Диктатор и пустота

Сказать, что его терзали плохие предчувствия - это значит ничего не сказать. Предчувствия были ужасны. Со всех сторон на него надвигались санкции, иностранные счета были заблокированы - все до одного, даже счет, оформленный на прадеда, которого он никогда не знал. И у друзей было так же. Да и друзей у него уже не осталось совсем. Все отвернулись от него. Все разбежались, словно крысы с тонущего корабля.

Национальная валюта падала в бездну, в магазинах свободно продавали только пшено и бананы, все остальные товары появлялись эпизодически, когда из Новороссии приходил очередной гуманитарный конвой. Нефть, которую он пытался контрабандой поставлять в Китай на рыболовных траулерах, наспех переделанных в танкеры, перехватывали и демонстративно сжигали.

Вариантов с каждым днем оставалось все меньше. Откровенно говоря, их почти не осталось совсем.

Он поднял трубку, чтобы распорядиться насчет совещания и заодно заказать обед, но в трубке была тишина. Он постучал по рычагу - сигнала не было. Он покашлял в трубку - ничего. Поднял трубку спецсвязи - то же самое. Нажал несколько кнопок на селекторе - тишина. Положил трубку. Снова поднял. Ничего.

Тогда он вышел из кабинета и... охранника в приемной не оказалось. И секретаря тоже. В коридоре была та же картина. Кабинет главы администрации был пуст. Тогда он вышел в зал совещаний. В зале висела странная тишина, а на столе с каким-то нехорошим намеком стояла пустая бутылка столичной и банка осьминогов, в которой кто-то ковырялся вилкой, да так и оставил ее там, не закончив начатое.

Он заглянул за ближайшую колонну - охранника, который должен был прятаться за ней, не было. За следующей тоже. Он зачем-то обошел все тридцать колонн, хотя и так уже было понятно, что за ними никого нет.

Охраны не было нигде.

Вариантов не оставалось. Совсем.

Он побежал в бункер - везде было пусто, никто его не останавливал, чтобы поздороваться по имени-отчеству и спросить пропуск, только в одном месте вдруг показалось, что сидит охранник, но это был всего лишь висящий на стуле китель.

В бункере, около Красной кнопки, он остановился и на секунду задумался. Конечно, это была никакая не кнопка, как многие предполагают - это был большой рычаг, закрытый стеклом с надписью "При аварии выдернуть шнур, выдавить стекло". Какой шнур следовало выдергивать - было непонятно, поэтому он решил разбить стекло, но ничего подходящего для этого рядом не было, только глобус и зачем-то открытая пачка презервативов.

Он попытался разбить стекло глобусом, этого не получилось, тогда он побежал к ближайшему пожарному щиту, взял там ведерко (лопаты и топора почему-то не оказалось), попытался разбить стекло дном ведра, этого не получилось тоже, он сбегал за багром и им уже разбил стекло.

Аккуратно убрал осколки, чтобы не поранить руку, дергая рычаг, и... на минуту задумался...

"Да гори он все огнем" - решил он, оторвал пломбу и перевел рычаг в положение "Пуск". По инструкции должна была завыть сирена. Так было всегда, когда он на учениях дергал Синий рычаг, расположенный рядом. Но в этот раз ничего не произошло. Он дернул Синий рычаг - тоже ничего. Тогда он вернул Красный в положение "Мир, дружба, партнерство" и со всей силы дернул еще раз. Рычаг отвалился и остался в руке.

Стало обидно. Очень обидно от того, что все так глупо получилось.

Тогда он побрел обратно, поднялся к рабочим кабинетам, свернул в сектор служебных помещений для персонала и зашел в туалет. В туалете для персонала было единственное в здании окно. Обычно около этого окошка должны были находиться три охранника, потому что окно считалось местом повышенной опасности, но сейчас не было никого. Впрочем, и окном это было сложно назвать - всего лишь маленькое окошечко под потолком. Зачем оно здесь было сделано, никто не знал, его прорезали то ли при Брежневе, то ли при Хрущеве. Поговаривали, что это на случай ядерной зимы - смотреть, появилось солнце или еще нет. Сейчас в окошке виднелся свет. Солнце было. Но что происходило на Красной площади, на которую выходило окошко, снизу увидеть было нельзя. Чтобы выглянуть в окно, он принес откуда-то пару ящиков, взобрался на них и, ничего уже не опасаясь, осторожно посмотрел...

По Красной площади шли отряды. Некоторые при этом несли красные знамена. Рядом, обногяя бойцов, проезжали БТРы.

Он захотел услышать, что происходит, но окно не открывалось. Разбить его тоже не представлялось возможным, потому что оно было сделано из пуленепробиваемого стекла - многослойное стекло двенадцатого класса бронирования, его можно было выбить только вместе со стеной.

Тогда, совсем уже махнув рукой на все, он пошел длинным коридором к выходу, снова не встречая нигде охраны, только пустые, иногда опрокинутые стулья, неразгаданные кроссворды и на одном из них пустая пачка сигарет...

Добравшись до выхода, он снова на минуту задумался, как тогда, у Красного рычага, и осторожно, еще немного сомневаясь в своем решении, толкнул массивную дверь.

Перед дверью, спиной к нему, стоял высокий человек.
Высокий, как Дядя Степа.

По Красной площади продолжали идти отряды.

Отряды пели:

"Смело мы в бой пойдем, за Власть Советов и как один умрем под песню эту."

БТРы уже не шли. Шли броневики старого образца.

И тут человек, стоявший перед дверью, обернулся. Человек посмотрел сверху вниз, улыбнулся, потом присел на корточки и сказал:

- Вовка, а ты что тут делаешь? Ну-ка марш спать!

И тут он проснулся.