Дневник - Лев Толстой о «Наказе» Екатерины Великой и о женском уме

На модерации Отложенный Надо форсировать осмысление-освоение духовного наследия Льва Николаевича Толстого — 20 ноября 2010 года будет 100 лет, как его не стало. С 10 марта по 10 апреля 1847 года /старый стиль/, то есть месяц в разгар весны, он, девятнадцатилетний студент юридического факультета Казанского университета, провел в университеской клинике, излечиваясь от гонореи, и решил ежедневно вести как бы Живой Журнал, дневник. Первая запись от 17 марта старого стиля (я её проанализировал позавчера) понравилась философичностью, нетривиальностью. Сейчас изучил вторую запись — за 18 марта 1847 года (Полное собрание сочинений /в 91 томах/. Том 46. Редактор Алексей Сергеевич Петровский. Москва: Государственное издательство «Художественная литература», 1937, стр. 4-7). В ней Лев Толстой размышляет над страницами «Наказа» (1766) Екатерины Великой (1729-1796), пришедшей к власти 28 июня (9 июля) 1762 года после свержения её мужа Петра III (он был, судя по всему, убит через несколько дней).

Великая русская императрица - любознательное и весьма одаренное дитя Просвещения - изложила вполне разумные и прогрессивные для своего времени принципы политики и правовой системы в данном своём наставлении, предназначенном для депутатов задуманной кодификационной (Уложенной) комиссии. И она не просто пересказывала идеи Дидро, Монтескье, Д`Аламбера и других западных просветителей, но и творчески их старалась развивать применительно к тогдашним условиям России. Однако Лев Толстой отнесся к «Наказу» субъектно-критически и сделал вывод - «Как не велик бы был ум женщины, но всегда вы найдете в проявлениях его какую то мелочность, неосновательность» (стр. 5).

Алексей Сергеевич Петровский пишет в Примечаниях к этой записи (стр. 318) - ««Наказ» был составлен Екатериной II в 1766 г. для созванной ею «Комиссии о сочинении проекта нового уложения». Делится на Введение и 22 главы. Многие мысли его заимствованы у Монтескье и Беккария. Большая часть «Наказа» была первоначально написана на французском языке. Первое издание вышло в русском переводе (СПб. 1767). Так как Толстой приводит в Дневнике цитаты на латинском языке, то надо заключить, что он пользовался при своей работе вторым изданием «Наказа», выпущенным Академией наук в 1770 г. параллельно на четырех языках: русском, латинском, немецком и французском. В автобиографической заметке, сообщенной П. И. Бирюковым, Толстой говорит: «Сверх факультетских предметов Мейер, профессор гражданского права, задал мне работу: сравнить «Esprit des lois» Montesquieu с «Наказом» Екатерины, и эта работа очень заняла меня». (Б, 1, стр. 53.) Эта работа Толстого напечатана дальше в составе Дневника от 18—26 марта 1847».

Осваивая какой-либо интеллектуальный текст, Лев Толстой с молодости стремился «выписывать мысли», и в составленных им для себя «Правилах» (март-май 1847) он предписывает в Пункте 38 (стр. 272) - «Всякое философическое сочинение читай с критическими замечаниями».

«/Стр. 4:/18 Марта. Я читал наказ Екатерины и так как дал себе вообще правило, читая всякое сурьезное сочинение, обдумывать его и выписывать из него замечательныя мысли, я пишу здесь мое мнение о первых шести главах зтаго замечательнаго произведения.

Начиная свой наказ, в инструкции Екатерина говоритъ: Religio Christiana docet nos, ut alter alteri tantum boni faciamus, quantum quidem in cujusque nostrum viribus situm est [Религия христианская научает нас взаимно делать друг другу добро, сколько каждый в силах.] Из этаго понятия она выводит следующее заключение: unumquemque probum et honestum virum viventem in civitatem vel teneri, vel incensum iri [desiderio], con-spiciendi totam, quanta est, patriam suam in summo fastigio feli-citatis, gloriae, beatitudinis et tranquillitatis [Желание всякого честного человека в государстве состоит или будет состоять в том, чтобы видеть всё отечество свое на самой вышней степени благополучия, славы, блаженства и спокойствия.]

Эта странная /стр. 5:/ несообразность (Зачеркнуто: оправдывается только тем, что Екатерина) совершенно мне непонятна, ибо слава по понятиям Христианск[ой] Религ[ии], есть предметъ скорее достойный порицания, чем желаний человека.

2-й выводъ: желание видеть своего ближняго спокойным под покровительствомъ законов, совершенно [с]праведливъ.

I глава эаключаетъ в себе доказател[ьство] того, что Poccия есть держава Европейская.

II глава содержит доказательства необходимости единодержавия тем более убедительныя, что она говорить о Монархе в идее.

