Заря Нового года

В каждом доме, семье хранится реликвия, напоминающая о былых временах. Это может быть память, письмо или какая-нибудь вещь, хранимая годами и передающаяся по потомству.

 Помимо книг в библиотеке, оставшиеся в нашем доме, в шкафу висит старый фрак. Я никогда не видел деда во фраке, да и отец никогда не одевал его.

 В канун нового года, он как-то попал мне на глаза, я прочитал лейбл на изнанке воротника, надпись, вышитая оранжевыми шелковыми нитками, гласила: «Торговый домъ А. и Р. Ройзенцвайг в Москвъ».

 Самое интересное в покрое фрака – это было расположение карманов, они располагались в фалдах фрака. Как ими пользовались, осталось для меня загадкой, но самое интересное, я обнаружил в одном из них записку.

 На сложенном вчетверо листе бумаги с виньетками было написано: «Одеть 31 декабря въ 11часовъ пополудни».

 Когда предпраздничный новогодний стол уже был накрыт, я вспомнил о записке. Без пяти одиннадцать я незаметно прошел в спальню одеть фрак, удивить своих домашних. Я одел фрак…

 …И, оказался у подножия большой горы, в окружении множества народа, поднимающегося к вершине встретить зарю Нового года.

 Мимо меня проходили люди разных эпох, в различных одеяниях, всех национальностей. Склоны этой громадной горы были выстланы костями, повсюду были разбросаны пушки, лафеты, сгоревшие остовы автомобилей  и тому подобные принадлежности военного арсенала.

 Сквозь груду искореженного металла по истлевшим костям толпа поднималась в гору для встречи с зарёй грядущего дня.

 Я шел дальше, меня поразил вид небольшой группы людей одетых в белые туники. Среди них выделялся один человек с седой копной всколоченных волос, на лице которого лежала печать какого-то спокойствия, мира, сосредоточенности и влияния.

 Человек этот смотрел вдаль вершины горы своими выпуклыми глазами и о чем-то глубоко думал.

 Я видел где-то этого человека, а если не видел, то встречал в книгах фотографию его бюста.

Это был Сократ.

 Я не верил своим глазам. Что-то высокое, хорошее вдруг подхватило меня: сердце усиленно забилось, я забыл об удушливом тумане, который густой пеленой расстилался кругом, забыл о гуле толпы, о хрусте костей под ногами, и, приблизился к нему.

 - Сократ, сын Софрониска, вы ли это? - сказал я, готовый хоть прикоснуться к тунике великого философа, - и что вас привело сюда?

 Но Сократ не двигался. Он смотрел вперед.

- Пришел посмотреть зарю нового года, - сказал печально философ, после минутного молчания, - Но стою уже долго и ничего не вижу?

 - Зарю? Она вас интересует?

- Очень! - И Сократ, пристально посмотрел на меня своими глубокими серыми глазами.

 Сократ, очевидно, увидел во мне человека нового тысячелетия и задумчиво, грустно продолжал:

 - Неужели совершенство человека мечта? Неужели мир стал хуже? Скажите: приносят ли жертву Богу и чтут ли Его с благоговеньем?

 Этот вопрос снова поставил меня в тупик, но я быстро оправился и горячо, с воодушевлением заговорил:

 - Да, мудрый Сократ, мир познал Бога и еще недавно он приносил Ему обильные жертвы: сотнями сжигались на кострах еретики.

 Жгли не соблюдающих постов, не признающих папу за наместника Бога, жгли за сомнение в Библии, за утверждение, что солнце стоит неподвижно, а земля крутится. Жгли, давили, топили, душили, колесовали, резали, вешали за малейшее сомнение в том, что Бог существует.

 Теперь не колесуют, не жгут, не вешают и вера в Бога ослабела, сотни, тысячи сект в каждой религии наводнили землю.

 Каждая, по-своему представляет себе божество и почтение к нему и каждая клянется Им Единым, что ее учение есть самая лучезарная истина.

 Сократ поднял свои большие глаза к нему и долго молчал...

 - Но научились ли люди любить друг друга? - продолжал он.

- Без сомнения, мудрый Сократ! Люди поняли, наконец, что в любви к ближнему лежит самая высокая, самая великая заповедь Бога.

 Они сознали, наконец, что в этой заповеди счастье человечества, обновление мира, торжество правды и истины. О, Сократ, - говорил я одушевляясь и мысленно схватывая грандиозную картину всего его мирового прогресса, - Как люди стали гуманны!

 - Сокровенные тайны вселенной они смело вырывали у бездушной природы, для того, что бы на ее могучих силах построить царство гуманности и любви к ближнему.

  Теперь не бросают преступников с Торпейской скалы, как это делали в Спарте, не отравляют цикутой, как отравили вас!

 Изобретены снаряды для войн, уничтожающие целые армии народа, большие города почти без боли, быстро, мгновенно. Придуманы пули, не дробящие костей, а пронизывающие тело навылет.

 Существуют законы отменяющие рабство. Все люди братья, все люди равны, твердят моралисты и ученые...

 О, Сократ, было ли у вас что-либо подобное в просвещенной Греции, где раб считался собственностью господина и, по прихоти его, мог быть вздернут на первую осину?

Прошла минута напряженного молчания.

 - Скажите, - начал Сократ, - есть ли на земле добродетельные люди?...  Те, которые живут по закону их совести?

 - Я,.. я не знаю, что такое совесть, - проговорил я, краснея, как школьник и чувствуя на себе испытывающий взгляд великого философа.

 - Совесть… это божество добродетели, - Сократ раскрыл ладонь, - направляющее поступки людей к благу всего человечества!

Я молчал...

 - Нет, великий мудрец, наш век - век широкого гуманизма! - воскликнул я, опьяненный нарисованной картиной человеческого гения и его великодушия.

 По мере того, как я превозносил землю, ее порядки и достижения, - лицо философа становилось все мрачней и мрачней. Словно грозовая туча легла на его широкий лоб, нависла над бровями и в спокойных дотоле мягких глазах философа дрогнула ослепительная молния...

 - Замолчи! – гневно сказал Сократ, - да будет проклята ложь, в которой вы живете!.. Вот итог вашего прогресса, - он показал на гору, -  миллионы жертв вашего прогресса!

 Он сказал так громко и гневно и посмотрел на меня с такой улыбкой презрения, что у меня помутилось в глазах.

 В его глазах я олицетворял современность, мне стало душно, какая-то глубокая, без исходная, тоска сдавливала грудь, я чувствовал себя соучастником творящего безумия войны, и, не отдавая себе отчета, бросился бежать вперед в это неизвестное будущее, именуемое Новым годом.