Отношения иудаизма и христианства как форма отношений элементов общества.

Судьба народов и вообще групп во многом определяется их отношениями с другими подобными группами, а в некоторой, иногда значительной, степени группы отличают себя от остальных по религиозному признаку. Поэтому отношения между народами — это в том числе отношения между самыми распространёнными у них религиями. Если эти религии — монотеизмы, то отношения потенциально конфликтны, так как монотеизм — это претензия на монополию конечной и универсальной истины и оптимального устройства общества; следовательно, по этой логике, кто не является сторонником данного монотеизма, тот — противник истины, порядка и справедливости. Конфликт подогревается самим фактом сравнения — чья вера правильная. Следовательно, там, где религиозные различия накладываются на другие, в данном случае на национальные, отношения конфликтны вдвойне, а для многонациональной страны это тем более опасно.

В данной статье разбираются отношения иудаизма и христианства, так как это генетически самые близкие монотеизмы. Оба они взяты здесь как идеологии и способы самоидентификации элементов общества прежде всего в рамках единой политической системы. Причём я не рассматриваю взгляды фанатиков обеих религий, открыто отвергающих равноправие иноверцев.

Между тем контакт неизбежен: если на ценностном уровне взаимное неприятие, то на практике в большинстве современных государств (но не во всех!) приходится принимать иноверцев. Как это совместить? Для сторонников обязательной самоидентификации тем более прежде всего по религиозному признаку, это неразрешимая проблема, так как:

1. Нет общего авторитета. Ветхий Завет в качестве такового не годится, потому что:

а) христиане рассматривают его в основном как притчу, объяснение которой содержится в

Новом Завете;

б) обе религии используют толкования, которые, очевидно, не могут быть ни общим

авторитетом, ни объективными.

2. Есть страх вероятности обращения в веру оппонента. Каждый такой случай — это катастрофа с точки зрения верующего, потому что подрывает убеждение, что его вера — лучшая, и подрывает религиозные авторитеты, на которые верующий ориентируется.

В результате:

1) Для обеих сторон мирные отношения — это перемирие, уступка, нарушение основных принципов, в общем что-то вынужденное, и в трудные времена всё это неизбежно проявляется.

2) Свои не только лучше, но и выше чужих. Отсюда двойной стандарт отношений: отклонением от нормы у своих считаются их недостатки, а у чужих — их достоинства.

3) Любые решения иноверцев, касающиеся приверженцев истинной веры — даже если против этих решений возразить нечего — воспринимаются как навязанные. Религиозное обоснование этого: наши законы установлены самим богом, а их законы — в лучшем случае пройденный этап.

Иногда контакт двух монотеизмов неизбежен и на теоретическом уровне. Неизбежен в том смысле, что вынужден, потому что оба монотеизма идут на него крайне неохотно. Во всяком случае инициатива таких контактов всегда исходит от господствующей конфессии — не преобладающей, а именно господствующей, имеющей привилегии. Хотя уверенность в своей правоте демонстрировали и демонстрируют профессиональные представители обоих и вообще любых монотеизмов, и вообще любых религий. Каждый факт такой инициативы — одно из бесчисленных доказательств, что не в праве сила, а в силе право. Тем не менее (а скорее именно поэтому) на теоретические контакты идут и всегда шли неохотно оба оппонента. Причина в том, что победа достигается дорогой ценой, так как оппонент акцентирует внимание на слабых местах религии своего противника и тому (а в его лице и его религии) приходится оправдываться, а поражение, как сказано — это катастрофа плюс естественная злоба побеждённого к победителю.

Теоретический контакт между монотеизмами опирается на три аксиомы, вытекающие из сущности монотеизма — претензии на монополию на истину. Поэтому итоги и последствия заданы заранее: каждый остаётся при своём мнении. Иногда победители в таких контактах были и даже признавались таковыми побеждённой стороной. Но если побеждала господствующая конфессия, то по причинам, не имеющим отношения к теории, а если побеждала конфессия меньшинства, как в диспуте еврея Нахманида и доминиканского монаха Пабло в Барселоне в 1263 г., то ценой отказа от священного статуса — статуса божественного Откровения — текста, на который ссылался побеждённый — в данном случае текста Аггады. Кроме того, победившему Нахманиду вскоре пришлось покинуть Испанию.

