САРРА МОИСЕЕВНА И ЛЮБОВЬ АНДРЕЕВНА. Быль

Не знаю, правду ли рассказывают люди или нет, но однажды в славном городе Санкт-Петербурге встретились на Невском проспекте две стареньких-престареньких бабушки. Одну из них звали Сарра Моисеевна, а другую – Любовь Андреевна. Они не виделись уже много лет и страшно обрадовались, заметив друг друга в толпе людей.

Ещё бы! Ведь когда-то в молодости они были подругами и соседками по коммунальной квартире, где их и застигла война. Вместе пережили страшную блокаду, которая длилась 871 день, вместе и победу встречали и радовались ей.

– Ну, как ты поживаешь, Саррочка? – спросила баба Люба подругу своей молодости.

– Да хорошо поживаю, – ответила Сарра Моисеевна. – Пенсию получаю, а тут ещё и в немцах совесть проснулась, и они мне выплачивают денежки за то, что я тогда так сильно страдала во время блокады Ленинграда. Вот я как раз из гастронома вышла, где и накупила себе всяких вкусностей. В блокаду голодала, так хоть сейчас хорошо покушаю.

– Вот те на! – всплеснула руками Любовь Андреевна. – А я-то даже и не знала. Хожу тут как дура последняя и собираю бутылки, потому что пенсии-то на жизнь теперешнюю не хватает. А, оказывается, можно от немцев деньги получать! Ну, раз уж немцы покаялись, то тогда и я вкусно покушаю на старости лет. Обращусь и я к ним, а то они, должно быть, и не знают даже, что и я тоже страдала в ту блокаду, а как узнают, так денежки и начнут платить. Это куда я заявление должна подать?

– А никуда! – ответила Сарра Моисеевна. – Никуда заявления подавать не надо.

– Что? Сами должны прийти ко мне? – обрадовалась Любовь Андреевна.

– И сами не придут, – сказала Сарра Моисеевна.

– А как же мне тогда получить пособие от немцев за мои страдания?

– А никак! Совсем никак его не получай.

– Да почему же?

– Да потому что твои страдания в ту блокаду – ничего не стоят по сравнению с моими.

– Да как же так! Да разве же мы с тобой не одинаково голодали? Разве мы с тобою не одинаково прятались от немецких бомб и снарядов? Разве мы с тобою одинаково не мёрзли и не ели крыс с голоду?

– Так-то оно так оно, – сказала Сарра Моисеевна.

– Но ты смотри на это дело глубже: мы-то, в отличие от вас, богоизбранный народ. Потому-то нам и страдать особливо нельзя. Не положено нам. Ты представь только, какой это грех - заставить страдать любимца бога! Это означает пойти против воли бога. Ну а вам-то страдать сам бог велел. Так что, не ровняй несопоставимые вещи.

У Любови Андреевны от такого рассуждения нижняя челюсть так и отвисла. Она выронила из рук кошёлку с пустыми бутылками, подобранными на улице, и так и осталась стоять, словно бы громом поражённая.

А Сарра Моисеевна продолжала:

– Кроме того, мы высшая раса, а вы – низшая. Нам положено жить хорошо, а вам положено жить плохо.

– Так почему же тебе должно быть хорошо, а мне плохо? – возопила Любовь Андреевна.

Но Сарра Моисеевна остудила её:

– А вот зависть – это уже совсем никуда не годится! Грешно завидовать чужому счастью. Ты смотри на то, как нам хорошо, и радуйся, что воля божья исполняется – нам хорошо, а тебе плохо.

– Так ведь это же фашизм самый настоящий! – крикнула Любовь Андреевна.

– А вот это уже антисемитизм! Евреи, моя дорогая, не могут никогда ошибаться, что бы они ни делали, всё правильно – потому что это – от бога! В общем, пожелай мне приятного аппетиту и как можно больше думай о спасении своей души! Зависть и антисемитизм – это тяжкие грехи, и за них тебе придётся ответить, если и не перед европейским судом, то уж, по крайней мере, перед судом божьим!

И с этими словами Сарра Моисеевна повернулась и гордою поступью пошла к себе домой – кушать те припасы, которые она себе купила на немецкие деньги.

А наша русская бабка так и стояла с разинутым ртом и смотрела ей вслед. Но потом подобрала свою кошёлку и пробормотала:

– Вот оно, стало быть, как получилось. Уж какие немцы были злые-презлые, свирепые-пресвирепые, а и на них управа нашлась, и теперь они обыкновенные рабы. Сами-то они не смогли бы додуматься до такой гадости. Стало быть, они теперь рабы у евреев, и евреи, что им прикажут, то они, сердешные, и делают. Вроде бы и по справедливости им такое наказание, а всё равно: жалко немцев. Тоже ведь люди.