Волшебная речь Алексиевич

Меня эта судьба миновала. Но от жены слышал, как на ее ленте народ беснуется по поводу Нобелевской премии Алексиевич, а теперь еще и по поводу Нобелевской лекции. Причем (так рассказала жена) – народ всё больше приличный. А вот вчера о том же самом написал и Самодуров. И снова – горечь, что люди-то приличные…

У Нобелевского комитета чуть ли не вся история в разного рода «косяках». Достаточно вспомнить премию Шолохову и не-премию Толстому. Впрочем, список подобного рода не-премий (и отнюдь не только русским писателям) был бы длинным. И политической ангажированности разного рода Нобелевскому комитету тоже удавалось избегать, сказать помягче, не всегда. Так что для человека, никогда не слышавшего фамилию Алексиевич, естественно предположить, что и здесь дело не чисто. Но только до  того момента, как он начинает читать ее прозу.

Потому что, когда начинаешь, буквально с первых фраз понимаешь: нет, здесь случай иной, здесь Нобелевский комитет попал в «десятку». Кроме Пастернака, трудно назвать еще одного столь же достойного русского лауреата (пожалуй, даже включая Солженицына, если вспомнить, что премия была присуждена ему до  «Архипелага»). Я говорю сейчас, конечно, не о политической позиции. Я  говорю о качестве текстов. Об их эстетическом качестве.

Именно поэтому приличный человек органически не может злопыхать по поводу Алексиевич.

Ведь что это такое – приличный человек? Это человек с развитым этическим чувством. Совестливый человек. Но, начиная с определенного уровня развития, этическое чувство неразрывно связано с чувством эстетическим, да и вообще с мудростью. И  то, и другое, и третье – проявления (чтобы не сказать – разные названия) широты сознания. Когда человеку одномоментно открывается мир если не во всей его сложности (и красоте) – во всей человеку его увидеть невозможно, то в значительно большей сложности и красоте, чем в повседневных, «скукоженных» состояниях сознания.

В чем работа художника, что он делает? Об этом очень неплохо чуть ли не сто лет назад написал наш замечательный психолог Лев Семенович Выготский. Художник сводит в  одной точке разные ракурсы, взгляды с разных сторон на одно и то же явление. И  в результате явление предстает объемно, голографически: в непривычном для обыденного сознания богатстве связей.

И возникает эстетическое чувство – яркое и необычное. Его называют еще и чувством гармонии – потому что человеку открывается соотношение между разными сторонами действительности. Весь этот процесс можно сравнить с тем, как увеличетельное стекло фокусирует солнечный свет, превращая тепло в огонь. Художественное произведение как раз и зажигает такой внутренний огонь.

Но, конечно – только если дрова сухие. Иначе – что можно разжечь? Увы – дрова наши за  последние 25 лет отсырели сильно.

Может ли художник пользоваться средствами документалистики? Да, сколько угодно. Он может пользоваться любыми средствами, если они приводят к результату. Вот тот же  Солженицын, например. Самое великое из его произведений – вполне документальный «Архипелаг». Опыт художественного исследования. А Ромм с его «Обыкновенным фашизмом». А вообще вся художественная фотография. А  портреты? А пейзажи? Разве они меньше искусство, чем картины на мифологические сюжеты? Неважно, ЧТО изображает художник. Важно – КАК.

Вот нобелевская лекция Алексиевич. Почитайте. И с вами произойдет одно из двух.

Либо вы  переживете душевный (духовный) подъем, испытаете особое состояние души, в  котором будут слиты и любовь, и надежда, и вера, и слезы, и горе, и жалость, и  много другое, чему и названия-то подходящего нет. И это состояние, как живой водой, омоет вашу душу и сделает ее чище.

Либо вы ничего не  испытаете, кроме скуки и раздражения.

Этот простенький опыт и расскажет вам об уровне развития вашей души – эстетическом и этическом, а в конечном итоге – об уровне вашей приличности и о ее, вашей приличности качестве.

И если после прочтения вас будут мучить мысли о том, что Алексиевич не русская, а  полу-украинка и полу-белоруска или что она клевещет на Россию, то это опять-таки значит, что уровень вашего развития пока еще очень и очень невысок. И украинцы, и белорусы, и «русские русские», и русские евреи, и  грузины, и татары – все мы люди одного народа. Русского народа. Народа, говорящего на русском языке, думающего по-русски и живущего по-русски. С  русскими косяками, но и с русскими взлетами или, во всяком случае, с русской мечтой о взлетах. И будь Алексиевич даже негритянкой, она всё равно оставалась бы русской писательницей. Да, и белорусской тоже. Но прежде всего – русской. Как Окуджава. Как Искандер. Как Айтматов. Как Василь Быков. Как Пастернак. Как Бабель. Как Мандельштам. Как Блок. Как Фет…

Большой русской писательницей. Даже при том, что не все ее культурно-исторические и  психологические оценки точны. (Они и у Толстого, и у Пушкина не всегда были точны – только не в этих неточностях проявляла себя их гениальность.)

И сам факт существования такой большой русской писательницы мог бы служить и поводом для гордости, и основанием для надежды.