ДОЛГАЯ ДОРОГА В ЯМАХ или СОВСЕМ ПОТЕРЯВШИЕ СТРАХ.

Люди идут в толпе прямо на меня. Ведь я выше их ростом и шире в плечах. Почему они не боятся, что в ответ на их толчок я тоже могу их толкнуть? Ведь я могу толкнуть так, что человек улетит…

Александр Майрон.

Не приходилось ли вам замечать, что одно и то же расстояние кажется абсолютно разным в зависимости от того, куда вы направляетесь?

Если идти пешком до работы или по не совсем приятному делу, то расстояние кажется просто

непреодолимым.

А если идешь домой, то даже небольшой участок пути воспринимаешь, как часть победы над расстоянием, и кажется, что домой уже совсем близко.

Проблема нынешней черно-серой зимы состоит как раз в том, что никто из нас доподлинно не знает, куда мы идем.

И в этом случае расстояние кажется непосильным и непреодолимым. Потому что слишком велика вероятность того, что мы все еще никуда не дошли. Ни до работы, ни до неприятного дела, ни до той кульминационной точки, с которой когда-нибудь и начнется для нас дорога домой.

Это вторая зима после майдана и поворотный момент был так много раз обещан и вымечтан за истекшие два года, что в него просто перестали верить. И сейчас уже кажется, что впереди только длинная дорога в ямах, которая приведет к пропасти, а за пропастью будут сказочной красоты горы. Но к тому времени не останется ни сил, ни желания, ни возможности строить мост через пропасть к этим горам.

А вот тут покорная просьба не путать точку, откуда начнется дорога домой с точкой полного невозврата. Потому что точку полного невозврата прошли не только и не столько мы, сколько наши враги.

И именно с точки невозврата для нас закончилось сладкое заблуждение о том, что земля, на которой мы родились, выросли, рожали своих детей и собирались жить дальше, принадлежит нам именно потому, что мы здесь родились и живем.

Пока весь мир игнорировал наши смерти и боли, пока на наш кусочек суши перебирались рагули и гопники, из рядов которых формировались карательные батальоны и так называемая национальная гвардия, целью которых было наше усмирение и уничтожение, пока даже жители некогда братской и дружественной великой страны не стали сообщать нам, что им на самом деле глубоко пофиг все, что здесь происходит, потому что и своих проблем у них выше крыши, а если они и поглядывают в наши новости, то только из болезненного любопытства и желания посмеяться.

Конечно, порядочных людей, бредущих, спотыкаясь, по грязной дороге в ямах, жаль.

Но, с другой стороны, как иногда говорят о безнадежных алкашах, они сами выбрали свою дорогу.

Алкаш продолжает пить, собирать бутылки, швыркать по во дворе метелкой, работая дворником или драться с себе подобными, блевать по утрам и клянчить копейки на водку. А мог бы бросить пить, устроиться на нормальную работу, прикупить себе приличную одежду и выглядеть, как нормальный человек.

У порядочных людей вна Украине тоже есть возможности – взять в руки оружие, уехать к чертям с Украины или делать вид, что ничего не произошло, молчать и тупо учить дэржавну мову. Если он ничего этого не делает, значит, не использовал те возможности, которые щедро предоставила ему длинная дорога в ямах.

9 мая 2014, когда мы еще не до конца осознали, что именно с нами сделали и собирались взять реванш в веселой войне против танков плакатами, голыми руками и подписями, вооруженные только скорбью, гневом и негодованием против навезенных в город тысяч вооруженных правосеков, 25 мая, которое почему-то назвалось как дата вооруженного восстания в том же 2014, конец лета 2014, когда страшно было открывать новости с мятежного Донбасса, особенно, если учитывать, сколько туда уехало своих и какие страшные это были новости.

Потом, в качестве маячка надежды, замаячила весна 2015, отчего- то воспринятая радио ОБС, как срок, когда наступит конец всеукраинского дурдома, а потом и конец лета, а следом зашептались, что все изменится ближе к зиме…

А мы все сидели, как подопытные муравьи в стеклянном аквариуме, и каких-то из нас пинцетов швыряли в другие аквариумы, именуемые тюрьмами, за попытку выбраться на свободу, а каким-то удавалось уехать из дурдома и начать новую жизнь.

Как завязавшим алкашам, которые бросили пить водку и прикупили приличной одежды, чтобы не выделяться на фоне остальных людей.

Лидер Одесского Антимайдана, за свободу которого столько раз выступали Русской Весной 2014, оказался выпущен не только из тюрьмы, но и из страны, чтоб не проболтался неизвестно о чем и под ногами особо не отсвечивал, и стал снимать квартиру на последней станции метро в Москве и оправдываться тем, что нашло у него СБУ вовсе не золотые горы, а всего-навсего тысячу долларов.

Его брат, раненный на Куликовом 2 мая из огнестрельного оружия устал оправдываться и в силу этого превратился в провокатора и виновника перестрелки.

На них обоих местные так называемые одесские националисты покатили бочку, потому что раскопали какую-то информацию о том, что приехали братья якобы из Запорожья, а посему не имеют никакого права числиться в лидерах одесского Антимайдана. Потому что суть одесского националиста и состоит в том, что участвовать в одесских делах имеют право только титульные одесситы.

