Откровения палача

«Украинский вопрос может быть решен только четкой установкой: против московитов и евреев»

24 ноября в кругу историков-архивистов состоялась презентация научного издания дневника нацистского идеолога Альфреда Розенберга.

В Российском государственном архиве социально-политической истории был представлен комментированный русский перевод текста, фигурировавшего на Международном военном трибунале в Нюрнберге в качестве доказательства обвинения. После завершения Нюрнбергского процесса он был незаконно присвоен американским обвинителем Робертом Кемпнером и обнаружен в США лишь в декабре 2013 года. Этот уникальный документ, разоблачающий преступления нацизма, был передан на хранение в Американский мемориальный музей холокоста и стал доступен для исследователей.

Комментированное научное издание дневника Розенберга на немецком языке, осуществленное под эгидой Мюнхенского института современной истории, вышло в свет в конце апреля 2015 года. Благодаря подготовленному фондом «Историческая память» русскому переводу (Игорь Петров, Светлана Визгина), снабженному сопроводительными статьями, комментариями и справочным аппаратом (Игорь Петров, Александр Дюков, Владимир Симиндей, Светлана Визгина), дневник Розенберга отныне становится доступен и для сообщества людей, читающих и мыслящих на русском языке.

Дневник Розенберга, издание которого посвящено 70-летию начала Нюрнбергского процесса над бывшими руководителями Третьего рейха, позволяет увидеть одного из главных идеологов нацизма как опасного, преисполненного одержимостью догматика. С исторической точки зрения особенно ценны сопровожденные должными комментариями страницы дневника, на которых описывается подготовка и ведение преступной войны против СССР, при планировании которой нацистские стратеги исходили из миллионов жертв среди мирного населения. Этот дневник – важное свидетельство преступности идеологии нацизма, востребованное в современном мире напоминание об ужасах нацистской истребительной войны против Советского Союза.

Приведем некоторые фрагменты документа.

28.3.(19)41

Вчера во время конгресса по случаю основания Института изучения еврейского вопроса1 фюрер вызвал меня из Фр(анкфурта)-на-Майне в Берлин. Телефонный разговор с Шаубом заставил меня теряться в догадках: я должен все отменить, самолет будет направлен немедленно, ничего больше он сказать не может. Я подумал, что этот звонок как-то связан с путчем в Белграде, подумал, впрочем, и о России, поскольку и здесь ситуация находится в подвешенном состоянии. Когда вечером я появился в Р(ейхс)канцелярии, то увидел там Кейтеля. Фюрер обратился ко мне: У вас ведь прежде было много неофициальных связей. Остались ли таковые с Хорватией? Я ответил, что около 1933 года у нас побывали разные хорватские активисты. В рамках нашей официальной внешней политики они, конечно, не поддерживались. А потому одни стали проявлять осторожность, другие же выехали в Америку. Определенные экономические связи существовали. Имена и прочее я смогу сообщить фюреру к полудню 28-го числа. Мы все сошлись во мнении, что сербы совершили крупную политическую глупость. Я отметил: проблема с 600 000 немцев вновь встает остро. Фюрер: Да, они должны вернуться в Рейх. Разговор затем зашел о составлении прокламаций с призывами к свободе для хорватов.

Сегодня в моем ведомстве попросил принести мне документы о наших взаимоотношениях. Среди них обнаружились отчеты 1939 года о прошении Мачека предпринять совместные действия. Тогда я отказался об этом говорить. Другие хорватские лидеры вели переговоры с Маллетке по экономическим вопросам, но и при этом речь заходила о политических проблемах. После сегодняшнего обеда, организованного фюрером в честь Мацуоки, я остался и зачитал фюреру выдержки из документов, я мог бы возобновить отношения с Мачеком. Однако это должно быть реализовано через людей, которые уже известны (Мачеку). Фюрер согласился. Он запомнил имя Маллетке. (В приемной находился ген(еральный) консул Нойхаузен из Белграда, доверенное лицо Геринга. У нас в ведомстве его не очень жалуют…)
Я напрямую спросил фюрера о России. Мои сотрудники уже давно заняты составлением точной карты национальностей, их торопят, указывая на сроки…

