«Верят мне или не верят — мне неважно»

Недавно журнал Screen International опубликовал список возможных участников программы Каннского фестиваля. В этом списке фигурировал и фильм Никиты Михалкова «Утомленные солнцем-2». НИКИТА МИХАЛКОВ рассказал корреспонденту РБК daily МАРИНЕ ЛАТЫШЕВОЙ о своем фильме, а также о новой системе финансирования кино.

О бюджетах

— Ваш фильм еще не закончен, идет работа над второй частью дилогии. Но ясно, что это недешевый проект. Как думаете, у нас возможен возврат средств, вложенных в кино?

— Важно приближаться к этому, главное — уровень падения, разница между потраченным и полученным. Моя задача — чтобы это интересно было смотреть. Но я не люблю маниловщину. Когда сначала говорят «Да!», а потом «Эх ты, мать честная, не получилось!». Но если мы не будем тратить на это деньги, мы никогда не вернемся к большому стилю в кино. Бывают исключения — как эти американские мальчики и девочки сняли «Ведьму из Блэр» и она принесла сумасшедшую прибыль. И все же большие деньги приносят большие фильмы. Для того чтобы собрать 2,5 млрд на «Аватаре», надо было найти 500 млн, чтобы его снять. Моя задача заключается в том, чтобы попытаться раскрутить новый механизм финансирования кино.

— Новый механизм господдержки кинематографа предполагает, что у Минкультуры остаются деньги на артхаус, дебютные фильмы, документальное кино и анимацию, а кроме того, создается фонд, куда будут идти отдельные государственные средства для продюсерских студий, зарекомендовавших себя на рынке. Правильно?

— Да, все именно так. Та схема, которая была до сих пор... Вы можете представить, что кино, которое получило субсидии в 2009 году, оказывается, было закончено и сдано в Госфильмофонд в 2007-м. Это нормально? Потому я и считаю, что хуже не будет. Когда получает деньги продюсерская студия, она за них отвечает. И она не будет оправдываться, что ее постигла творческая неудача, сломалась декорация или пошли дожди. Студия обязана ответить продукцией. Если не ответит, в следующий раз она не получит денег.

Об инвесторах

— Вопрос о распределении средств, поступающих в Минкультуры, будет решаться, как и раньше, экспертным советом применительно к конкретным проектам?

— Это совершенно отдельно от создаваемого фонда. Это дело Минкультуры, их деньги, они могут решать все так, как им заблагорассудится.

— Но министерство выделяло лишь часть нужного бюджета, остальное авторы находили у инвесторов. Где они сегодня найдут деньги? А ведь есть же способы поощрения инвестора, налоговые льготы, к примеру.

— Согласен с вами абсолютно. У нас эта система существовала, только работала она так: списывали с налогов 100 тыс., фильм снимали на 30 тыс., остальное возвращали в форме отката. Нормальная бандитская откатная система.

— Это проблема не системы, а контроля за ней.

— Правильно. Частника надо культивировать, это понятно. Но меня удивляет потрясающее советское иждивенчество. Когда государство хочет дать деньги, оно не может дать и сказать: «Держите и деритесь за них». Оно должно решить, кому дать. Вот вы приходите в ресторан и просите семгу, а вам принесли пельмени. Вы говорите: «Хочу семгу, я заплатила за нее». А вам отвечают: «Нет, мы хотим подать вам пельмени». Вы твердите: «Это мои деньги, и я хочу получить то, что мне надо. Дайте мне хотя бы рыбы». Так же и государство говорит: «Не надо нам возврата. Но пусть фильм хотя бы выйдет, пусть это будет человекообразное кино». Когда говорят «Дайте это, дайте то»... Ребята, разговор был прекрасен 20 лет назад в той системе, которую мы же сами и разрушили. Было Госкино: ты получал деньги, снимал то, что хотел. Или то, что тебе велели. Потом тебя заставляли сокращать, и ты сопротивлялся. Но если тебе не хватило, тебе добавляли денег, ведь кино не могло быть не закончено. Правда, тебя наказывали: вместо твоих постановочных шести тысяч ты мог получить четыре. Эта система была, но она разрушена. И вы хотите снимать то, что вы хотите, но на государственные деньги? Так не бывает. Никуда не деться от простой истины: кто платит, тот и музыку заказывает. Нравится это или нет, но это так.

— Можно создать условия для инвесторов, тогда, может быть, и государству было бы попроще в смысле вложений в кино.

— Абсолютно верно. Только нужно инвесторам отказаться от пагубной практики давать деньги не на кино, а для возврата себе того, что они не заплатили государству в виде налогов.

— Может быть, надо было начинать с другого — строить кинотеатры, стимулировать инвестора, решать проблему с кинопрокатом. У нас с 1 мая должен начать действовать единый электронный билет. Он будет?