Первая аксиома: все, в том числе оппоненты, вкладывают в основные понятия одинаковый смысл — тот, который вкладываем мы, то есть, по существу, все верят в то же, что и мы, и так же как мы оценивают степень важности понятий и явлений. Это, в частности, мешает понять иерархию догматов (или принципов) другой религии и тем самым мешает их правильному сопоставлению, потому что непонятно — сопоставляются ли явления одного порядка и одинаковой степени важности. Например, в иудаизме довольно много внимания уделяется критике догмата о непорочном зачатии, но он не имеет для христиан принципиального значения: в православии культ Богородицы развит сравнительно слабо, у протестантов его вообще нет, а у католиков, где он развит, догмат о непорочном зачатии был принят только в 1854 году. В результате опровержение этого догмата не становится опровержением христианства. В христианстве же, в некоторых его направлениях, долгое время был распространён (и сейчас ещё достаточно популярен) так называемый «кровавый навет», который до сих пор всплывает под названием «ритуальное убийство». Но не говоря о том, что в иудаизме употребление крови запрещено прямо и неоднократно, этот навет основан на представлении, что иудеи тоже верят в божественную природу Иисуса Христа и, оскверняя гостию или другим способом имитируя его казнь, верят, что мучают христианского бога.

Вторая аксиома: правильными являются толкования, сделанные сторонниками нашей религии, но не религии оппонентов. По этой причине нет сравнительного, а по существу никакого анализа достоверности и авторитетности своих и чужих источников, и последние часто (хотя не всегда) отвергаются только потому, что противоречат первым, которые заранее признаЮтся достоверными. Но иногда создаётся впечатление, что источники оппонента не анализируются потому, что не рискуют анализировать свои источники. Таким образом, любое толкование религии, сделанное её приверженцем, претендует на статус Откровения, но это может обернуться против самого Откровения, потому что неизбежные противоречия толкования накладываются на противоречия предмета толкования, то есть самой религии, противоречия которой, собственно говоря, и являются причиной толкований. В результате, чем больше автор утверждает, что излагает истину, тем больше его противоречия и ошибки приходится считать противоречиями и ошибками самой религии.

Третья аксиома: сторонники любого монотеизма исходят из того, что вся информация в признаваемых ими источниках подлинная: и что Иисус Навин остановил Солнце, и про избиение младенцев, и что при казни Христа случилось затмение, и т. д. Поэтому над головами обоих спорщиков всегда висит вопрос: а где доказательства? Чтобы уйти от него, прибегают к толкованиям, которые, как указано, Откровением не являются и убедительны только для единоверцев толкователя. В конечном счёте каждый толкователь исходит из того, что не только гарантом, но и первоисточником своей правоты является он сам, что сразу делает его рассуждения неубедительными для непредвзятого читателя. Правда, христианство, а за ним ислам использовали такой метод сопоставления себя с предшественником (христианство) и предшественниками (ислам): вся информация в их священных текстах тоже подлинная, но она -только этап Откровения до появления следующего и, само собой, окончательного носителя (Иисус Христос) или передатчика (Мухаммед) Откровения. Дальше идёт фокус: раз мы признаём информацию предшественников подлинной, то пусть и они сделают по отношению к нам то же самое. Но такой вариант приемлем только для тех, кто его предлагает.

Сопоставлять два явления, тем более претендующие на монополию в одной и той же сфере, проще говоря, взгляды конкурентов, не давая им сравнительной оценки, невозможно. Поэтому при любом контакте иудаизма и христианства (и естественно, не только их) спор между ними неизбежен. Вести его можно в двух плоскостях: научной и пропагандистской. Если спор научный, то надо, хочешь-не хочешь, подвергнуть критическому анализу и проверке на соответствие тем фактам и понятиям, которые признаЮтся всеми участниками спора, обе религии, а затем подвергнуть той же процедуре свои выводы. Поэтому религиозный человек не может вести научный спор или может вести его по частным, непринципиальным вопросам. Поскольку сравнение двух монотеизмов их сторонниками не может быть научным, то оно не имеет объективной основы, оперирует неопределёнными понятиями и потому не может быть убедительным по крайней мере для тех, кого намереваются убедить. Аргументы одной стороны не будут иметь преимуществ перед аргументами другой, ведь аксиоме, что единственное Откровение — это Пятикнижие Моисеево, можно противопоставить аксиому, что Нагорная проповедь — тоже Откровение.

