Грехи конформизма

Слово "конформист" прочно укоренилось в нашем быту в семидесятых годах, после демонстрации на Московском кинофестивале великолепного итальянского фильма Бернардо Бертолуччи. Кому, как не нам, было распознать в главном герое до боли знакомую фигуру - приспособленца, карьериста, циника, готового "любую власть приветствовать" и всякую резолюцию заранее "с чувством глубокого удовлетворения" одобрять.

Мудрено ли, что по российской традиции общественными симпатиями и стихийной народной любовью пользовался тип совершенно противоположный - бунтарь, бессребреник, насмешник, опровергатель готовых истин, согласно международной терминологии - нонконформист. "Уж лучше спуститься в котельную к кочегарам, чем ходить на ваши собрания".

Не обладая таким гражданским мужеством, я тем не менее инстинктивно старался такому поведению соответствовать и по мере скромных своих сил таким людям способствовать и помогать. Хотя не могу не признаться, что в крайних своих проявлениях данный человеческий тип ниспровергателя и обличителя, нередко встречавшийся в тогдашних компаниях, слегка меня настораживал и, что называется, напрягал. Да что я, сошлюсь на высокий писательский авторитет. Вот как реагировал на такую фигуру герой Юрия Трифонова: "Я сам не люблю голубоглазых оптимистов и всегда смотрел и смотрю на мир, на людей критически, но такое отношение к окружающим - тайная насмешливость надо всем и вся - приводит меня в ярость. Я становлюсь бешеным ортодоксом..."

Понятно, что изменения политического и экономического климата неизбежно влекут за собой и трансформацию приспособленцев и карьеристов. Однако случилось явление совершенно неожиданное: популярнейшим проявлением конформизма становится былой обаятельный нонконформизм.

У меня есть старый, еще со школьных лет, товарищ, при встрече с которым за дружеским столом я неизменно внутренне напрягаюсь. Ощущаю что-то вроде комплекса, которому был подвержен трифоновский герой.

Стоит, например, мне ностальгически вздохнуть о блаженной памяти школьных временах, как не подверженный иллюзиям приятель тут же срежет меня непререкаемым заявлением, что советская школа была беспрецедентным институтом оболванивания юношества. Да и нынешняя российская в этом смысле недалеко ушла. Если кто-нибудь из присутствующих робко вспомнит о том, что выпускники этой школы всё же неплохо двигали отечественную науку, как тут же получит отпор в виде декларации о том, что никакой науки у нас отродясь не было, а был лишь бериевский проект завоевания мирового господства. И уж само собою, не приведи Господь кому-либо хоть намеком, хоть в условно одобрительном контексте положительно отозваться о каком-либо аспекте нынешней российской политики, ответом оптимисту будет саркастический презрительный смех.

Грехи традиционного конформизма не требуют пояснений и расшифровки. Но так ли уж безгрешен вечный протестант без берегов, отрицатель каких бы то ни было общепризнанных ценностей, ехидный насмешник над любыми формами общественного согласия?

Нравится это кому-то или нет, но человеческий мир держится на компромиссах, на устойчивых позитивных ценностях, не зависящих от политической конъюнктуры, на подчинении определенным нормам.

Так вот, страшно даже представить, во что превратится мир, если отдать его в руки сплошных безбрежных нонконформистов, отрицающих вообще какую-либо иерархию и субординацию. Справедливо подмечено: абсолютный нонконформизм сродни страсти к самоуничтожению. Очевиднее всего это, как всегда, в художественной среде. Подпольные гении, разрушители всех на свете традиций и обычаев, всею своею сутью стремятся к суициду. Логично ли скромным талантам следовать именно этому свойству гениальности? Тот же Осип Мандельштам заносчиво отвергал звание "трудящийся". Андрей Битов спустя семьдесят с лишним лет заметил, что поэтов с правом на такую гордую декларацию раз, два и обчелся. Беда, однако, в том, что высокомерно отвергать будничный труд соблазнительно всякому непризнанному "творцу". Точно так же, как любому профессиональному неудачнику удобно списывать свое прозябание на косность власти, бюрократии, номенклатуры, на засилье какого бы то ни было порядка.

Великую метафору того же Мандельштама "власть отвратительна, как руки брадобрея" по обычаю превратили у нас в боевой политический лозунг. По этому поводу хочется спросить: а что, при бессилии власти татуированный кулак бандита как-то особенно приятен? А факел анархиста, подпаливающего обывательские "Тойоты" и "Мазды", прогрессивен?..

Конечно, "светлая личность" по определению независима во взглядах и суждениях. Но эта независимость обеспечена именно излучаемым светом, а не ерничаньем, не злобствованием по поводу всякого житейского созидания и строительства. Пусть даже не имеющего к ненавистной власти и вообще к политике никакого отношения.

Едва ли не в сотый раз вспоминаю один и тот же поразивший меня случай. Конец семидесятых, легендарный поселок в Восточном Крыму, обетованная земля отказничества и нонконформизма. Поразительный восход луны над апрельским Черным морем. Кто-то не выдерживает: "Какая изумительная ночь!"

И тут же истошно-праведный вопль: "Не может быть изумительной ночи в этой стране!"

Сергей Довлатов заметил как-то, что холуи обожают начальство настолько пламенно, что путают его с родиной, эпохой, мирозданием. Должен добавить, что в обратном смысле данная закономерность не менее справедлива. Неистовые нонконформисты до такой степени не принимают власть, что переносят свое, деликатно выражаясь, неприятие - на мироздание, на эпоху и, уж само собою, на родную страну.

Как-то доведенный до белого каления торжествующим нигилизмом, к тому же не без влияния застолья, я иронически, как мне казалось, осведомился у старого товарища, не отвечал бы его заветным принципам распад отечества на десяток, если не сотню удельных княжеств?

- Разумеется, отвечал бы, - серьезно ответил он.

Если нежелание краха своему отечеству считается презренным конформизмом, я готов смиренно нести на себе его клеймо.