Иммигранты: Таня из Берлина. Там мы были «немцы», а здесь нас воспринимают как русских

«Иммигранты» — специальный проект «Частного корреспондента» о том, зачем наши уезжают за бугор, сколько там можно заработать, что увидеть и что почувствовать. Каждый раз — одна настоящая история из одной далёкой страны. Третья героиня проекта — русская немка Таня, которая так и не нашла свою страну.

Таня уехала из России от отчаяния.

— Тогда в Поволжье повсюду стали появляться плакаты «Лучше СПИД, чем немцы» в ответ на переговоры по восстановлению Немецкой республики. Уехать хотелось из обиды: «Вот мы уедем и будем жить лучше, чем вы». И ещё все повторяли, как заведённые, фразу «ради детей». Хотя многие наши дети здесь себя так и не нашли, и неизвестно ещё, лучше ли так было для них... В это время моя семья была на грани развала, все родственники тогда уже жили здесь. И почему-то в конце концов мне стал видеться только один выход из всего этого: переехать в Германию.

Таня (имя изменено) — русская немка. Мама и папа — немцы с Поволжья, а Таня родилась в Киргизии. Уже 21 год она в Германии.

Два с половиной века назад её предки приехали жить в Россию. Теперь практически все они уехали обратно. В нашей стране им довелось пережить все тяготы российской жизни: раскулачивание, голод, обвинения в измене, изгнание на Крайний Север, годы в статусе «спецпереселенцев» без прав и позже уже разрешение «вернуться», но не домой, а в Среднюю Азию. Возвращение же на историческую родину обернулось погружением в абсолютно новый мир, опять. Ведь это не та Германия, которую оставили их прапрадеды, да и генетическая память не настолько сильна, чтобы ощущать привязанность к месту, в котором сам никогда не был. В России они всегда были немцами. А здесь для коренных жителей они «русские». Ни здесь, ни там, зависшие между мирами...

Прапрапрадед Тани был бухгалтером. Шваб из-под Штутгарта, он приехал в Россию на строительство какого-то заводского учреждения во времена Екатерины II. В Германии в то время был голод и безработица, оттуда все, кто мог, уезжали. А Екатерина предложила новоприбывшим освобождение от налогов, льготы, землю. Он поселился с семьёй в Подмосковье.

— Екатерина хотела тогда сделать то же, что и немцы здесь сейчас: интегрировать приезжих, чтобы немцы смешались с русскими, — рассказывает Таня. — Но у неё ничего не получилось. Почему она отдала землю в Поволжье немцам? Потому что она их привезла, а они продолжали жить обособленно, в Москве была даже целая немецкая слобода. Она и дала им степь. Она чувствовала ответственность перед ними.

Так, по прихоти императрицы, к слову сказать, урождённой немки, Танины предки заселяются в Поволжье. Удивительно, но за два с половиной века они никак не смешались с местными жителями. Таня была первая, кто вышел замуж за русского, но к тому времени и отец, и бабушка умерли, и никто уже сильно не возражал.

— Мы дома всегда говорили на немецком. Мама кончила немецкую школу, 7 классов, потом немецкое училище. Позже, во времена Сталина, все эти школы, конечно, закрыли. А тогда в них даже русский не преподавали. Русский она выучила уже в ссылке. Контакт с местными жителями был только на базаре. Они научили её делать кефир и творог. Немцы в России жили настолько обособленно, что были даже католические деревни и лютеранские, и они конфликтовали между собой.

Они праздновали все немецкие праздники: католическое Рождество, Пасху — в советские времена все они были запрещены. Всё это было настолько торжественно, настолько хорошо было ощущать себя частью этого. На крещение девочкам потихоньку шили платьюшки. Потом приходил ночью поп, их крестил... Они всегда считали себя немцами, гордились этим. До 1 класса сама Таня не говорила по-русски ни слова.

— Нас воспитывала бабушка. Во время революции её семью «раскулачили». Её выбросили со двора с 15 детьми. Из этих 15 осталось трое, остальные умерли с голоду. После этого она сказала: «Пусть меня убивают, что хотят, делают, но я ни одного слова по-русски не произнесу». Её за это из автобуса высаживали, она шла 7 км пешком, но ничего не говорила на русском. И я пошла в первый класс, тоже не говоря ни слова по-русски. В школе надо мной все смеялись: я не могла произнести имя-отчество нашей учительницы — Елена Луповна, башкирское имя какое-то. Вечерами мы с мамой учились произносить правильно слова.

Раньше Танина семья жила в немецком селе Семёновка в Поволжье. В 1941 году к ним в окна ночью постучали; не дав собраться, не дав даже взять хлеба, буквально в ночных рубашках загрузили с другими немцами в баржу для скота и отправили в Сибирь. Деда, который к тому времени занимал какую-то высокую должность в совхозе, бабушку, маму и сестёр. Трупы умерших в пути, многие из них были детьми, выбрасывали с баржи прямо в воду, рассказывала мама Тани.

— В Сибири нас высадили и заставили местных брать нас к себе в дома. А там поднялся переполох, многие ведь даже не знали про Немецкую республику в России, решили, что привезли к ним фашистов, расселять их не хотели. Дети ходили побираться, ничего ведь с собой не взяли. Начали с голоду умирать. А потом приехал какой-то управляющий и заставил русских брать немцев в семьи под угрозой расстрела. И тогда всех расселили по квартирам.

Через какое-то время всех молодых и работоспособных стали посылать на Крайний Север, «в трудармию».

