Стоит ли боятся прошлого?

Содержательный разговор об Иосифе Сталине имеет смысл только в контексте истории России. Какой бы драматичной и сложной она ни была в XX веке, из нее не вычеркнуть индустриальный и культурный прорыв 1930-х, победу в Великой Отечественной войне, восстановление из руин в 1945-1953 годах в условиях новой угрозы. Нравится это кому-то или нет, но оторвать Сталина от названных очевидных достижений не получится: в ту эпоху страной руководил именно он, а утверждать, что все происходило вопреки его воле, не решится ни один вменяемый человек. Поэтому неизбежна и реабилитация социалистической проблематики, без которой изучать послеоктябрьскую историю просто невозможно.

В настоящее время существует общественный и политический запрос на адекватное освещение времени того исторического прорыва. После революционных перемен 1990-х в 2000-е годы страна вступила в фазу стабилизации новой системы общественных отношений. А стабилизация немыслима без консолидации общества. Востребован гражданский консенсус, основанный на ответственности всех политических сил. Утверждение государственной символики, объединяющей три периода российской истории прошлого века, отражает эту тенденцию. При этом консолидация не отменяет многообразия позиций - но многообразия на основе патриотизма, который не может быть ни белым, ни красным. Он либо есть, либо его нет. Власть заинтересована в понимании действительных закономерностей развития страны, без чего невозможно строить эффективную политику. Решать масштабные задачи, не отказавшись от синдрома исторической неполноценности, также невозможно.

Актуальность сталинской эпохи вызвана и особенностями общественного восприятия нынешних реалий страны. О достижениях молодого российского капитализма однозначно говорить сложно, а вот потери по пути в новое «светлое будущее» очевидны. Разбазарена стратегическая государственная собственность, оборонка, нет великой науки, далеко не худшего в мире образования. Чудовищны социальные разрывы, унижена армия, вернулась детская беспризорность. И это при пропаганде гедонизма, бесстыдной роскоши, при масштабной коррупции и тотальной безнаказанности. На таком фоне сталинские годы выглядят привлекательными. В 1994 году первый президент РФ призвал к поиску национальной идеи для новой России. Вначале говорили о «реформах», затем - об «удвоении ВВП», превращении России в «конкурентоспособную державу», сейчас - о «модернизации». При Сталине существовала всем понятная национальная идея - индустриализация страны на основе социалистического патриотизма.

ляться с советским наследством требуют и внешние обстоятельства. В большинстве постсоветских государств элиты формируют новые нации на основе радикального отказа от советской идентичности, что породило такое явление, как этнический историзм. На первый план вышли не классовые, социальные, политические факторы, а этнические. Широко распространена общая схема: до взаимодействия с Россией народ свободно развивался, но пришли захватчики, присвоили территорию и богатства. В результате народ утратил все основные признаки национальной самобытности - язык, культуру, традиции - и едва не исчез с лица земли. Наиболее резкие оценки даются советскому периоду. Он характеризуется как «исторический провал», как время, нанесшее «непоправимый урон» этнополитическому и этнокультурному развитию народа соответствующей страны. Все это сдобрено изрядной долей откровенной русофобии, которую нельзя не замечать.

В июле текущего года на Парламентской ассамблее ОБСЕ была принята резолюция, в которой утверждалось, что в XX веке европейские страны пострадали от двух мощных тоталитарных режимов, которые несли с собой геноцид и преступления против человечества, - нацистского и сталинского. Европейские парламентарии выступили с призывом учредить общеевропейский «День памяти жертв сталинизма и нацизма» 23 августа, приурочив его к дате подписания пакта Молотова-Риббентропа в 1939 году. Этот же день предложено считать началом Второй мировой войны. В России справедливо расценили резолюцию ОБСЕ как оскорбительный выпад и осквернение истории. Обоснование концепции «оккупации» чревато выдвижением требований компенсации всем ее «жертвам», куда войдут не только страны Балтии (они уже «сделали заявки»), но и, возможно, всей Восточной Европы.

История советского общества становится не просто актуальной. Она превращается в важнейший инструмент острой политической борьбы, которую ведет современное Российское государство. В начале 1990-х такого, наверное, никто не мог предположить.

