вдоль ЦДЛа и бесконечно шутящий Андрей Андреевич и сдержанная осанистая породистая Зоечка. Что называется "за спиной любого гения стоит не менее великая женщина". Я вам этого не говорила, но Зоя старше Андрея Андреевича на 12 лет, а в прошлом году она еще водила машину! Таких больше не делают...

 Андрей Андреевич пришил нам всем новые глаза и новые уши. Все эти его «Чайка – это плавки бога…» или «Прибегала в мой быт холостой, задувала свечу, как служанка. Было бешено хорошо и задуматься было ужасно!...» Кому бы ещё простили рифмы «холостой-хорошо, служанка-ужасно»?

 А Зоя оказала очень серьезное влияние на мою судьбу. В 60-е годы она стала создателем Ассоциации женщин-писательниц в России, затем Международной ассоциации женщин-писательниц в Париже. А в семидесятые познакомила меня с западными писательницами-феминистками, слет которых устраивала в журнале «Юность». Сказала мне : - Ты девочка умная и самостоятельная, и со временем поймешь, почему я выбрала именно тебя. От России там не было никого, кроме неё и меня.

 Говорят, СМИ позорнейшим образом отработали тему прощания с Андреем Андреевичем. Одни взяли интервью «на смерть поэта» у художника Шилова, с которым, как справедливо заметил Александр Кабаков на поминках, Вознесенский не сел бы на одном поле. Другие написали, что в 14 лет он начал писать антисоветские стихи. Бог судья им и их деградирующему начальству…

Я часто проезжаю мимо Тишинской площади мимо единственного приличного памятника Церетели, огромного фаллоса в честь присоединения Грузии к России. В разработке проекта памятника Андрей Вознесенский участвовал как архитектор. Это будет для меня теперь местом его памяти.

Как мы любили в юности «Осень в Сигулде», не думая, что однажды она обретёт новый смысл!

ОСЕНЬ В СИГУЛДЕ

Свисаю с вагонной площадки,
прощайте,

прощай мое лето,
пора мне,
на даче стучат топорами,
мой дом забивают дощатый,
прощайте,

леса мои сбросили кроны,
пусты они и грустны,
как ящик с аккордеона,
а музыку - унесли,

мы - люди,
мы тоже порожни,
уходим мы,
так уж положено,
из стен,
матерей
и из женщин,
и этот порядок извечен,

прощай, моя мама,
у окон
ты станешь прозрачно, как кокон,
наверно, умаялась за день,
присядем,

друзья и враги, бывайте,
гуд бай,
из меня сейчас
со свистом вы выбегайте,
и я ухожу из вас,

о родина, попрощаемся,
буду звезда, ветла,
не плачу, не попрошайка,
спасибо, жизнь, что была,

на стрельбищах
в 10 баллов
я пробовал выбить 100,
спасибо, что ошибался,
но трижды спасибо, что

в прозрачные мои лопатки
входило прозренье, как
в резиновую перчатку
красный мужской кулак,

"Андрей Вознесенский" - будет,
побыть бы не словом, не бульдиком,
еще на щеке твоей душной -
"Андрюшкой",

спасибо, что в рощах осенних
ты встретилась, что-то спросила
и пса волокла за ошейник,
а он упирался,
спасибо,

я ожил, спасибо за осень,
что ты мне меня объяснила,
хозяйка будила нас в восемь,
а в праздники сипло басила
пластинка блатного пошиба,
спасибо,

но вот ты уходишь, уходишь,
как поезд отходит, уходишь...
из пор моих полых уходишь,
мы врозь друг из друга уходим,
чем нам этот дом неугоден?

Ты рядом и где-то далеко,
почти что у Владивостока,

я знаю, что мы повторимся
в друзья и подругах, в травинках,
нас этот заменит и тот -
"природа боится пустот",

спасибо за сдутые кроны,
на смену придут миллионы,
за ваши законы - спасибо,

но женщина мчится по склонам,
как огненный лист за вагоном...

Спасите!
1961