Я сказал фюреру, что вопрос об административных органах уже обсуждается; я опасаюсь, что немцы, проживающие внутри рейха, столкнутся с проблемами, доселе им неизвестными. Я все эти годы поддерживал Скоропадского и его людей, некоторых предводителей казаков и проч., пусть от эмигрантов не стоит ждать чудес, однако знания территории и языка могут понадобиться всегда. Прежде всего на Востоке все смешалось. Я уже слышу рассуждения о том, что следует думать об экономике «без идеологии», я думаю, укр(аинский) вопрос может быть решен только ясной и четкой установкой: против московитов и евреев. Эти лозунги имеют двухсотлетнюю историю, и сейчас они могут быть претворены в жизнь. Проблемы балтийских провинций отличаются от проблем Юга, однако общ(ая) форма должна быть понятна: Балтика – протекторат, Украина самостоятельна в союзе с нами. Фюрер заметил, что не может позволить Сталину себя обмануть. Ст(алин) надеется, что Запад окажется обескровленным, и тогда он сможет на него напасть. Не остается ничего иного, кроме как своевременно расстроить его замысел. Фюрер, по его словам, с самого начала имел намерение привлечь меня. Он не станет принимать никаких решений, пока окончательно не подключит меня к работе.

(…)

Конгресс во Франкф(урте)-на-М(айне) оказался, с моей точки зрения, успешным. Впервые в истории Европы 10 европ(ейских) наций были представлены на антиевр(ейском) съезде с четко сформулированной программой. Теперь и власть, принимая историческую необходимость, поддерживает эту позицию. Предметы, конфискованные моим оперативным штабом в Париже, вне всякого сомнения, уникальны: библиотеки Всемирного евр(ейского) союза, раввинской академии, архив банка Ротшильдов (1816–1925) в 760 ящиках, библиотеки евреев Парижа, Брюсселя, Амстердама и проч.

К своему дневнику я приложу заключительный отчет. Кроме того, сокровища искусства, принадлежавшие евр(еям) и перевезенные недавно в Нойшванштайн. Их стоимость оценивается в миллиард марок. В ближайшее время я познакомлю с ними фюрера с целью их распределения по музеям. Сегодня в 18 часов я выступал по радио с речью, предназначавшейся для закрытия конгресса во Франкф(урте). Участники (конгресса) принимали передачу через коллективную антенну.

Берлин, 20.7.(19)41

(…)

Только что поступило известие об отставке кабинета Коноэ. Фюрер снова отпустил саркастические замечания о разведданных М(инистерства) и(ностранных) д(ел). Бедному Хевелю придется теперь все сносить – а ведь иногда М(инистерство) и(ностранных) д(ел) действительно невиновно. Когда разговор зашел о видах Японии на Голландскую Индию, фюрер раздраженно заметил: этого всего нам бы не потребовалось, если бы Англией не управляла оплачиваемая жидами свинья.

Фюрер многократно подчеркнул, что задача на Востоке не решится за одно поколение, а растянется на столетия. Это сейчас важнейший вопрос.

В связи с боевыми действиями он снова высказал свое восхищение финнами. Они храбрецы, он считает их не попутчиками, а настоящими союзниками и товарищами по оружию.

Михендорф, 26.10.(19)44

Пару дней назад я попросил найти мои первые записки о восточной проблеме, которые я направил фюреру в начале апреля 1941 года. Возможный случай приближался, желания Советского Союза после присоединения балт(ийских) государств идти дальше на Запад стали заметнее. Из-за такого положения дел удар по Англии стал слишком рискованным: настал черед противоборства с большевизмом. Фюрер был весьма уверен (в успехе): он сказал мне, что на Восток покатится невиданная прежде танковая армада. Понятно, что по причине прежних успехов и это предприятие вызывало доверие. Тем не менее чувство громадности территории удерживало меня от составления глобальных планов.