Уйти от эмоций

Как формировались наши представления о сталинском периоде после марта 1953 года? Уже весной 1953-го в печати появились глухие упоминания о «культе личности» как явлении, чуждом социалистическому обществу. Имя Сталина при этом не упоминалось, «культу личности» противопоставлялось «коллективное руководство» партии, писалось о «решающей роли народных масс в истории», о «единстве партии и народа». Сталин из истории не исчез, но упоминался намного реже.

После XX съезда КПСС были заданы новые рамки темы. Во-первых, Хрущев публично соединил «культ личности» со Сталиным, связав возникновение культа и проведение необоснованных репрессий преимущественно с особенностями характера Сталина. Тем самым Сталин вырывался из той политической среды, которая его выдвинула и в которой он существовал. Во-вторых, было введено понятие «период культа личности», которым стали обозначать все время пребывания Сталина у власти. Послеоктябрьскую историю начали делить на хороший - ленинский - и плохой - сталинский - периоды. А поскольку «период культа личности» - это время репрессий, то появилась тенденция видеть главные особенности 1930-х - начала 1950-х годов в их насильственной составляющей. Принятое же 30 июня 1956 года постановление Президиума ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» сохраняло статус, по сути, единственного партийного документа, который определял содержание школьных и вузовских учебников по сталинской теме вплоть до горбачевской перестройки.

Громадное влияние на восприятие этой проблематики оказали события в СССР после 1985 года. Отказ от классового подхода в пользу «общечеловеческих ценностей», под которыми подразумевались ценности либеральные, стал настоящей методологической революцией, коренным образом изменившей взгляд на советскую историю - прежде всего историю 1920-1950-х годов. Обращение к «человеческому измерению» истории и политики диктовало необходимость первостепенного изучения не классов и государства, а отдельного человека, влияния эпохи на его жизнь. Стало известно о масштабах жертв, понесенных народом в 1917-1950-х годах. Даже точное число потерь в Великой Отечественной войне было озвучено только в 1985 году. Именно тогда стал обсуждаться вопрос о человеческой цене, заплаченной за те масштабные перемены, которые происходили в послеоктябрьские годы.

Новый подход задвигал на второй план вопрос о мотивации политики большевиков в 1917-1930-е годы и об исторических условиях (состояние экономики, социальная структура общества и уровень его культуры, менталитет элиты, внешняя обстановка), в которых принимались предопределившие дальнейшее развитие страны решения. И если раньше смысл событий связывали с построением социализма в условиях мало подготовленной для этого России, то теперь акцент переносился на незаконный захват власти с целью утверждения большевистской диктатуры, которая использовалась для проведения «социалистического эксперимента». Уже сама терминология предопределяла вектор оценок. В обсуждении тон задавали так называемые шестидесятники, среди которых было немало детей и родственников репрессированных в конце 1930-х годов большевиков. Они не только не принимали «сталинский социализм», но и крайне негативно воспринимали историческую дореволюционную России. Не случайно в их среде оказалось много либералов-западников. Горбачев в конце 1989 года отказался от термина «реальный социализм» применительно к нашей стране.

На трактовку советской истории в то время оказала мощное воздействие острая политическая борьба между сторонниками реформирования советского общества и теми, которые полагали, что система ремонту не подлежит и ее нужно ломать. Августовская революция 1991 года означала победу последних. Эта победа спровоцировала шлейф сопутствующего всем революциям негативизма в отношении предшествующего строя. Радикальные изменения 1990-х, сопровождавшиеся острыми политическими баталиями, породили запрос на предельно политизированную версию истории СССР, которая оказывалась столь же ненаучной, как и версия коммунистическая.

К началу нового тысячелетия наша историческая наука стала постепенно преодолевать кризис: начали выходить серьезные монографии, работы, где были и новая проблематика, и новые источники, и - что самое главное - авторы освобождались от старого (коммунистического) и нового (либерального) догматизма, воссоздавая многомерную картину реального исторического процесса. Однако неудивительно, что воспитанное на продуктах массмедиа общество с трудом отказывается от черно-белого видения истории, особенно если речь идет о ее советской части.

При анализе сложного исторического феномена, каким являлось советское общество, необходимо учитывать несколько важнейших методологических моментов.

