ИСТОРИЯ ИЗМАИЛА (отрывок)

МИР  МОЕЙ ПАМЯТИ

В моей памяти живут-поживают друзья  и приятели  детства и юности,  -  по двору,   по пионерским и туристским лагерям, по школе, по институту. Если принять во внимание мой возраст, а также данные статистики о продолжительности жизни в России, станет понятным, что бОльшая часть моих былых друзей уже переселилась в мир иной, -  «присоединилась к большинству», как кто-то философски грустно пошутил.

Однако в мире моей памяти -  все они живы.  Вот ловко лезет на сосну  девятилетний Женька Козлов, с которым мы ходили в лес и купались на запруде у водяной мельницы в селе Богородском;  вот играют в футбол мои друзья по пионерскому лагерю Ленька Репьев, Гешка Фролов и Женька Земляков по прозвищу Земский.

Вот  Димка Касаткин, с которым мы вместе поем в хоровом кружке дома пионеров и на школьных переменах,  а дома у него устраиваем поединки, используя для смягчения наших сокрушительных ударов старые боксерские перчатки, а вот и закадычный мой друг,  лучший в нашей школе спортсмен Валька Шмаков. Мы с ним сидим на диване в его квартире на Дровяной, 9/10 , едим мелкие яблоки, привезенные из Мичуринска его братом и  по очереди  читаем вслух внепрограммную «Ундину» Василия Андреевича Жуковского.

Там же, в этом мире, мы с однокурсниками Юлькой Веледницким и Эриком Немировским заняты устройством холодной ночевки в уральской тайге с костром «нодья» и брезентовым пологом -  во время зимнего похода.

 А вот плывет со мной в одной лодке по Десне-красавице мой однокурсник Изька Пластик, напевая «Теперь в ДОПеР отдыхаю и на потолок плеваю..» замечательный лихой и бесшабашный еврей родом с криминальной московской Марьиной рощи. А вот Феликс Матвеенков на лекции по дорожным машинам в МАДИ объясняет мне, как устроен автомат перекоса несущего винта вертолета.

ИНТЕРНЕТ.   ВОСКРЕШЕНИЕ  УТРАЧЕННОГО

С годами многие друзья детства и юности уходят из твоей жизни: с кем-то просто теряется связь, когда ты расстаешься с детством, кого-то ты теряешь, переехав в другой город, а кто-то уходит из жизни - навсегда. И ты начинаешь постепенно привыкать, свыкаться с мыслью, что потери эти естественны и неизбежны. Мысль о том, что в конце жизненного  пути встреча все же  состоится, утешает лишь тех, кто верует в загробную жизнь. Увы, «я не из их числа», как несколько по другому поводу выразился хрестоматийный грибоедовский Чацкий.

И вдруг  в твоей жизни появляется Интернет, а с ним – удивительные встречи с потерянными, -  казалось,  навсегда друзьями. Количество вновь обретенных прежних друзей находится в обратной зависимости от твоего и их возраста и, конечно, от того, сколько прежних твоих друзей –ровесников,  дожив до нынешних дней, овладели, как и ты, нехитрым, по нынешним понятиям,  искусством общения во всемирной сети.

Поначалу меня ждали одни лишь разочарования. Однако, когда я, перебрав безрезультатно кучу имен, написал однажды в Гугле «Феликс Матвеенков» - там появилась фотография, на которой долговязый Феликс собственной персоной стоит рядом с академиком Лаврентьевым на пляже Обского моря. Академик на фото в мятых брюках и ковбойке, а долговязый тощий Феликс – и вовсе в одних плавках.

Ни совместная фотография, ни экзотический наряд персонажей меня не особенно удивили: я знал уже к тому времени, что Феликс после окончания института уехал в Новосибирск, устроился на работу в Сибирском отделении РАН и стал одним из изобретателей сварки взрывом.

Еще через несколько лет я вышел в сетях на его сына, тоже Феликса, и через него узнал электронный адрес отца.

Мой Феликс к тому времени жил уже в Израиле. Мы наладили постоянную связь, и от него я узнал массу интересных вещей о его работе в Академгородке, о технологии сварки взрывом и о теперешнем его житье в Израиле.

- А с Измаилом у тебя нет связи? – спросил я. В период учебы в МАДИ Феликс и Изька дружили, и как-то летом предприняли авантюрное путешествие автостопом на юг, выдавая себя за иностранцев. Оба иностранца разговаривали с водителями на плохом немецком и еще более слабом идише, однако до юга все же добрались, не потратив ни копейки на транспорт.

- Есть связь, - сказал Феликс, - Изька в Канаде.

 

ВОЗНЕСЕНИЕ  НА НЕБЕСА

Аэростат был похож на раздувшуюся гигантскую рыбу.  В отличие от водоплавающих он неспешно всплывал в океане воздушном,  выбирая и таща за собой трос с барабана лебедки, стоящей на платформе грузовика.  В подвешенной к аэростату открытой деревянной коробке, которая традиционно именуется со времен братьев Монгольфье  корзиной, нас было четверо:  Изька,  я, еще один незнакомый нам парень и простуженный мужичок в телогрейке, ватных штанах  и шапке-ушанке.

Мы трое имели за спиной и на животе парашюты – основной и запасной,  а мужичку,  который сопровождал нас  к небесам,  парашют был ни к чему, потому что он прыгать с нами не собирался. Мужичок  романтично именовался аэронавтом.  Аэронавт привязного аэростата вовсе им не управляет:  он просто сопровождает начинающих парашютистов на небеса, они там, на конечной остановке, выходят, а он возвращается  на землю порожняком, -  с помощью той же самой лебедки.

- Первый раз прыгаете?  – спросил нас  простуженный аэронавт.  -   А вот скажите мне, какое здание в Москве самое высокое?

Мы посмотрели в ту сторону, где должна быть Москва.  Столица из корзины аэростата, ползущего вверх  над подмосковным поселком  Долгопрудным,  не просматривалась: шел снег.

- Наверное, МГУ, - предположил я.

- Ответ неверный, - сказал аэронавт, и пояснил:   – Самое высокое здание в Москве – дом на Петровке, 38. Оттуда Колыму видно.

Мы согласно хмыкнули, оценив справедливость невеселой российской остроты.  Однако сейчас нам было не до размышлений о местах столь отдаленных.  Мысли наши были заняты предстоящим неизбежным расставанием с аэронавтом: на отметке в 400 метров мы все трое, по очереди, обязаны были впервые в жизни героически шагнуть в пустоту,  -  после того, как откроется дверца корзины.

У меня,  кроме естественной некоторой озабоченности по поводу того, раскроется ли парашют, уложенный хоть и под руководством инструктора, но все же  моими собственными руками, была еще одна: как не потерять валенки при раскрытии парашюта. Дело в том, что на наших глазах полчаса назад у одного  из таких же, как мы, горе-парашютистов, именуемых у инструкторов перворазниками, слетел с ноги  один унт и устремился к земле, значительно опережая хозяина.

Проанализировав происшествие, я принял решение с момента отделения от корзины и до открытия парашюта тянуть носки ног в валенках кверху.

Подъем аэростата прекратился, о чем мы догадались по небольшому рывку и покачиванию корзины.

- Приехали, - сказал простуженный мужичок,  – пожалте бриться. Первым ты, - он ткнул пальцем в запасной парашют на изькином животе,  пояснив:  - ты потяжельше будешь. И открыл дверь кабины.