— Должен. Я делал все, чтобы он был. И по поводу налоговых льгот и строительства кинотеатров совершенно согласен. Думаю, что это как раз может культивировать тот фонд, который создан. Потому что по крайней мере тогда это будет централизовано и потому контролируемо.

— Изменение законов — функция не фонда, а законодательной власти.

— Да, законы должны быть. Но я думаю о том, что если бы эти законы были, то именно подобный фонд мог бы в себе накапливать частные инвестиции.

Об артхаусе

— То есть инвестор пойдет в коммерческое кино, а не в артхаус. Но ведь тогда разговоры о том, что Минкультуры оставили те же деньги, что и были, — иллюзия. Частных инвестиций там больше не будет.

— Артхаусное кино — это кино, как правило, дешевое. И на это кино есть деньги в Минкультуры. И я как инвестор, если бы у меня были деньги и на артхаус, и на коммерческое кино, я бы посмотрел — что, как и куда. Да, это интересно, эта идея мне нравится, сколько она стоит? Три миллиона? Это у меня есть, нате, пожалуйста. А это сколько стоит? 40 миллионов? Хм, а кто будет снимать, а когда? Надо подумать... И, совершенно естественно, инвестору вкладывать большие деньги в большой стиль — это нормально.

— Почему у нас пытаются строить именно голливудскую «мейджорскую» модель, к тому же строить «сверху», назначая ведущих игроков рынка?

— А какой выход, оставить все, как было? Новая схема, о которой вы говорите, не заработает сразу. Она требует огромного количества законодательных актов. А что будем делать сегодня? Оставлять, как было, невозможно. Ну почему люди хотят всего и сразу! Что было предложено в качестве альтернативы? Вот, допустим, если бы было мое мнение, а мне в ответ сказали: «Нет, Никита, надо не так, а так», и я бы ответил: «Гениально!» Было такое? Не было. Никто ничего не предлагает. Чтобы запустить большой механизм, скажем авиационный завод, нужны большие средства и много работать. Киноиндустрия требует того же самого.

— Но вы заинтересованы в развитии системы поддержки частных инвесторов, которая функционировала бы нормально?

— Безусловно! Я этим и занимаюсь. Когда Владимир Владимирович так лихо сказал, что Михалков ему плешь проел насчет миллиарда... Я ему не про эти деньги говорил, а говорил про то, что надо, чтобы заработал механизм кино. И что не надо ждать благоденствия в следующем году. И само развитие будет стоить как минимум миллиард долларов. И взять деньги реально и из возможности льготного налога для тех, кто вкладывается в кино.

— Когда это может произойти?

— Ну, это еще не факт, что произойдет. Очень сильное сопротивление будет в Минфине, в Минэкономразвития. Потому что они видели в свое время, как это делается. Но это обязательно надо сделать. Чтобы частный бизнес пришел в кино, его надо стимулировать. По этому поводу у меня никаких сомнений и вопросов нет.

О судьбе Союза кинематографистов

— Ваше отношение к расколу в среде кинематографистов, к тому, что ваши коллеги намерены создавать альтернативные союзы?

— Пусть создают. Отпор они должны были получить обязательно и получили, но не от меня, Никиты Михалкова, а от трех тысяч членов СК, присутствовавших на мартовском съезде.

— А стиль вас не смущал? Когда на съезде выходили выступать в вашу защиту уважаемые люди и вели себя так, словно они на партсобрании...

— Ну и почему вас смущает, что люди, которым за 70, ведут себя как на партсобрании? Они какие должны быть, в банданах и с цепями? Они что, в другое время жили? Что вас смущает? А другие люди выходили совсем молодые, и тоже как с партсобрания. Вас смущает, что кто-то может объединиться против несправедливости? Кто его начал, этот раскол?

— Вы себя кем больше ощущаете, режиссером или чиновником?

— Мне это чиновничество вообще ничего на дало, кроме того, что я потерял уйму времени и денег. Верят мне или не верят — мне неважно, но это так. Когда я стал президентом союза, первым своим приказом я удвоил свою зарплату, а вторым — передал ее в дом стариков. А написали только про первое.

Я себя чувствую режиссером, и только режиссером. И по большому счету то, что было на съезде, — это режиссура. Но только я не хотел быть этим режиссером. До того, в декабре, я пытался срежиссировать этих людей, чтобы они не наделали ошибок. Не получилось. Ну и на кого теперь жаловаться?

О Московском кинофестивале

— Уже известен бюджет следующего ММКФ? Кого пригласили из зарубежных звезд?

— Пока бюджета нет, только что прошел тендер. Думаю, скоро все определится. Что касается звезд, то сейчас идут переговоры с Люком Бессоном о том, чтобы он возглавил жюри. Я не хочу пока возбуждать людей. У нас ведь в обществе считается так: если звезда не приехала, то это действительно настоящая звезда, а если приехала — то это уже не звезда, а дерьмо собачье.