Во-первых, объяснение не равно оправданию. В ходе объяснения историческая наука реализует одну из важнейших своих функций - прогностическую, пускай и в реверсивном, ретроспективном направлении. В этом случае историк не отвечает на вопрос «кто виноват?», а объясняет «почему произошло». Его задача - выяснение причинно-следственных связей событий и явлений, их жесткой обусловленности предшествующими обстоятельствами. Речь идет о преемственности исторического развития страны на каждом его этапе. Модной стала тема «исторических альтернатив 1917 года». Однако рассуждающие на эту тему обходят вопрос о ресурсном обеспечении выбранного пути, его реальности, что делает дискуссии наивным схоластическим занятием. Анализ прошлого на основе современных моральных оценок также является неприемлемым в научном плане: траектории сложных исторических процессов невозможно прогнозировать на их начальной стадии. Сама же мораль является подвижной категорией: она меняется во времени, различна у социальных групп, имеет страновые особенности. Обращение к современным этическим критериям при рассмотрении совершенно иной исторической среды в принципе не позволяет понять действия политиков первой половины XX века.

Во-вторых, исторический процесс неделим, общество - сложная система, в которой все взаимосвязано, переплетено. Сейчас наиболее распространенными формами фальсификации истории советского общества являются неполнота представляемого материала, тенденциозно-избирательное отношение к фактам. Относительная доступность «кирпичиков» исторических знаний создает иллюзию легкости пользования ими и питает неистребимую тягу разных «народных историков» к сенсациям и «открытиям».

В-третьих, полнота привлеченных для анализа фактов предполагает их определенную субординацию, вычленение главных, решающих, оказавших наибольшее влияние на развитие общества. Это заставляет напоминать о важности соблюдения принципа историзма. Он реализуется через исследование исторической ситуации, в рамках которой происходит взаимодействие объективных долговременных тенденций развития общества с широким спектром сиюминутных внутренних и внешних обстоятельств (войны, кризисы, перевороты) поведения различных групп и отдельных личностей. Умение погрузиться в историческую ситуацию является одним из решающих критериев профессионализма в истории как науке.

Сталинская система

Можно выделить двенадцать характерных черт сталинского социализма.

Первая. Утверждение Сталина в качестве главного носителя верховной власти и высшего арбитра. Он выражал массовые настроения, которые были созвучны значительным слоям партийцев. В рамках существовавших внутрипартийных процедур Сталин сумел оттеснить от власти своих конкурентов. Он обладал набором харизматических качеств, которые соответствовали массовым представлениям о пролетарском вожде (простота поведения, краткость и ясность изложения мыслей, бескомпромиссная жесткость оценок, четкость постановки задач).

Вторая. Складывание моноидеологии - единой и обязательной для всех граждан системы взглядов на то, что происходило и происходит в стране и за ее пределами. Конструируется «учение марксизма-ленинизма» - набор теоретических и политических идей Маркса, Энгельса и Ленина в трактовке Сталина, который становится их единственным толкователем и продолжателем.

Третья. Формируется тип политического устройства, который получил название «партия-государство». Особую роль партии в России связывали с противоречием между постановкой масштабных задач и крайне низким культурным уровнем основной массы населения. Относительно немногочисленная группа «сознательных» партийцев должна была обеспечить головокружительный по историческим меркам переход от отсталого русского капитализма к обществу справедливости и изобилия. Из этого вытекали требования к самой партии: она строилась как военизированная организация.

Четвертая. Создание планово-директивной экономики. В ее основании лежало представление о том, что в условиях социализма хозяйственная жизнь определяется не стихией рынка, а способностью и готовностью пролетарского государства сознательно определять экономические приоритеты. Такая экономика позволяла концентрировать ресурсы на нужных направлениях, но при этом она не обладала импульсами внутреннего саморазвития.

Пятая. Масштабная модернизация Вооруженных сил СССР, которая шла параллельно с реконструкцией всей экономики. Это приводило к повышению удельного веса ВПК в экономике, высокой степени ее милитаризации, влияло на общественные настроения.