Но поскольку спор неизбежен, остаётся его пропагандистский вариант. Но и здесь необходимы объективный критерий и соблюдение правил, чтобы нельзя было оспорить результаты. Правила такие: а) ясно и определённо сформулировать исходные понятия, смысл, который в них вкладывается; б) стараться найти принципы и понятия, общие для всех спорщиков, и это будет максимально возможной объективной основой пропагандистского спора; в) подвергать взгляды оппонента проверке на соответствие этой, не оспариваемой им же основе; г) вообще искать у оппонента противоречия не с вашими, а с его взглядами. Рассказы, предания, мифы и т. п. не могут быть объективным критерием, поэтому в качестве таковых остаются логическая последовательность концепции и её изложения, и чистота применяемых методов: из одних и тех же посылок надо делать одни и те же выводы независимо от того, в чью они пользу; нельзя без объяснений опираться в одном случае на толкование, а в другом — на буквальный смысл источника. Основой проверки логической и методологической корректности обеих сторон могут стать тексты, в которые обе религии вкладывают одинаковый смысл, которым придают одинаковое значение, или хотя бы тексты, буквальный смысл которых не оспаривается. Лучше всего, если текст, удовлетворяющий этим условиям, общий для обеих религий. Сделав это, надо выяснить, где оппонент противоречит этому тексту, значит, самому себе. Всё это скучно, трудоёмко и невыразительно, зато убедительнее, чем упрекать оппонента, что он противоречит вам, ведь на это можно услышать, что это вы противоречите его единственно правильному толкованию. То, что взгляды другой стороны не соответствуют вашим, может быть аргументом только для тех, кто заранее согласен с вами.

Если посылки сравнения заданы, то его результаты тоже заданы. Посылки такие: религия и национальность тождественны, наша религия — самое универсальное и подлинное мировоззрение. Из этих двух посылок следует третья: мы лучше всех или, как публично заявил патриарх РПЦ Гундяев: «Кто не любит православия, не любит Россию». Отсюда неизбежно делается вывод, что постороннее, внешнее влияние только вредит, и религия становится заложником межнациональных отношений, которые во многонациональном обществе, да еще находящемся в переходном периоде, неизбежно проблемны. В частности, если разные элементы общества, в данном случае разные народы, отождествляют себя с разными системами ценностей, то неизбежно возникает проблема двух законов и двойных стандартов. Проблема выражается в том, что каждый из таких элементов стремится максимально расширить сферу действия своего закона, а если данный элемент живёт компактно или хотя бы преобладает в каком-либо регионе, он всегда будет стремиться к независимости и тем сильнее, чем больше у него признаков, по которым он отличается от других, особенно если он считает сохранение этих признаков важным для своего существования. Если же этот элемент является некомпактным меньшинством, то он будет стремиться к автономии в образовании и судопроизводстве. А это только стимулирует двойные стандарты.

Следовательно, вышеназванные посылки сравнения надо обосновать. Но тогда надо сравнить, чьи взгляды правильнее или (что не одно и то же) лучше. И здесь опять возникают проблемы. Во-первых, пытаясь показать свою гуманность и отсутствие тенденции дискриминировать иноверцев, обе религии, о которых говорится в статье, спотыкаются о свои же фундаментальные принципы: иудаизм — о понятие избранного народа, христианство — о понятие искупления Христом первородного греха, и обе религии — о принцип наследственной ответственности.

Избранность народа определяется не столько по вере, сколько по происхождению. Это не афишируется, но содержится в авторитетных текстах иудаизма. А искупление первородного греха Иисусом означает, что кто в него не верит, причём именно так, как Иисуса представляет христианство, тот не сможет искупить первородный грех - прежде всего иудеи, но также и мусульмане, индуисты и буддисты, которые признаЮт Иисуса посланником божьим (мусульмане) или даже признаЮт его божественную природу (индуисты и буддисты). Принцип наследственной ответственности сомнителен по определению и, по существу, оправдывает обвинение, что все евреи несут наследственную ответственность за распятие Иисуса. Во-вторых, сравнение религий рискованно, так как при этом можно прийти к нежелательным для данной религии выводам и возможны непредсказуемые последствия: если наша вера лучшая, то надо распространять её среди иноверцев или (и) бороться против распространения среди единоверцев другой религии, или же объяснить единоверцам, почему этого не делается. А вот что из всего этого выходит: «Мусульмане добиваются привлечения к уголовной ответственности православного священника Даниила Сысоева. Он, мол, оскорбляет чувства мусульман, проповедуя среди них христианство» (1). С другой стороны «История издания трактата «Кицур Шулхан арух». Несколько лет назад под следствием оказался раввин Зиновий Коган. Русские националисты усмотрели в этом трактате антихристианские выпады и обратились в прокуратуру» (2). То, что усмотрели националисты, в трактате, который бы написан в XV веке, имеется, но тут главное в другом: самоидентификация на религиозной основе, тем более групповая, неизбежно обостряет отношения между такими группами, а если эти религии — монотеизмы, всегда даёт повод к открытому конфликту. «Судили и славянских волхвов, и даже марийского жреца» (3). Как известно, так и продолжается: история Пусси Райот, протоиерей Чаплин и т. д.