Сначала я обрисовал 700-летнюю историю наших взаимосвязей с Прибалтикой и немецкие права на эти земли, отметил затем русский народ как центральную силу и выступил за создание Украинского государства со всеми следствиями из этого: поддержка укр(аинской) культуры, науки, задействование против больш(евистской) Москвы. Фюрер тогда поддержал меня! История Востока пошла бы по иному пути, если бы эта концепция сохранилась. Без твердой Украины кавказцы, туркестанцы и пр. не явят собой силу, сравнимую с русскими. Армия из миллиона украинцев с перспективой новых земель на Востоке, возможно, избавила бы нас от сталинградской катастрофы.

Вместо этого бахвальство Коха и консортов вместе с докладной запиской, в которой внезапно была обрисована будущая «опасность» Великой Украины, из-за чего украинцев не следовало развивать в политическом и культурном отношении. К этому добавилось лживое сообщение, что генерал-фельдмаршал фон Эйхгорн10 был убит в 1918 году украинскими националистами. Якобы в благодарность за хорошее обращение с ними. В отношении меня (фюреру) дали понять, что я нахожусь под влиянием укр(аинских) эмигрантов и отстаиваю интересы рейха не так последовательно, как господа в главной ставке. Существенную роль здесь, без сомнения, сыграл Борман, вначале, вероятно, и Гиммлер, но затем офицеры СС с Востока отсоветовали ему подобное.

Как бы то ни было, фюрер отказался от поддержки моей концепции. Мне кажется, я тогда несколько меланхолически заметил, что ведь это он, а не я завоевал Украину. Следствием отказа стало то, что в восточной политике у нас не было твердой линии. В области сельскохозяйственной политики мне удалось добиться согласия фюрера, в культурно-политическом отношении бушевало патологическое филистерство Коха. Позже этому самому Коху, если говорить без обиняков, пришлось, расхлебывая свою «политику», копать окопы в Восточной Пруссии. Сейчас крупные сражения идут на немецкой земле. Вблизи главной ставки фюрера. Генералы (вермахта) выдвигали генерала Власова, что я в определенной степени поддерживал. Резкое неприятие фюрера, Бормана, Гиммлера. Некоторое время угрозы арестовать В(ласова)… Сегодня вынужденно достают полтора года просидевшего без дела русского. Внезапно чисто великорусская линия уже неопасна. Подчиненные ведомства продвигают дело, не имея представления об общем комплексе вопросов, настолько дилетантски, как ни одну другую операцию.

Все, кто может, отчаянно лезут в восточную политику, идут к фюреру. У меня уже восемь месяцев не было возможности для личного доклада. Моя докладная записка послана ему, но подана ли она ему целиком – тут есть сомнения. При таком ходе дел неудивительно, что великий рейх под угрозой. Из-за нехватки обдуманной стабильной политики твердое руководство заменяется эмоциональными порывами то туда, то сюда. У немца внутри рейха нет чувства огромности пространства, им движут суждения, ограниченные размерами собственного огородика…

Проблему ложной гегемонии я мог в яснейшем «свете» наблюдать все эти годы у обоих своих рейхскомиссаров. Сначала как на ладони у Коха, затем и у Лозе. Первый был сразу против «Берлина». Не имея и понятия о Востоке, он был верен своей идее – мол, приказ править Востоком при помощи кнута и жестокости дан фюрером. У Коха есть практическая жилка для конкретных экономических задач, но для политики – ни малейшей. Прежде сторонник большевизма, восторгавшийся русской молодежью, сочинявший вздорнейшую чушь о единстве восточно-прусской и русской территории («Становление Востока», 1934), сейчас он и на самых крупных собраниях именовал все народы Востока неполноценными.

Будучи главным чиновником рейха на Украине, он вопреки всем инструкциям опубликовал 1.1.44 в «Укр(аине)цайтунг» воззвание, в котором самым жирным шрифтом было напечатано, что народ Украины «не обладает богатой историей»! Ничего более глупого и сказать было нельзя. Все покушения на его сотрудников совершенно точно являются расплатой с ним за его речи, дела и пр.