И тут я так и не разобрался, можно ли причислить одесских националистов к своим или нам все-таки не по дороге, если вспомнить, сколько прекрасных людей, не будучи рожденными в Одессе, принимало участие, и не раз, в ее освобождении. И не слишком ли их идеология напоминает идеологию укронационалистов о титульной нации и праве по проживанию в силу принадлежности к этой самой титульной нации?

И дело вовсе не в лидере Одесского Антимайдана, снимающем квартиру на окраине Москвы с найденной скудной штукой баксов, в наличие которой он вынужден оправдываться, а в том, что он вынужден оправдываться в своем праве числиться этим лидером или не числиться в силу своего места рождения. И это его вроде бы полностью дискредитирует.

Но вопрос о том, почему его выпустили именно тогда, когда перестали собираться многотысячные митинги для его освобождения, потому что некому стало собираться.

А некому стало собираться, потому что бабахнуло оглушительным воем второе мая, а следом за ним зачистки, аресты, убийства на улицах свидетелей.

А пресловутый Марков, ныне со слезами на глазах упрашивающий итальянские власти не выдавать его в Украину, потому что здесь его якобы сразу же убьют.

Но ведь не убили же в первый раз.

Но ведь выпустили сразу же после победы майдана.

Ведь дали же уехать в Москву.

Что сейчас сделало этого предателя столь опасным для украинских властей? Уж не декларативные ли заявления Комитета спасения Украины?

Так ведь и о том, что через пять миллиардов лет взорвется Плутон, ученые тоже делают декларативные заявления.

Я вам сколько угодно сделаю таких заявлений.

Но, согласитесь, как-то подозрительно, исключая финансовый масштаб, выглядят оба лидера Одесского Антимайдана. Оба в Москве, оба на съемных жилищах, оба с энной суммой денег, оба с декларативными заявлениями. И оба не здесь. Даром, что один из Запорожья, как утверждают его недоброжелатели, а второй, по слухам, гражданин Израиля, непонятным образом оказавшийся в Италии.

В Италии. Видимо, в тех райских европейских кущах, куда летом 2014 года так поспешно уезжали как свои побогаче, так и майдауны, усиленно тянувшие до этого Украину от российской помощи к благам европейской цивилизации. Просто и у тех, и у других, не хватило силенок остаться в родной Одессе, которая, как алкаш, продолжала собирать бутылки и вести неприличный образ жизни, и усиленно отпихиваться от европейских благ, и садиться в СИЗО за сепаратизм и собирать в это СИЗО передачи, и тихо уезжать отсюда в противоположную европе сторону и там мерзнуть и стрелять, и задыхаться от трупной вони, которую оставляли за собой «освободители и цивилизаторы».

Так называемый «европейские одесситы», тихо или громко пописывающие в русскоязычной прессе и соцсетях, те, кто усиленно мониторил одесские новости и поглядывал сюда, в муравейник, с интересом энтомолога-исследователя, и снисходительно, в силу своего всеведения, поправлявший в мелких фактах тех, кто продолжал оставаться здесь, оторвавшись от компа, напрочь забывали о «своей» Одессе и шли по чистеньким улочкам в маленькие кафе и пили вкусный кофеек со свежими булочками или пенистое пиво из сверкающих бокалов и любовались прекрасными европейскими зданиями, и наслаждались европейской цивилизованностью.

До тех пор, пока в Европу не хлынул поток беженцев с Ближнего востока, и она не стала подозрительно напоминать ту некраину, из которой они в свое время сбежали.

Те же радикалы против антимайдана, те же орды полоумных, похожих на мартышек, вооруженных пистолетами, гранатами и совершенно безумных. Ни в грош не ставящих ни государство, ни органы правопорядка, и готовых убивать и взрывать.

Одесские европейцы вместе с остальными европейцами вышли на долгую дорогу в ямах, по которой мы брели уже два года.

А они в это время, снисходительно посмеиваясь, наблюдали за нами через монитор компьютера.

Так натуралист иногда разрушает муравейник, а потом тщательно документирует, что предпринимают муравьи, чтобы отстроить его заново.

А в это время другой натуралист, масштабами и размерами побольше, расковырял муравейник, именуемый Европой и принялся документировать, как именно муравьи себя в нем ведут.

И, еще не осознавая того, что с ними произошло, они ступили на нашу черную дорогу в ямах, конца которой не видно, и побрели вместе с нами по ней, все еще не до конца понимая, что именно с ними произошло.

Как, впрочем, и тысячи их бывших соотечественников, которые уже прошли по этой дороге расстояние в два года, и все еще не увидели ту реальность, по которой бредут, потому что впереди у них было натянуто красочное нарисованное полотнище с изображением эуропэйського будущего, во имя которого стоит все это перетерпеть. И грязь, и ямы на дороге, и случайные м неслучайные смерти, и руины того, что было, во имя замков, которых не будет.

Я в последнее время стал частенько ходить пешком. Потому что плохо ходит транспорт, и природа как-то странно себя ведет, и все хуже добираешься до работы, которой вот-вот не станет.