Но, повторяю, сопоставлять монотеизмы приходится, тем более что отказ от стремления распространять свою веру ослабляет данный монотеизм перед конкурентами, например, православие перед исламом и католицизмом, а превращение христианства в замкнутую религию, например, православия в русскую национальную религию, неизбежно вызовет в православии коренные изменения: потребуется новое объяснение — в чём состояла миссия Христа?

Сопоставляя монотеизмы, их приверженцы стараются представить их неизменными и свободными от противоречий, но это возможно только если полностью игнорировать социально-экономическую историю, эволюцию монотеизмов и причинно-следственные связи между ними, большинство источников и полностью же отказаться от критического анализа, без чего любые рассуждения и утверждения превращаются в трёп. Представляя свою веру как истинное слово Божье, ортодоксы одной религии неизбежно оценивают любую другую типологически близкую религию как фальсификацию первой. При сопоставлении иудаизма и христианства обе стороны умалчивают, что христианство появилось как вариант иудаизма и следствие внутренней эволюции еврейского общества. А поскольку для того времени правомерно отождествлять иудаизм и евреев, то выходит, что христианство возникло как реакция самих евреев на тогдашний ортодоксальный иудаизм и порядки, которые он оправдывал. Но в таком случае и христианству надо объяснить причины его острой враждебности иудаизму и евреям, нетерпимости и антисемитизма. А для этого надо прежде всего объяснить: почему даже в канонических евангелиях, отобранных христианской церковью из многих десятков уже после отхода христианства от иудаизма, Христос подчёркивает свою приверженность закону Моисея.

Стремление игнорировать типологические и особенно генетические связи иудаизма и христианства особенно заметно при сравнении вариантов Мессии. Отрицается и общее между ними, и эволюция обоих вариантов, что совершенно не соответствует даже каноническим текстам обоих монотеизмов и тем более не соответствует другим источникам, ведь документально подтверждено существование предшественников Иисуса Христа, остававшихся в лоне иудаизма, например, Иоанна Крестителя.

Часто бывает так, что облик данной религии, показанный иноверцами, ими и создан — он упрощён, поставлены акценты и т. п. В итоге выходит, что оппонент получает возможность доказать, что его искажают или неправильно понимают. И поскольку обе стороны с равным основанием показывают некомпетентность или предвзятость по отношению друг к другу, то победителя в споре не может быть, только усилится взаимная неприязнь. Имело бы смысл устроить диспуты между авторитетными и компетентными (что не всегда совпадает) сторонниками разных религий — но почему-то сами религиозные деятели этого не предлагают, хотя постоянно заявляют, что именно их вера истинная.

Источниками, даже своими, сторонники данной религии, как правило пользуются произвольно, лишь бы эти источники подтверждали высказанное мнение. Да иначе нельзя — ведь нельзя сомневаться в том, что сам же защищаешь и предлагаешь. Хотя по логике все принципиальные различия иудаизма и христианства должны проявляться на фундаментальном уровне, то есть правота каждой из этих религий, а точнее сказать, неправота её оппонента должна находить прямое подтверждение в тексте общего для них Откровения. Это возможно, если показать, что догматы данной религии противоречат буквальному пониманию текста Откровения. Такого, кстати сказать, сколько угодно, но не в одной религии, а в обеих, поэтому вряд ли современные иудаизм и христианство рискнут открыто признать буквальное понимание многих мест Пятикнижия. Это не приемлемо ни для иудаизма, так как оправдывает геноцид и даже представляет его образцом поведения, ни для христианства, так как говорит, что евреи - избранный народ. Буквальный смысл всегда показывает, что текст, претендующий на универсальное и абсолютное значение, является лишь выражением определённого этапа развития данного общества. По крайней мере это относится к священным текстам иудаизма и христианства. Поэтому обеим религиям приходится применять толкования, что создаёт неразрешимую проблему — ведь толкования Откровением не являются.