Шестая. Радикальное повышение уровня культуры всего населения. Введением обязательного начального образования ликвидировалась почва воспроизводства неграмотности. Перестроенная система среднетехнического и высшего образования позволила в основном ликвидировать острый кадровый голод новых производств. Она становилась одним из важнейших элементов социальной мобильности, повышения статуса значительных групп молодежи.

Седьмая. Приоритетное внимание к науке. Была найдена новая форма ее организации: созданы специализированные научно-исследовательские институты, которые превращались в мозговые центры для интеллектуальных прорывов. Государство централизованно и в значительных размерах финансировало научную деятельность. Престиж ученых был высок, их работа хорошо оплачивалась.

Восьмая. Административное регулирование трудовых отношений. При этом тяготы и издержки раскладывались на все социальные группы.

Партийные, государственные, хозяйственные, военные руководители высокого ранга обладали возможностью качественно отличавшегося от других граждан потребления. В то же время их рабочий день не был ограничен, они несли строгую персональную ответственность и подвергались высокой степени риска: срыв плана, невыполнение задания, подозрительное прошлое, сомнения в лояльности - все это являлось поводом для репрессий против них и членов их семей.

К другой группе относились преимущественно горожане (инженеры, служащие, рабочие), труд которых оплачивался в соответствии с определенной государством тарифной сеткой. Зарплаты были невысоки. В оплате присутствовала уравнительность. Ограничения в перемещении с одного места работы на другое были связаны с появлением трудовых книжек, а также введением института прописки.

Следующая категория работников - колхозные крестьяне - за свой труд получали плату, которая не покрывала затраты. Большинство кормились преимущественно с приусадебных участков, которые предоставлялись лишь при условии работы на колхозных полях и фермах. Фактически колхозники были прикреплены к своим деревням: крестьяне не имели паспортов, а без них передвижение по стране было невозможным.

Наконец, особой общностью граждан, труд которых интенсивно использовался в решении задач индустриализации, были заключенные. В 1930 году в составе ОГПУ было создано Главное управление лагерями (ГУЛАГ). Труд заключенных стал включаться в государственные планы. Они работали на освоении отдаленных местностей, на заготовках леса, добыче полезных ископаемых, трудоемких земляных и других работах. В этом секторе экономики существовали специфические научно-технические структуры - «шарашки».

Однако страх был не единственным стимулом к труду. Успехи первых пятилеток неотделимы от искреннего энтузиазма конца 1920-1930-х годов. В его основе лежала сохранявшаяся романтическая идея революционного преобразования общества путем утверждения принципов всеобщего равенства и справедливости, впервые реализуемая именно в нашей стране.

Готовность сознательно идти на жертвы, неудобства и тяготы делала возможным намечать такие темпы преобразований, которые в других условиях были нереальны.

Этот энтузиазм стимулировался сверху. Поддержка «ударничества» в годы первой пятилетки, стахановского движения в период второй пятилетки выливалась в мощные пропагандистские кампании. «Ударников», «стахановцев», «передовиков» окружали почетом и уважением, их имена гремели по всей стране. Широко применялись награждения грамотами, присуждение почетных званий. Учреждались ордена и медали, которые вручались за яркие производственные достижения.

Девятая. Особая роль идеологических инструментов, к которым относили не только агитацию и пропаганду, но и общественные науки и искусство. Все они рассматривались как части единого идеологического фронта, не допускавшего отступления ни на одном из его участков. Стремление к идейному единству творческих сил было воплощено в создании союзов писателей, художников, композиторов, архитекторов. Союзы стали приводными ремнями партии в сфере художественного творчества. В 1930-е годы появились цензурные органы. Ограничивалось распространение любой информации, кроме официальной. Этой цели служили «чистки» библиотек и передача на «спецхранение» научных трудов, художественных и публицистических произведений, не укладывавшихся в директивные представления.

Десятая. Закрытость от внешнего мира. В крайне скудной и только в официальной версии давалась информация о жизни в капиталистических странах.

Одиннадцатая. Культ скромности, личного аскетизма. Приоритет коллективных интересов над личными, индивидуальными.

Двенадцатая. Агрессивный атеизм, вынужденные отступления от которого обозначились только в годы Великой Отечественной. Место старой веры должна была занять новая - коммунистическая.

