Бабицкий: Гламурная тризна

Российский журналист Андрей Бабицкий специально для Vesti.lv написал комментарий на тему скорби о жертвах терактов.

Это все началось еще во время массовых траурных митингов, на которых москвичи, питерцы, жители других городов России выражали свою скорбь в связи с крушением (сейчас мы уже знаем, что это был теракт) над Синаем пассажирского самолета, в результате чего погибли свыше 200 человек.  Я помню, как Фейсбук запестрел сотнями фотографий и люди, их выкладывавшие, не скрывали гордости, «Смотрите, — писали они, — как мы скорбим, как мы сочувствуем!» 

 Я помню, насколько неуместным мне почему-то казалось тогда это торжество и упоение – придание атмосферы праздника печали, ликование по поводу того, как завораживает красота тысяч огоньков, зажатых в ладонях на вечерних площадях.

 Я всегда был уверен, что скорбь – это плод сочувствия и любви, когда скорбящий искренне сожалеет о беде, причиненной другому, ибо этого другого вдруг начинает ощущать своим братом, своей сестрой. Именно во время таких трагедий рождается пронзительная связь между совсем далекими друг другу людьми – жертвами и оплакивающими их. Теми, кому вдруг открывается, как хрупка и бесценна человеческая жизнь, и весь ужас осознания того, что ее невероятно легко может оборвать любая случайность. 

 И вот это упоение собой: «Смотрите, как мы можем!» — ровным счетом никакого отношения к истинной скорби – горестной и тихой – иметь не может. Прекрасные слова апостола Павла точно указывают на то, чем не должна являться любовь, которая и рождает сострадание:

 «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает». (1 Кор. 13, 4-8)

 «Празднику» суждено было повториться уже совсем скоро.

Теракты в Париже воодушевили скорбящих запустить совсем уж грандиозную траурную карусель со всеми цветами французского флага. Речь шла уже не просто о безымянных соотечественниках, отдыхавших на бюджетных египетских курортах, а о прекрасной Франции, Викторе Гюго, «Трех мушкетерах», Эйфелевой башне, об «Увидеть Париж и умереть». Трагедия в Париже была еще ослепительней и величественней, поскольку на сей раз тень смерти сочеталась браком с богатым культурологическим рядом, и это дало возможность сочувствующим продемонстрировать в совокупности и горе в связи с гибелью людей, и культурный шок, вызванный уже кощунством террористов, посмевших осквернить варварским насилием улицы прекрасного города, ставшего символом полноты и разнообразия европейской цивилизации.  

Мне эта гламурная тризна казалась демонстрацией душевной слепоты, когда предмет скорби становится чем-то вроде подсветки для самого скорбящего – дает последнему возможность застыть в обнимку со невероятной красотой чужой гибели, окрасить на мгновение свое существование в цвета трагедии. 

 Еще после крушения самолета я написал, что бабушка, потерявшая во время минометного обстрела в Донецке одновременно двух малолетних внуков, вероятнее всего, ничего не знала о существовании в Египте сети курортов. Не знала она и том, зачем дети погибли, а она выжила.

 Об избирательности сочувствия сказано за последние дни немало, но я не готов внимать призывам предоставить возможность всякому скорбеть о том, что он считает родным и близким. Это, дескать, проблема личного выбора. Мне из Донецка очень странно и неприятно ощущать равнодушие русских и россиян, их стремление уберечь себя от душевного дискомфорта в связи с происходящим в Донбассе. И разговоры о том, что когда счет идет на тысячи убитых, то это уже статистика и рутина, а не человеческое горе, мне кажутся стремлением застраховаться от того смятения, которое становится спутником понимания всей подлости и бесчеловечности войны Украины с Донбассом.

 Вот и все, что я хотел сказать.

автор: Андрей Бабицкий

источник: vesti.lv