Жалоба в некомпетентные органы

Реакция российского общества на взрывы в московском метро демонстрирует, до какой немыслимой степени дошло в России обожествление государства. Практически во всех слышенных мною вчера комментариях во главе угла стояла проблема его действий. Между тем, в добровольная и безусловная передача обществом государству в России всех полномочий по обеспечению собственной безопасности, как мне кажется, и представляет для нас главную опасность.

Дело не в том, до какой степени функция обеспечения безопасности является преррогативой государственных структур, и не в чисто теоретических спорах сторонников минимального государства и анархистов. До тех пор, пока в России, как и в большинстве государств мира, фактически полная монополия на применение насилия по отношению к инициаторам насилия принадлежит именно правоохранительным органам, то есть части государственного аппарата со специальными функциями и задачами, здесь нет предмета для сколько-нибудь актуальных рассуждений. Дело в том месте, которое занимает в умах наших сограждан государство как гарант нашей безопасности, в условиях, на которых государственному аппарату предписано осуществлять эту безопасность законами и обычной практикой. Взрывы на «Лубянке» и «Парке Культуры» продемонстрировали — в России с этим обстоит даже хуже, чем в далеко опережающем ее по многим сходным параметрам Евросоюзе. По крайней мере, нигде в мире по итогам крупных террористических актов общество не было столь единодушно в вердикте — государство и только государство является одновременно и виновником происходящего, и лекарством от происходящего, и судьей, и ответчиком, и адвокатом, и прокурором, и судебным приставом. Мы истцы и только истцы, говорит испуганное общество, нам неважно, как вы там все это себе решите, только решайте поскорей и поэффективнее.

О какой версии о природе заговора, который к этому моменту привел к гибели 39 человек, ни шла бы речь, все в России упирается в государство. Чеченский, кавказский след? Путин, Медведев и их подручные не обеспечили российскому обществу такой политики на Северном Кавказе, которая не привела бы к появлению в московском метрополитене шахидов. Заговор ФСБ или МВД, сопротивляющихся таким образом реформе правоохранительных органов? Тем более — именно государство властно и обязано противодействовать таким заговорам внутри себя.

Внешнеполитические интриги? Виновата неверная внешняя политика государства в течение последних 10–15–20–100 лет, а, значит, опять виновато государство, которое обязано внести в нее коррективы. Наконец, как бы это ни звучало, козни оппозиции, если уж не либеральной, то хотя бы националистической? Государство недосмотрело — именно оно обязано вести государственную политику, предотвращающую крайние формы политического экстремизма, причем политику, эффективную во всех отношениях, не имеющую издержек ни для общества, ни для членов бюрократической корпорации, ни для всех прочих. Наконец, ответ на вопрос: «А что делать-то?» — сводится если не к требованию сменить плохой государственный аппарат на хороший, то по крайней мере к требованию предоставить здоровым силам в государстве карт-бланш на победу над нездоровыми. Мы же — и бенефициары, и пострадавшие: во всяком случае, на нас не лежит никакая ответственность за происходящее.

Могу себе только представить, какого масштаба бардак сейчас творится внутри российской государственности, которая состоит из такого же уверенного в правомерности любых требований к вышестоящему органу большинства и весьма растерянного, но полностью согласного с такой постановкой вопроса меньшинства. Дело именно в иерархии, на высшее место в которой рядовой гражданин РФ по умолчанию относит государство как таковое. Тем временем, никаких оснований считать, что современное российское государство способно хоть в какой-то мере адекватно отвечать настолько завышенным требованиям, нет. Мало того, я абсолютно уверен: государство, которое будет отвечать таким требованиям, будет бескомпромиссной тиранией, от действий которой завоют даже его патентованные сторонники.

Разумеется, сейчас не время говорить о том, почему через семь лет после победоносного завершения «контртеррористической операции» в Чечне предположение, что теракты в Москве — дело рук именно северокавказских террористов, является в России основной версией событий. Тем не менее, хотел бы напомнить, что ситуация, в которой десятки тысяч чеченцев были убиты российской армией, институтом не только российского государства, но и российского общества, не может завершиться бесследно. Тем более, что российское общество в массе своей не только не выразило какого-либо отношения к этой трагедии, но и до сих пор делает вид, что его эта история, в общем, не касается, оно считает инцидент в Чечне практически исчерпанным и во всяком случае не стоящим дальнейшего пристального внимания. Все это отлично, пока не подумаешь, а что, собственно, на этот счет думают сами чеченцы. Оставьте в стороне чью-либо правоту или неправоту — в категориях личного восприятия все может быть очень различно, мы даже не можем до сих пор договориться, был ли реформатор Егор Гайдар исчадием ада, рыцарем свободы или кем-то еще. В РФ есть территория, где в каждой семье существуют счеты именно с русским обществом — которому в основном плевать на то, «кто там у этих чурок кого убил». И что же, разумный человек не предположит, что кому-то из чеченцев даже в мирной ситуации может придти в голову мысль о мести? Неправедная, не по адресу, иррациональная, тем не менее, объективно вероятная жажда мести? И что с этим предлагает делать российское общество?