Самый трудный вопрос

Приход к власти большевиков не был, как это часто пишут, случайным явлением. В его основе лежал глубокий социально-культурный раскол, который имелся в реальной, непридуманной России начала XX века. Тонкому слою европеизированной элиты противостояла громадная масса бедного и неграмотного населения. Противоречия были усугублены войной: голодавшие в окопах солдаты-крестьяне плохо понимали промышленников-капиталистов и воров-чиновников, наживавшихся в это же самое время. Крайнюю нечувствительность проявили и те социально-политические силы, которые оказались у власти после Февраля 1917 года: у четырех правительств не хватило политической воли взяться за решение острых проблем, которые действительно волновали большинство населения России. «Нашелся бы на свете хоть один дурак, который пошел бы на социальную революцию, если бы вы действительно начали социальную реформу?» - адресовал вопрос меньшевикам и эсерам Владимир Ленин.

Условия глубокого российского кризиса в соединении с готовностью большевиков к насилию обусловили жестокость революции и Гражданской войны. Понятие «враг народа» возникло не в 1937-м, а в 1917 году, тогда же была сформулирована идея солидарной ответственности целых социальных и политических групп: в ноябре 1917 года кадеты были объявлены «партией врагов народа».

Большевики с самого начала открыто заявили, что собираются править посредством диктатуры, которая (в разных формах) была направлена против всех непролетарских слоев, в том числе и основной массы российского населения - крестьянства. Все это, а также большевистское видение социализма нашли отражение в принятой в 1919 году программе партии. В этом документе были зафиксированы те идеи, воплощением в жизнь которых занимался Сталин.

Для построения «царства свободы и справедливости» в экономически не подготовленной для этого стране лидеры большевиков были готовы идти на самые решительные меры, включая насилие. В 1920 году Николай Бухарин писал: «Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материла капиталистической эпохи». Позднее Сталин публично выражался более «деликатно»: «Есть люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках, - это грубейшая ошибка. <...> Люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках, жестоко ошибаются».

После Октября 1917 года родилась практика превентивных репрессий, призванных сломить волю к сопротивлению тех лиц и групп, которые выступали против социализма и советской власти в большевистском понимании. Репрессивная политика прошла через три этапа.

На первом этапе, который охватывает период революции и Гражданской войны, революционный террор был направлен против «классовых врагов»: бывших буржуа, землевладельцев, офицеров, буржуазной интеллигенции, духовенства, казачества и членов их семей. Это приобрело форму «красного террора» (расстрелы заложников, помещение в специальные лагеря).

Второй этап репрессий приходится на конец 1920-х - начало 1930-х годов. В качестве объектов превентивного подавления выступали уже не только бывшие «классовые враги», но и те, которые открыто не принимали или сомневались в правильности курса на форсированную индустриализацию и коллективизацию. Пассивной лояльности было уже недостаточно: требовалось активное участие в реализации дерзостных планов. Отсюда - серия громких показательных процессов против интеллигенции, старых «буржуазных» специалистов, преследование противившихся коллективизации и раскулачиванию.

Третий этап начинается в середине 1930-х годов. Теперь под каток «политической целесообразности» вместе с прежними группами стали попадать члены ВКП(б), особенно с дореволюционным стажем, несогласные с проводимым курсом и недовольные лично Сталиным. В условиях жесткой партийной дисциплины, установленной еще при Ленине, реальная политическая жизнь в 1920-1930-х годах была загнана в подполье и любое оппозиционное движение обретало форму заговоров со всеми вытекающими отсюда последствиями. Упреждая политических противников, Сталин устранил ту группу бывших соратников, которую считал для себя опасной. На масштабы репрессий повлияла и его личная жестокость: удары по «врагам» наносились не точечные. Оправданием решительных мер служила угроза со стороны Германии. Эта же идея лежала в основе Большого террора: его жертвами становились те группы, которые, по мнению властей, могли в годы войны составить «пятую колонну». Через девять лет на заседании Политбюро Сталин признавался: «Война показала, что в стране не было столько внутренних врагов, как нам докладывали и как мы считали. Многие пострадали напрасно. Народ должен был бы нас за это прогнать. Коленом под зад. Надо покаяться».

