Мысль историческая и социально-политическая

Тема моей заметки – манифест доктора философских наук. (Вероятно – с  товарищами, иначе не понять, почему он пишет "мы".) Резолютивная часть манифеста – обращение к власти: отдайте власть в обмен на награбленное и гарантии безопасности. Указаны и реципиенты – получатели власти: Явлинский, Ходорковский, Касьянов, Илларионов и др. (кто эти др.? Кох? Греф? Кудрин? Чубайс Анатолий? А, впрочем, это как раз неважно). В общем – отдайте. Всё равно не удержите. А уж мы вернем Россию на столбовую дорогу истории, откуда ее большевики в 17-м сковырнули.

Я бы на месте власти не согласился. И даже не потому, что жизнь за ватиканским забором не столь уж и привлекательна. А потому что предложение исходит от мало дееспособной группы (даже если предположить у революционеров наличие международной поддержки). Нельзя давать им власть. Не удержат. Наскочат гиркины и квачковы, рогозины и дугины, прохановы и кадыровы и полететят клочки по закоулочкам. И окажутся обещания безопасности невыполненными, правительство народного спасения – временным, а жизнь в Ватикане не такой уж и безопасной: ни кампари тебе спокойно не попить – как бы чего внутри ни оказалось, ни по Риму погулять – а то, неровен час, встретишь какого-нибудь руссо-туристо с ледорубом. Серьезные ребята могут прийти к власти. С серьезными методами. Нет, скверное предложение. Не рабочее.

Но здесь вот какой вопрос возникает – а почему? Почему наши протестные мыслители не могут произвести чего-то более серьезного? Такого, о чем можно было бы говорить серьезно? Что им мешает? Явно – не отсутствие дипломов и званий. Что-то другое. Что?

Не буду ходить вокруг и около: мешает непонимание истории и отсутствие ментального аппарата, необходимого для понимания, начиная с рефлексии – способности видеть недостаток этого самого аппарата. Проще говоря, мешают однобокое виденье истории, слепота к главным (и потому скрытым) процессам, но больше всего – слепота к своей слепоте.

Обширный исторический анализ, предшествующий в докторском манифесте предложению о почетной капитуляции, очень ярко разворачивает картину такой слепоты. С самых первых слов, совсем еще никак не нагруженных политически.

Ну, например, что "источник смыслов и идей о государстве (язык оригинала) – его история". Конечно же – не история, а ПОНИМАНИЕ истории интеллектуальной элитой. Смыслы и преломления идей в общественном сознании – продукты интеллектуальной деятельности. И когда она в том или ином смысле ущербна, то и плоды ее получаются с гнильцой. И в результате не осознает свои "координаты" не значительная часть общества, а всё общество. Поголовно и без исключений.

Еще пример. Как будто политически нейтральный пассаж из ранней истории России: в 14-м веке маленькое Московское княжество стало собирать земли и насобирало в конце концов всю Российскую империю и еще больше. Как будто – так. Но очень одноглазо так.

В огромной империи чингизидов, частью которой были и русские княжества, начиная с 14-го века шло перераспределение политических функций вместе с бурной культурной динамикой (в западной части общего культурного пространства лидерство переходило от уже заметно стареющего ислама к первой и самой творчески плодотворной реинкарнации православия, как в его византийской, так и – особенно ярко – в его русской версии). Иначе говоря, ставшая за 100-150 лет до того частью монгольской империи Россия получала теперь монгольское наследство и весьма творчески его преображала.

Но это только одна сторона истории. Другая – Россия творчески преображала себя. Мы нырнули в 13-м веке в "иго" в состоянии, в каком лидеры человечества были во времена Иисуса, и вынырнули в 17-м в "смутное время" в состоянии лидеров человечества начала Европы (10-11 века). За треть тысячелетия мы прошли путь в тысячу лет. И виденье этого нашего пути – самое важное для понимания нашей истории, истории нашего развития.

Потом началось другое – европеизация, обучение России в европейском классе и выполнение Россией уже иной культурно-исторической функции, а именно трансляции европейской культуры на север и восток – процесс, который растянулся еще на 3 века.