Об «Утомленных солнцем-2»

— Предполагалось, что премьера вашего фильма пройдет в канун Дня Победы и чуть ли не в Кремле. Так Канны или Кремль?

— На Каннский фестиваль не берут картины, которые показывались за границей, а в Москве показывать можно, они даже Украину не считают за заграницу. Если бы был выбор: либо Канны, либо День Победы, — конечно, мы бы остались здесь. Иначе было бы неправильно. Фильм, который снимался десять лет, и юбилей Победы, и мы бы не дали картину сюда, чтобы поехать в Канны. И еще там ничего не получить...

Когда была премьера «12», мы в Париже показывали сборку «Утомленные солнцем» нашим партнерам, Wild Bunch, мировому дистрибьютору картины. И ее смотрел вместе с ними директор Каннского фестиваля. Но пока и говорить не о чем — ни у кого нет никаких приглашений. Безусловно, для нас важно было бы показать картину в Каннах. Но конкурс ли это будет или информационный показ... Это ведь тоже непросто — информационный показ. Так любой будет приезжать на фестиваль и крутить свое кино.

— Сложно было не закопаться во всем том историческом материале, с которым вы работали при написании сценария?

— Сложно. Пришлось остановиться. Да и сценарий писали четыре года. Для меня было важно попытаться снять фильм, в котором был бы быт войны. Когда мы смотрим на человека в окопе — это страшно. А с другой стороны — у него идет своя жизнь, свои мысли. «Портянки надо высушить... Лежит немец убитый, а какой у него размер ноги, хорошо бы мой был. Но идти за ним надо ночью... Эх, мать честная, он успеет замерзнуть, потом не снимешь…» Вот такие мысли-то. Мы даже себе не представляем, через что людям пришлось пройти. А я начитался такого... Причем не сводки, а письма, воспоминания. Были не только страх и героизм, там шла своя жизнь, есть своя память, любовь, предательство, свои хитрости. Мы читали книжку «Солдатская смекалка», ее написал старшина, который сам воевал. Там потрясающие детали. Для меня свои воспоминания записал Виктор Петрович Астафьев. И то, что он рассказывал, это чудовищно. Я бы очень хотел, чтобы он увидел мою картину. К сожалению, его нет. Его воспоминания не вошли в фильм, как и многое другое. Но это ведь не пропадает даром. Это дает возможность знать, что ты нарушаешь. Мне могут сказать: «А как может быть, чтобы бомбили лагерь для заключенных?» Надо понимать, что это не документальное кино...

— ...Но соответствие же должно быть.

— Там в соответствии все! Другой вопрос, что где-то это было, а где-то не было. Мне говорят, не видя картины, что не те знамена со свастиками... Немцы в первые годы войны змеев привязывали к своим танкам с огромными свастиками, за ними шла конница, лошади в противопыльных масках. И в таких же масках были всадники. Можете себе представить, что это было для человека, который этого никогда не видел… да люди седели в окопах! Мне скажут: «Где такое было?» Было! Здесь не было, а здесь — было. Картина не о правде быта, а об истине бытия. Это привязка, которая необходима для развития сюжета.

— Считается, что вы снимали свой ответ Спилбергу. Чем вас так зацепил фильм «Спасение рядового Райана»?

— Мы монтировали «Сибирского цирюльника» в Париже и пошли в кино смотреть как раз картину Спилберга. Фильм сделан потрясающе, атака высадки десанта в Нормандии, 40 минут этой атаки — это шедевр. Сама идея о том, что командование отправляет отряд для спасения последнего сына старушки-матери, — высочайшая гуманитарная идея. Если бы я снял такое, меня бы порвали в клочья за преувеличение и лакировку. Когда мы выходили, довольно большое количество молодых людей обсуждали, что, дескать, какие все-таки молодцы американцы, выигравшие войну. То есть американцы выиграли Вторую мировую! И это распространенное мнение сегодня. Мне показалось, что было бы справедливо рассказать о нашей войне. Об этом было много картин, но давно, и сегодня их никто не знает и не видит. Тут нет желания конкурировать со Спилбергом. У них была одна война, у нас — другая. Я просто хочу высказаться на доступном мне уровне о том, что думаю. И мне важно, чтобы эту войну увидели наши молодые люди.

— Разве в России считают, что американцы выиграли войну? Почему вас волнуют только наши зрители?

— Никогда не снимал кино для кого-то, кроме как для своих. Я русский режиссер, и мне очень важно, чтобы мое кино смотрели мои соотечественники. Как и «12», я снимал для нашей страны. Другой вопрос, что, к моему изумлению, она пошла в мире.

— Ну, все люди братья…

— Нет, не все люди братья. Хотелось бы, но не все. Я благодарен буду Господу Богу, если эту картину увидят другие и почувствуют то же самое, что и наши. Но это не есть моя задача. Мне интересно разговаривать со своими. А если то, о чем я говорю со своими, им интересно, то это может быть интересно и другим.