Как не велик бы был ум женщины, но всегда вы найдете в проявлениях его какую-то мелочность, неосновательность, и п[отому] Екатерина въ числе своих доказательств необходимости верховной власти говоритъ: Altera haec est ratio: melius obedire legibus sub uno domino, quam obsequi pluribus [Другая причина та, что лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим.] (На полях против этого места написано: почему?)

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Лев Толстой явно сомневается в незыблемости одного из трёх устоев тогдашней (николаевско-уваровской) официальной идеологии России - самодержавия/

Или: Monarchici regiminis scopus et finis est gloria civium imperii et imperantis [Намерение и цель самодержавных правлений есть слава граждан, государства и государя.]

III и IV глава: de tuitione constitutionum imperii [о безопасности постановлений государственных] содержит ыысли самые обыкновенные.

Глава V: De statu omnium regni incolarum [О состоянии всех в государстве живущих] начинается философскою мыслью, что счастлив тот человек, воля котораго под влиянием внешних обстоятельств покоряет его страсти. Читая это, я думал, что из этаго положения она выведет понятие о законе, который и есть внешнее обстоятельство, имеющее влияние на волю и делающее подчиненнаго закону счастливым; но она далее переходит к понятию о возможном равенстве въ Г[осударств]е, т. е. подчинении всех одним законам.

Понятая о свободе под правле/стр. 6:/нием Монархическимъ суть следующие: свобода, говорить она, есть возможность человека делать все то, что он должен делать, и не быть принужденным делать то, что не должно делать. Я бы желалъ знать, что понимаетъ она под словом должно и не должно; ежели она разумеет под словом, что должно делать, Естественное право, то из этаго ясно следует, что свобода может только существовать въ том Государстве, в законодательстве котораго право естественное ни в чем не разнствует с правом положительным — мысль совершенно верная.

Далее в подтверждение своего мнения Екатер[ина] приводит (Зачеркнуто: софизм совершенно ложный имянно) чрезвычайно замысловатое доказательство: Свобода есть право действовать по законам. Ежели же Гражданинъ поступает противузаконно, то этим самым он дает другимъ право действовать также, и этимъ нарушена свобода (Зачеркнуто: Разве, нарушивши закон, я не имею права действовать по закону? Но ведь за этим она представляет понятие свободы, которым оправдывается первое предложение). Libertas politica in civibus est tranquilitas animi, quae oritur ex opinione urmm quemque eorum priva frui securitate. Ut autem possideant homines eiusmodi libertatem, leges ita oportet esse comparatas, ne civem civis timeat, sed omnes timeant vim legum — говорит она в заключение [Политическая свобода в гражданах есть спокойствие духа, происходящее из убеждения, что каждый из них пользуется своею безопасностью; и чтобы люди имели эту свободу, законы должны быть таковы, чтобы граждане не боялись друг друга, но чтобы все боялись силы законов]

VI глава содержит понятая о законах вообще. Сначала она говорит о содержании законов. Далее представляет мысль самую возвышенную о характере законодательства. — Ut im-motae semper serventur leges, necesse est eas tam bonas esse, tam que omnibus refertas modis ad attingendum summum quod mortalibus habere licet bonum; ut quisque parens illis in ea versetur persuasione, contendendum sibi esse pro viribus suae ipsius utilitatis ergo ne quis leges has loco suo moveat /стр. 7:/ subruat ve [Для нерушимого сохранения законов надлежит законам быть столь хорошими и в такой мере обладать всеми средствами для достижения возможного для людей величайшего блага, чтобы всякий, оказывая им повиновение, пребывал неизменно в убеждении, что ему для собственной его пользы изо всех сил следует добиваться того, чтобы этих законов никто не смел колебать и тем более нарушать.]

Далее, говоря о влиянии, которое должны иметь на законодательство Религия, природа, законы, правила, принятыя в основание, нравы, обычаи и история, замечает при этом, что характеры народов составлены из добродетелей и пороков. И соединение этих качеств между собою составляет счастье или несчастье народа. Потом приводит примеры.

(Зачеркнуто: Особенно понравилось мне ее определение) Замечательны понятая о обычаях. Она говорит: закон есть постановление (Зачеркнуто: однаго) законодателя, обычай же есть постановление целаго народа; и так, ежели нужно произвести переворот в законодательстве народа, то закон истребляй законом, а обычай обычаем. Потом: Средство для искоренения преступления есть законное наказание; средство для искоренения обычая есть пример. Кроме то[го], сообщения с другими народами имеют влияния на обычаи.

В заключение она говорит: Verbo: omnis poena, quae imponitur non urgente necessitate, est tyrannica [Словом сказать: всякое наказание, которое не по необходимости налагается, есть тираническое.]"