Танину маму и её сестёр отправили в Якутию, в шахты. Тяжелейший труд в условиях холода, нехватки еды, тёплой одежды, жилищ… выжили не все — одна из сестёр там погибла.

Когда война кончилась, они снова вернулись в Сибирь. А через 10 лет пришёл к власти Хрущёв, отменил наконец-то комендатуру и разрешил немцам покинуть Сибирь, но двигаться только в сторону Средней Азии. Так в 1957 году они очутились в Киргизии, в городке Токмак, со многими другими пережившими депортацию немецкими семьями. Там было тепло и фрукты. После Сибири Азия казалась раем.

— Сейчас оттуда все уехали: и немцы, и русские. Русские, которые там жили, потом стали покупать наши дома в Поволжье. В Токмаке вообще никто не остался.

Только в 1976 году мама Тани наконец-то вернулась обратно на Волгу, в степь. Не к себе домой, конечно: в доме, где они когда-то жили, давно уже размещалась почта, и претендовать на оставленную собственность у немцев прав не было.

В 1991 году Таня, родившаяся в 10-м поколении российских немцев, принимает решение уехать обратно в Германию.

— Я приехала с детьми, мамой и сестрой. Мне было 33 года. Тогда мы ничего толком про Германию не знали. Попали туда, где жил брат, в маленький городок в Западной Германии. Мы рады были, что не в восточной части — тогда много переселенцев стали засылать в бывшую ГДР.

Когда мы приехали, мама сразу записала нас в церковь. Дети приняли «коммунион», причастие. Пошли в школу, там появились друзья. А у нас, конечно, долго не проходил шок: как здесь всё чисто, всё красиво, подстрижено... Ощущения, что вернулись к себе домой, и в помине не было — чужая страна, чужие люди... Первое время я скучала, хотелось вернуться. Ведь всё плохое забывается, а хорошее остаётся в памяти. Но начали работать, постепенно втянулись... Тогда нас всех сразу на работу посылали, вообще не было такого, чтобы кто-то не работал. Заставляли учиться. Больницы все стояли без медицинского персонала. И всех переучивали на медсестёр практически принудительно. А я медсестрой бы быть не смогла. Я боюсь телесного контакта.

У меня диплом по «технологии приготовления пищи». Меня отправили работать в ресторан. Когда мы уезжали, в Киргизии не было продуктов в магазинах. Многое я увидела здесь в первый раз. Я не могла работать, потому что не знала, как готовить продукты, их названия...

Я работала до часа ночи, в 2 только я приезжала домой, а там телевизор включён, дети спят на полу... Соседка мне сказала: «Смотри, тут все друг за другом следят, заметят — могут пожаловаться на вас в «Югендамт» (ведомство по делам несовершеннолетних) и вас лишат родительских прав». Здесь с этим очень строго. Мне пришлось бросить ресторан. Я пошла работать в больницу поваром, так и проработала там 15 лет.

С жильём было очень тяжело. Тогда как раз уезжали американские солдаты и нас вселяли в их квартиры. Когда нас заселяли, плита была ещё горячая. Много вещей они оставляли. Мы заходим, а там куча грузного белья, чемоданы, мебель, холодильники, они всё бросали. Нас, недавних советских граждан, такая расточительность поражала и убивала: «Как это можно так жить? Выкидывать такие деньги?» Ведь они не богаты, мы не понимали, как они могли так всё оставлять. При этом они одевались в эти застиранные футболки...

Языкового барьера у меня никогда не было, меня всегда все понимали. Мой немецкий, конечно, отличается от языка, на котором говорят немцы здесь. Архаичные обороты, слова где-то другие. Когда мы приехали, дети мне говорили: «Мам, ты с акцентом говоришь, неужели ты не можешь по-другому?» Но это не вышибешь. Моя семья сохранила швабский диалект. Но для немцев мы всё равно не немцы: «Раз приехали из России, значит, русские». Никто из коренных про русских немцев слыхом не слыхивал. По иронии судьбы всё поменялось местами: там мы были «немцы», а здесь нас воспринимают как русских, и мы тоже стали себя ощущать русскими. С детьми я в России всегда дома говорила по-немецки. А когда приехали в Германию, сразу договорились: с детьми только по-русски. Хотели сохранить язык. Смотрим дома русское телевидение

Таня осталась в Берлине, работает теперь поваром в доме престарелых, где ухаживают за склеротиками. На ней большая ответственность: они могут умереть с голоду, так как забывают поесть. У них отсутствует чувство голода, его можно восстановить только через запахи. Таня печёт им то вафли с ванильным сахаром, то ещё что-нибудь вкусное с сильным запахом.

— Дети остались в Кобленце. У старшего сына фирма. А младший пошёл в армию, бундесвер. Подписал контракт, по которому из 12 лет 6 месяцев надо отработать в горячей точке. Посылают сейчас или в Грузию, или в бывшую Югославию... В Афганистан пока ещё по желанию. Оба общаются с «аусзидлерами», переселенцами, в специальном клубе. Сын встречается с русской девушкой, с немками у него не получилось — менталитет другой. Я не скажу, что когда-то встречалась с открытой неприязнью или дискриминацией. Но это потому, что немцы никогда прямо тебе не скажут, что они о тебе думают.

В Киргизию Таня больше не возвращалась. В 50 лет хотела поехать, но потом стало как-то страшно. Да и не к кому там ехать. Все родственники в Германии. В России Таня тоже 20 лет не была, один только раз в Ленинграде. Дом — ни там, ни здесь.