Да ничего оно не предлагает. Мало того, оно даже не замечает того, что по крайней мере часть его внутренних проблем, «милицейский беспредел», объясняется распространенными с 1999 года «командировками» сотрудников МВД в Чечню и на Северный Кавказ. Я слышал о том, что российское общество едино в требованиях реформировать МВД России. Обсуждение того, что стоит делать и как быть с носителями «чеченского синдрома», которых в России, с ежедневным доступом к оружию, — те же десятки тысяч, практически отсутствует. Между тем, именно с этим что-то и можно, и необходимо делать — и даже известно, что примерно делать, мир после колониальных войн, Вьетнама, Ирака накопил в этой сфере некоторый опыт. Нет одного — общественного спроса на такую работу: нас вполне устраивает то, что милиционеры — это абстрактные сволочи без личной истории, функциональные единицы. И мы хотим, чтобы это не влияло на уровень безопасности в России? Тогда мы глупы.

А между тем, это только один пример. Российское общество, например, не берется даже исследовать, как выглядели в мире истории удачного и неудачного реформирования правоохранительных структур — или по крайней мере слушать того, кто в этом разбирался. Кругом — преимущественно умозрительные схемы разной степени безумия, а ведь не только в МВД России есть специалисты на этот счет. Да и разве только в правоохранителях дело? Что русское большинство знает о современном состоянии ислама на Северном Кавказе? Если террористы, взорвавшие метрополитен, — исламские фундаменталисты, то чего они могут хотеть, против чего выступают?

Во что вообще сейчас верят на Северном Кавказе, во что верит дворник-таджик на улице — в то же самое или иное? Имеет ли влияние на всю эту братию исламское духовенство, может быть, все дело в нем? Есть ли противоречия в этом сообществе — возможно, нам следует поддерживать какую-то часть? Или нам достаточно версий о том, что все это — козни Саудовской Аравии? А чего желают саудиты? В конце концов, если мы не хотим в этом разбираться, — отчего никто не пикетирует посольство Саудовской Аравии, почему никто не выступает в прессе с предложением бойкотировать ОПЕК, жечь саудовские флаги, войти немедля в союз с Израилем, освистать регулярно летающих в Россию саудовских принцев или, напротив, попытаться их как-то улестить, оказать знаки внимания, подарить дачу на Рублевке?

Все это, по мнению российского общества, обязано делать государство. Причем — само догадываться о том, что гражданам в России больше всего нужно в настоящий момент. Если же оно не догадывается — это дурное, нехорошее государство. Его следует заменить на столь же полномочное, но такое, которое думает за нас лучше, чем прежнее — тогда в позе подчинения стоять российскому обществу будет намного более комфортно.

Парадоксально, но даже российская оппозиция не видит никакого другого способа воздействия на ситуацию, кроме диалога с тем же самым государством на повышенных тонах. Все упование на уличные акции, которые и в самые лучшие годы демократии в России не выводили на улицы более 5–7% населения страны, — по сути, та же попытка заставить слушать себя — нет, не общество — ту же власть, от которой требуется предпринять правильные действия взамен неправильных. В лучшем случае упование сводится к тому, что структура власти будет перестроена ею же самой таким образом, чтобы действовать лучше. Но никаких предложений о том, как активизировать альтернативные государственным механизмы стабилизации ситуации, заставить государство отказаться в пользу них от работы, которую оно явно не в силах выполнять, нет. Даже свобода слова с точки зрения большинства российских оппозиционных политиков необходима лишь для одной цели — более эффективно воздействовать на власть. Однако главной и основной задачей СМИ является коммуникация внутри самого общества, которое в России исторически от государства отделено — хотя и не так надежно, как это выглядит. Разве этого никто не знает?