Исключительная роль принуждения как инструмента форсированного строительства социализма, предопределяла особое положение правоохранительных и репрессивных органов в политической системе Советского государства (ВЧК, ОГПУ, НКВД, суда и прокуратуры). На эти органы ложилась не только задача обеспечения внешней и внутренней безопасности, но и мобилизация людских ресурсов на решение поставленных партией задач. В их обязанности входили наблюдение за руководителями всех уровней, контроль над общественными настроениями. Органы обеспечивали выполнение трудовых обязанностей работниками госучреждений, предприятий, колхозов, структур ГУЛАГа.

Следует специально отметить, что все эти элементы сталинской системы были жестко взаимосвязаны и взаимозависимы, выпадение или ослабление одного из них ставило под сомнение функционирование всей системы в целом. При этом нельзя забывать главной цели, ради которой она создавалась: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет, - говорил Сталин. - Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

Что мы построили?

Возникает вопрос: что за общество возникло в СССР к концу 1930-х годов? В конце 1980-х - 1990-е годы писали, что в стране построен «не социализм и не ранний социализм», а «казарменный псевдосоциализм, тоталитаризм», «бюрократический социализм», «мутантный социализм», России был навязан «маргинальный путь» развития. Если отходить от политической заостренности этих формулировок, то можно констатировать, что ныне «социализм» понимается как минимум в четырех смыслах. Во-первых, как мечта и как идея создания общества справедливости, в котором не будет насилия и угнетения, а отношения между людьми обретут солидарный характер. Эти идеи нашли отражение во всех мировых религиях, а также в широко известных утопических учениях, которые возникали в различное время у разных народов. Во-вторых, социализм как общественно-экономическая формация, возникающая в результате исчерпания предшествующим ему капитализмом ресурсов поступательного развития и завершающая историю человечества, основанную на эксплуатации. Такое толкование социализма представлено у Маркса и получило название «научный социализм».

Третье и четвертое толкования социализма связаны с различными представлениями о путях и способах утверждения коммунистической формации.

Так, в начале XX века в Европе появилось течение, которое в нашей стране всегда считалось оппортунистическим, поскольку оно отвергало методы насильственной борьбы и предлагало добиваться улучшения положения трудящихся в рамках существовавшей капиталистической системы. Борьба рабочих за то, чтобы общество становилось более справедливым, должна была со временем придать ему подобное новое качество, вопрос же о переходе к коммунистической формации утрачивал практический смысл. По сути, это путь, по которому пошла европейская социал-демократия после Первой мировой войны, или следующая - третья - интерпретация социализма.

Четвертая трактовка связывала и связывает это понятие с системой общественных отношений, которые утвердились в СССР после 1917 года. И поскольку наша страна оказалась первой, а долгое время и единственной, где была предпринята попытка перехода к новой формации, то сложившаяся здесь система институтов стала считаться универсальной, истинно социалистической, эталонной. По мере же накопления послевоенных успехов в деле построения социального государства на Западе, с одной стороны, и усугубления стагнации в СССР - с другой термин «социализм» применительно к советскому обществу стал вызывать негативные ассоциации. Именно в этом смысле он использовался в отечественной политической и идеологической практике в последние двадцать лет.

Представляет интерес определение социализма, предложенное Александром Бузгалиным, считающим, что «социализм может быть охарактеризован не столько как стадия общественно-экономической формации, сколько как процесс перехода от эпохи отчуждения к «царству свободы» (коммунизму). Ученый считает, что этот процесс будет включать в себя революции и контрреволюции, первые ростки нового общества в отдельных странах и регионах, их отмирание и появление вновь, социальные реформы и контрреформы в капиталистических странах, волны прогресса и спада различных социальных и собственно социалистических движений. Бузгалин подчеркивает, что «нелинейность, противоречивость, интернациональность этих сдвигов составляет специфику социализма как процесса рождения нового общества во всемирном масштабе».

Такое толкование социализма заставляет нас вернуться к отвергнутому ранее понятию «реальный социализм». В настоящее время существуют понятия «шведский социализм», «австрийский социализм», «социализм с китайской спецификой», «советский социализм». Все они отражают специфику движения к воплощению социалистической идеи народами, находящимися на различных уровнях социально-экономического развития и обладающими важными, отличающими их от других национальными социокультурными особенностями. Здесь уместно оперировать понятием «социализм советского типа» как нейтральной научной категорией. Она призвана описать законченный этап отечественной истории (1917-1991 годы), а также объяснить причины и специфику утверждения определенного типа общественных отношений в контексте развития страны в XX веке. В этом смысле «сталинский социализм» можно рассматривать как решающий этап формирования социализма советского типа.

