Восставший из коммунизма: Сталин

Современный русский не создан для наслаждения или созерцания красоты, прекрасного и чистоты, он не приемлет разжатого состояния ладони и даже молочный улун он вываривает в горький чифир, который делает интуицию и вдохновение сильнее смущения. Его мысли — прописанный русской участью нуар и все, что для него является самым драгоценным, для остальных является наиболее иррациональным.

Мы живем в стране коммунистического вдохновения и каждая наша автобиографическая книга — план эвакуации из заблеванной хрущевки с сырым трупным запахом старухи. Мы постоянно плавим в ложке советские символики и пускаем красную боль и тоску в чистом виде себе по венам, а в Сибири и вовсе можно собрать пакетом воздух и дышать испарениями совка на фоне последствий ковровых ядерных бомбардировок. Наркотическое опьянение совком можно сравнить со спуском по скалистой горе, с множеством камней, вертикальных порогов и лавинообразным Сталиным, который накрывает растерзанное скоростью тело с головой.

Как опытным почитателям и зависимым от совка, нам удалось поговорить с комом Сталина в целлофановом пакете.

— Добрый день, Иосиф Виссарионович, как вам загробный мир?

— Здесь есть на что посмотреть: барокко, модные бараки, вид на окраины Москвы с крыши гробниц. Тут приятно проводить вечера, закутавшись в плед, и курить трубку, думая о диктатуре.

— Вам не мстят орды репрессированных?

— Все мы равны, все ходим под Богом, не им меня судить. К тому же, я главный поставщик хорошего грузинского вина и табака, поэтому меня никто здесь и пальцем тронуть не посмеет.

— Расскажите, что значит быть диктатором.

— Быть диктатором — быть сварщиком общественного мнения, ссать против ветра и забрызгивать окружающих, копить годами фальшивую позолоту, вечный пир, секс — туризм по стране, характер, талант и удача, жажда уничтожить врага, возможность купить спиртное после 23:00, нести на плечах национальную идею, это шанс увидеть людям, какими бы они мечтали стать, но никогда таковыми не станут.

— Как обстоят дела с личной жизнью?

Все развивается согласно советской кармической схеме, загробный мир — идеальное пространство для любовной гегемонии.

Развлекаюсь с Надеждой Сергеевной как подобает греческим царям.

— Вы в молодости сильно были похожи на Петеля…

— Не продолжай, я смотрю, у тебя пуленепробиваемое тело, раз ты готов им пожертвовать? Мы оба знаем, как я зарабатывал и какая у меня была ориентация.

— Многие критики говорят, что ваша политика была иррациональной и крайне жестокой. Из нашей истории не выкинешь ГУЛАГи, репрессии, НКВД, ваши любимые лагеря. Иосиф, что Вы скажите в свое оправдание?

— Сталин — это клеймо, от которого мне уже, видимо, не отмыться. Я воспринимал такую работенку на уровне неизбежного. Убивал, сажал, насиловал, плавал в поносе фрустраций и создал утопию, идеальный многонациональный барак для советского человека. Многие, действительно, собирают советский негатив в пирамидку, раскуривают и посыпают пепел на мой бронзовый бюст. Я не понимаю, что можно так долго и мучительно обсуждать? Кому я молился?  Скунсу! Каким злобным мужиком, бессознательным зверем я был? Скунсом! Я слизываю весь негатив в мою стороны как сливки с усов и хитро смеюсь хейтерам в их гитлеровские рожы.

— Вам нравятся фильмы Михалкова?

— Первый фильм Михалкова с моим участием — мой первый инсульт. Странная, маниакальная тяга к опорочиванию моего образа: ужасный грим, голос, я двигаюсь словно в бесконечном слоумоушене. Это п*здец! Грустить или радоваться этому — не знаю, у меня нет адекватной реакции.

— Не будем Вас задерживать, поэтому последний вопрос. Скажите, как стать настоящим диктатором?

— Диктатор — это не просто воздух, который вылетел из моего рта, это образ жизни. Все, что имеет для меня значение, например, мои эмоции и моя философия, — все это я перерабатываю в политической мясорубке, а затем леплю из кровавого фарша диктатуру. Она должен быть индивидуальной, личной, интимной, у каждого своя диктатура и свой стиль. Она как секс — можно получить много комплексов и насмешек за маленький душевный стержень и характер, но весь процесс все равно остается драгоценным. Диктатура — непреодолимая пропасть между фантастическим потенциалом и вероятностью.