Между тем, практически никогда полицейские и в более широком контексте силовые действия государства не могли надежно и эффективно прекратить крупные социальные конфликты, последствиями которых являются террористические акты. Попытки же возложить на государственный аппарат все бремя решения проблем общества с безопасностью не были состоятельны нигде — везде, где государство выступало не как инструмент общества, но как самостоятельная сила, игрок, третейский судья — оно лишь переводило конфликт в хроническую стадию — речь идет и об Ольстере, и о Шри-Ланке, и о странах Латинской Америке, и тем более об Африке, где такого рода «перекладывание» обществом на государство всех проблем заканчивалось, как правило, гражданскими войнами и гуманитарными катастрофами.

Дополнительно стоит отметить, что нынешняя уродливая и человеконенавистническая точка зрения основной части госаппарата на проблемы Северного Кавказа является в большинстве своем не следствием персональной злонамеренности и системных корыстных интересов (хотя и без этого, конечно, не обходится), но преимущественно следствием невежества и нелюбопытства по отношению к этим проблемам, свойственных государству не в меньшей степени, чем обществу. Напрасно вам кажется, что ФСБ способно эффективно играть в дьявольские игры с местным подпольем — она не понимает его в той же степени, как не понимает она цели и задачи любой части оппозиции в России. Нынешняя демонизация/обожествление государства Владимира Путина выглядит особенно комично, если учесть, что у общества вполне достаточно информации о других областях человеческого знания и результатах применения этих знаний на практике. Минпромторг и Минэкономики спасают АвтоВАЗ так, как спасают. Почему же вы, зная все это, считаете, что ФСБ и МВД способны на какие-то сложнейшие игры вокруг Доку Умарова, позволяющие контролировать организованные им теракты? Если чиновник правительства Москвы — как правило, корыстный идиот, а сотрудник администрации президента — Макиавелли и Чикатило в одном лице, то сотрудник МВД-ФСБ слеплен из другого теста, учился в другой краснознаменной ВПШ, носит другие погоны и состоит в другой партии?

И, наконец, какое это имеет значение, если они — практически такие же, как и мы? Мы тоже ничего не знаем и ничего знать не хотим и мы, как и они, готовы к скоропалительным решениям по любому вопросу, требующему добросовестного изучения по крайней мере в течение двух-трех дней. Мы заменяем это громкостью возмущения, они — чинопочитанием: что же лучше другого? Это не оскорбление, а горькая констатация: гневно или подобострастно переваливая все свои проблемы на государство, по отношению к которому мы ведем себя как капризные дети — «ты обязано обо мне заботиться, я сам ничего не могу, я слаб и глуп!» — мы становимся заложниками таких же детей, только более амбициозных. То, что я говорю, можно понять как призыв к самостоятельному решению проблем с терроризмом. Это и так, и не так. Самостоятельно изыскивать шахидов в метрополитене или идти народным походом на ущелья Чечни было бы глупо. А вот пытаться понимать, что именно происходит, что — причина, а что — следствие, кто прав, а кто виноват — это уже шаг к собственной безопасности, позволяющий и вынуждать силовые структуры предпринимать иные, более разумные действия, и действовать самостоятельно там, где это требуется. Если в обществе будут лучше, чем в государстве, хотя бы осознавать, что происходит, обнаружатся и такие решения — и они во всяком случае будут удачнее, чем коллективные моления или проклятия могущественных существ, располагающихся за стенами Кремля.

В том, что граждане считают необходимым в сотый раз вступать в диалог с тем, кто их слушать не готов, и именно по тем вопросам, которые государство по какой-то необъяснимой причине считает своей монополией, есть что-то нездоровое. Не только в терроризме дело — общество в России и в целом перестало обсуждать внутри себя какие-либо содержательные проблемы, что же удивляться, что вместо них мы осваиваем Восточную Сибирь и воюем с Грузией? У большинства из нас нет артикулированного мнения ни о том, что ему необходимо и желанно, кроме низких тарифов ЖКХ и доступного жилья, ни внятных соображений, чего ему надо от Грузии, ни представления о том, где эта самая Восточная Сибирь вообще располагается и стоит ли строить от нее трубопровод в Китай. Все готовы с пониманием или раздражением относиться к решениям, придуманными анонимными сапогами с Лубянки, но чего вы ждете от них, они что вам — мыслители?

В любом случае, требовать эффективной защиты от того, кого не можешь не считать фактической причиной происходящих бедствий, — нелепо. Но если вам некогда об этом всем думать, у вас другие дела, вы привыкли считать себя глупее государства — не стоит жаловаться.