И дорога моя лежит мимо парка, в который я водил раньше в Луна-Парк на Майские праздники детей, парка, который раньше назывался Парком Ильича, а сейчас гордо именуется Преображенским, но пришел в полное запустение, хоть и находится практически в Центре города.

В нем уже нет многочисленных киосков, владельцы которых не сторговались с городскими властями и были за это снесены с территории, ни Луна-Парка, который передвинули в Парк Шевченко, ни памятника Ленину, снесенного с центральной аллеи, к которому дети клали нарванную у дома сирень, и дети мои уже выросли, и Луна-Парк мне давно не по карману, ни Майских Праздников, которых мы всегда с нетерпением ждали, потому что их отменили в процессе декоммунизации и уничтожили кровавыми событиями 2 мая.

А с другой стороны дороги размещается печально известная Чумка. Место массового захоронения одесситов, вымиравших во время эпидемии чумы, которую завозили в порт корабли с многочисленными грузами.

Это страшная, черно-белая дорога в ямах и остатках знаменитого булыжника, уставленная заправками напротив спорткомплекса некогда кормившего пол-Одессы КРАЯНа, в начале которой умирающий Стальканат, давным-давно перепроданный Киеву, вдоль горы трупов под холмом, который невозможно убрать, потому что есть опасность возобновления неумирающей чумы, с недавних пор ассоциируется у меня со всей Одессой.

Потому что ведет она практически от благополучного ранее района до Молдаванки, некогда считавшейся районом не вполне благополучным. Просто те, кто побогаче да поумнее уже выехали из некогда благополучного, и теперь там большей частью сдаются квартиры для западэнских и молдавских гастарбайтеров и торговцев-иностранцев с 7км., самого крупного в Европе оптового промтоварного рынка, и в нем исконным жителям подчас бывает страшно пройтись и днем.

А старая разваливающаяся Молдаванка постепенно стала последним оплотом той Одессы, в которой мы привыкли жить.

Это здесь, на Молдаванке, тебе помогут подняться, если ты упал, и отряхнут пальто, и сложат выпавшее из сумки, и спросят, как ты себя чувствуешь, и не нужна ли тебе помощь, и высунутся в окно на любой крик снаружи.

Это здесь осталась прежняя Одесса, потому что дома разваливаются и удобств никаких, но сносить их не имеет смысла из-за того, что построены они на катакомбах.

Здесь, потому что в большинстве своем здесь окопались небогатые аборигены, работяги с умерших заводов, одесситы, у которых не было ни средств ни возможностей свалить за бугор, но это не заставило их ни озвереть, ни забыть о своем городе, ни ассимилироваться в ордах понаехавших сюда в смутное постмайданное время.

Или в то не менее печальное время, когда мэр-еврей собирался сносить Еврейскую больницу, построенную на пожертвования горожан, и в основном, евреев.

Мне бы так хотелось, чтобы ничего этого не было.

Времени, когда мечтаешь уехать в разрушающуюся Молдаванку, проект застройки которой в еще конце 80-х разработала Советская Одесса, но не успела, из коммуналки которой ты уехал в казавшуюся тогда верхом цивилизации панельную пятиэтажку.

Полубезумных старух, которые, затягивая в трамвай тачку с овощами с Привоза, тащат ее по твоим ногам в поисках свободного места и проклинают за это Россию, потому что так им велит зомбоящик, от которого они не отрываются дома.

Старух, утверждающих, что квартиры им дала Украина, потому что теперь им внушают, что они всегда жили в Украине, а своих мозгов на осмысливание фактов у них не осталось.

Времени, когда то и дело в городе перестрелки и взрывы.

Когда хамоватые пропитые рагули, не отрываясь от мобильника, идут сквозь негустую толпу, расталкивая всех, невзирая на пол и возраст.

Времени, когда боевики с Ближнего востока кучками слоняются по городу и живут в бывших заводских общежитиях, а порт используется для их переброски на Донбасс и в Крым и перевозок оружия во все зоны локальных конфликтов.

Времени, когда озверевшие люди все еще не осознали, по какой длинной и грязной дороге их ведут, но уже вполне себе утратили многие человеческие черты и способность сострадания.

Страшного времени зомби, когда вполне нормальный человек, уехавший от голода в районный центр, через 2 месяца просмотра там украинских каналов совершенно серьезно сообщает тебе, что во всем виноват Путин, а ты ничего с этим поделать не можешь, и просто теряешь друга.

Времени, когда только ленивый не упрекает твой город за то, что и так зияет кровоточащей раной, для любого нормального уцелевшего одессита. А нам уже и не больно.

Потому что порог боли зашкалил.

Потому что счастлив ты уже только тогда, когда пишешь никому не нужную статью и немного этой самой боли можешь вылить в нее.

Потому что до сих пор не понятно, все еще ли ты в середине пути до поворота домой.

Или дороги домой у тебя нет.

А есть только путь к пропасти, за которой прекрасные горы, но уже нет ни сил, ни людей построить через нее мост.

Виктор Гром.

Пешеход.