Но и здесь у процесса была и другая составяющая – мы продолжали свое развитие. И снова за 300 лет прошли тысячелетний путь: в 20-й век Россия входила, в общем, современным обществом – примерно того же уровня развития, что и мировые лидеры – Запад. Пониже, конечно – века рабства (не у монголов – у своих) сказывались – но в целом уровень был тот же.

И вот здесь нашу историческую подслеповатость сменяет полная слепота. Здесь исторический анализ, смешиваясь с этическим и – что уже совсем забавно – с юридическим, исчезает вовсе. Большевики были плохими, у них не было права, они проиграли – всё это не то, что неправильно. Но всё это совершенно НЕ О ТОМ.

Любые революции противоправны. И любые революционеры плохи уже потому, что творят насилие. Замечу, что те, кого революционеры свергают, тоже не хороши, хотя и лучше в том смысле, что творят насилия меньше. Но всё это – разговоры на диване. Суть в другом. Суть – в глубинных исторических процессах, выражениями которых становятся те или иные цепочки событий. Революции делают не злые дяди, а вершители воли истории, подталкивающие застоявшееся человечество к развитию.

Процесс, выразившийся в советском периоде русской истории, состоит в том, что западная, прагматико-гуманистическая модель общественной жизни стала проявлять первые признаки ветхости уже к середине 19-го века. Именно тогда она впервые потребовала дальнейшего развития. И замены. Это одна сторона дела. Вторая – Россия в своем развитии подошла к моменту, когда должна была взять на себя определенную историческую миссию: локомотива истории, производителя новых форм общественной жизни.

Русская элита (в основном) этого не понимала. Ей и без великих потрясений было весьма недурственно. И поэтому та ее часть, которая выжила физически, отправилась послами русской культуры в эмиграцию. А Россию (СССР) стали делать те, кто понимал – и тенденции мировой истории, и тенденции истории российской.

Причины исторического поражения советского эксперимента сегодня понимаются уже многими, хотя и далеко не всеми нашими людьми. Но и эта тема здесь не главная, коль скоро мы стремимся остаться в рамках исторического анализа. Главная – что масштаб поражения мы в своем максимализме явно преувеличиваем. Сегодня в мире цветет северозападный европейский социализм и китайский коммунизм. И их нужно видеть. Мир идет вперед, и в нем нет ничего, напоминающего наши максималистские же либертианские грёзы.

И так же, как эти боковые побеги русского коммунизма и как процессы глобализации, необходимо видеть и видеть ясно, по возможности минимизируя собственные мифы и фантазии, и эти тенденции мирового развития, и наше место в мировом процессе. Если мы, конечно, собираемся предложить России (я говорю не только о РФ) свою программу.

Но беда в том, что мы не видим. И поэтому предложить ничего не можем. Кроме проханово-дугинского кликушества и гиркинского хулиганства.

Но у нашей слепоты есть еще одно – и уже совсем неприятное – измерение. Дело в том, что жизнеспособная программа будущего устройства России смертельна опасна для нынешних элит. Причем – для всех: и политической, и экономической, и интеллектуальной, и даже для этической. Все эти элиты много нагрешили и отнюдь не склонны каяться. А это означает, что они будут сметены, как это не раз происходило в истории (и сто лет назад в России, в частности).

Потому что единственная жизнеспособная для России программа может центрироваться только на жизни по совести с ее приоритетами: сознательным развитием людей как главным вектором развития общества, ответственности власти перед подвластными, самоограничением потребления, раскаиванием в совершенных преступлениях и так далее – всего того, что не любят ни уверенный в своей безгрешности интеллигенты, ни наши разъевшиеся толстопузики, ни гопники, узурпировавшие власть, ни профессиональные лгуны, ни... впрочем, не буду утомлять вас перечнем: вы и без меня знаете кто и чего у нас не любит.

Что это значит? Что элиты будут сопротивляться до последнего. Все элиты. И значит, дело миром не кончится. Оно никогда не кончается миром, когда люди отключают голову и рассчитывают кто на силу, а кто на "авось".

Без головы мира не бывает.