От анти-Сталина к не-Сталину

Изначально подразумевалось, что период чрезвычайного напряжения не будет вечным, хотя сроки его завершения прямо не определялись. Было понимание того, что после «скачка в социализм» экономическая мотивация труда должна заменить принуждение, государству предстоит вернуть «социальные долги». Содержание Конституции 1936 года демонстрировало осознание необходимости отказа от диктатуры переходного периода. Однако история такой шанс реализовать не дала. Развязывание нового мирового вооруженного конфликта в конце 1930-х годов привело не к ослаблению гаек, а к их вынужденному закручиванию. Последовавшая затем борьба против нацистской Германии и вовсе сняла вопрос об изменении тех инструментов управления, которые сложились в СССР к концу 1930-х.

Победа над фашизмом породила массовые надежды на либерализацию всей системы общественных отношений, поворот в политике от решения исключительно общенациональных задач к курсу, направленному на улучшение жизни тех самых трудящихся, ради которых социализм и создавался. Надежды на изменения в деревне (вплоть до отмены колхозов) питали крестьяне, интеллигенция рассчитывала на большую свободу самовыражения, видные представители партийно-государственной элиты полагали, что в экономической политике необходимо значительно усилить социальную составляющую.

Однако вхождение мира в 1945-1947 годах в состояние холодной войны - состояние, которое, как показывают современные исследования, было в тех условиях исторически неизбежным, - вновь выдвинуло на первый план мобилизационные задачи. Реализация «атомного проекта» рассматривалась как условие обеспечения национальной безопасности и сохранения суверенитета. Необходимость решить задачу в «кратчайшие сроки», то есть рывком, вновь реанимировала методы экономического управления 1930-х годов со всем сопутствующим им шлейфом политических, идеологических и социальных последствий.

Испытание атомной, а затем и водородной бомбы, успехи в ракетостроении, в создании системы противоракетной обороны означали выполнение основных задач нового витка мобилизационного развития, что, однако, привело к исчерпанию его социального ресурса. Кризис мобилизационной системы проявился в крайне низком росте производительности труда в начале 1950-х годов, упадок же сельского хозяйства сводил на нет все декларации об улучшении жизни.

Вставал вопрос: как обеспечить переход к качественно новой экономической политике, которая была бы направлена на создание не предпосылок роста благосостояния трудящихся, а на обеспечение реального повышения жизненного уровня всех социальных групп? Объективно решение этой задачи откладывалось на период после ухода Сталина и во многом зависело от того, кто окажется его преемником (или преемниками). В этом смысле период после марта 1953 года становился ключевым для дальнейшей судьбы созданной в СССР системы.

В 1991 году история социализма советского типа в нашей стране завершилась, это породило утверждения о том, что система была обречена, не подлежала реформированию. Однако в последние годы в рассмотрении вопроса о судьбе социализма в СССР появились новые нюансы. Имея за плечами опыт системной трансформации 1990-х годов в России и других странах бывшего соцлагеря, исследователи задаются вопросом об упущенных альтернативах на исторической развилке рубежа 1980-1990-х годов. Новый импульс для ретроспективного анализа причин неудачного реформирования социализма в СССР дают исследования востоковедов. Пишущие о Китае выделяют ту роль, которую сыграла его политическая система в мобилизации китайского социалистического общества на создание смешанной экономики (с участием крупного частного капитала), функционирующей на рыночной основе, заинтересованно регулируемой государством.

Когда-то Талейран сказал, что политика - это искусство взаимодействовать с неизбежностью. Каждое поколение политиков сталкивается со своей неизбежностью. Дело потомков - попытаться их понять. А кстати: как мы относимся к нашему ядерному оружию, без которого современной России, скорее всего, уже бы не было? И вправе ли мы гордиться Юрием Гагариным - ведь основы нашего космоса заложены в «годы репрессий»?..