Если монотеизм подаётся как нечто цельное и неизменное, то правота в межрелигиозном споре должна подтверждаться не одним, а всеми источниками от Пятикнижия до позднейших авторитетов, причём тех, которые признаЮтся всеми направлениями данной религии. Поскольку пути иудаизма и христианства окончательно разошлись примерно в начале II в.н.э., и примерно тогда же был канонизирован Новый Завет, то, по моему мнению, для христианства обязательным условием его правоты в споре является, чтобы не было противоречий между Ветхим и Новым Заветами и внутри Нового. Толкования, как сказано, не годятся, ведь они не Откровение, и одному толкованию можно противопоставить другое. Цитата же, тем более в единственном числе, всегда неубедительна, потому что её выбираем мы сами, а в таком достаточно большом и противоречивом (или, если угодно, многоплановом) тексте как Библия, можно найти цитаты на любой вкус.

Часто иноверцев упрекают, что их практика противоречит их же теории. Но это судьба всех теорий, доказательством чего служит, например, существование государства Израиль, которое возникло «не по правилам» иудаизма, без участия Мессии, и поэтому иудейские ортодоксы его не признаЮт; расколы внутри христианства; реализация принципа противопоставления духовного и материального в христианстве, что является одним из его самых слабых мест, потому что никак не соответствует практике церкви; сам факт, что ни один теократический режим не оказался вечен. Надо также иметь в виду, что несоответствие между теорией и практикой, идеалом и реальностью выгодно религиям и религиозным организациям, так как на этом в значительной мере основан их авторитет как носителей, хранителей и выразителей идеала. Другими словами, религии выгодно напоминать людям, что они грешники и могут спастись только с её помощью. В этом смысл епитимий, покаяний, отлучений, исповедей, угроз Страшного суда и стремления религиозных организаций влиять на образование и средства массовой информации ( а ещё лучше если их контролировать).

Все теории достаточно противоречивы, поэтому одной и той же теорией можно оправдать и опровергнуть одно и то же, доказательством чего служат расколы и ереси. Вообще объективация любой системы взглядов, особенно этики, условна, поскольку условно само деление на субъект и объект — особенно там, где объективные критерии отсутствуют и тем более если они есть, но отвергаются. Это, кстати, признают и некоторые направления в монотеизме — мистика, например, каббала, согласно которой, во-первых, сама Божественная сущность создаёт пределы возможности Её познания; во-вторых, Её познание означает выделение каких-то определений того, что не сводимо ни к каким определениям, стало быть, неизбежно искажение истины. Из этого можно сделать не противоречащий вере в бога вывод: любое познание не только относительно, но и становится ложным как только мы начинаем считать, что обладаем конечной истиной. Это понимали язычники древние греки: «человек — мера всех вещей» и они дали миру то, что дали. Добавлю, что мистика, в общем, не приветствуется теми, кого можно назвать религиозными иерархами, так как она говорит, что есть способы приблизиться к богу и без их посредства, и мешает религии стать массовой.

Отождествление национальной и религиозной принадлежности, национальности и религии ставит им обеим ловушки, особенно если религия — монотеизм.Во-первых, как уже говорилось, само понятие «монотеизм» означает претензию на монополию, а это в определённых, не зависящих от субъективных намерений, условиях, например при экономическом кризисе, может стимулировать между группами, в данном случае между национальностями, бескомпромиссную борьбу — на вытеснение или даже уничтожение. Но вероятность вовлечённости в такую борьбу может вызвать не только стремление победить и готовность погибнуть, но и желание уйти от борьбы, значит, уйти от религии как таковой. Далеко не всем нравятся риск и необходимость окончательного выбора. Но в таких обстоятельствах и те, кто готов победить или умереть, могут начать искать более эффективную и способствующую победе систему взглядов, нежели данная религия или религия вообще — например, так было с марксизмом (в понимании широких масс), с одной стороны, и с фашизмом и нацизмом — с другой, в конце и сразу после I Мировой войны и в начале 30-х гг. XX века во время Великой депрессии. Во-вторых, если достоинства данного народа объяснять достоинствами данной религии, то кем тогда считать инаковерующих и неверующих той же национальности, как их оценивать и что с ними делать? Впрочем, истинно верующие, особенно в христианстве, решают эту проблему просто: объявляют таких скрытыми евреями. Если же стремиться сплотить всех независимо от национальности или национальность независимо от веры, то в обоих случаях религиозная принадлежность становится неважной. Религия, происхождение и этика — не одно и то же, хотя бы потому, что наличие одного не гарантирует наличие остального.

Таким образом, мирные — а тем более дружественные — контакты между группами общества в форме контактов между религиями проблематичны и неэффективны — по крайней мере между монотеизмами, так как здесь невозможны, по крайней мере на постоянной основе, ни идеологический компромисс, ни принятие взглядов оппонента.

Библиография:

1,2,3 — Лехаим. - 2008. - № 12. - С.41.