Жизнь Степана.

Жил - был Степан.

Школа. Золотая медаль.

Поступил в лучший военный вуз. 20 человек на место. Окончил с золотой медалью.

И отправили Степана не в Москву, куда отправляли обычно золотых медалистов Петровых и Ивановых в третьем поколении, а в Угрюминск. Но Москву обещали, был там НИИ.

 

Но кадровики не пропустили его по пятой графе. Выяснили, что мать его носила в девичестве фамилию Абрамзон.

Уехал Степан за Аральское море. Там был центр по подготовке глубоко засекреченных специалистов. А место там было гиблое - жуткая, грязная провинция, глушь.

Не стал Степан в институте ни кандидатом, ни доктором наук, как его московские сокурсники. Служил честно. Стал полковником. Получил два ордена. Умел угодить начальству. Но о переводе в Москву не могло быть и речи. Не было там для него места, да, и эта графа несчастная всегда висела над головой, как дамоклов меч.

Стал Степан заместителем начальника института, и не смогли ему в этом назначении помешать звонки местного кадровика в центр:

- Вы кого назначаете? Он же у нас по пятой графе идет!

Назначили. Квалифицированный преданный делу и родине специалист.

Но тут пришел Сердюков. Ему приказали центр реформировать, то есть уничтожить.

Несколько сотен людей выбросили на улицу. Кто-то кем-то где-то устроился.

Степан не мог найти работу. Пенсию получил, конечно. Редкая специальность. Никому в Угрюминске он был не нужен. И пошел он работать охранником на стоянку машин. Зарплата ничтожная, но чем-то занять свою душу и тело нужно.

Рядом со стоянкой была столовая, там  котлеты поварихи давали бесплатно за «дополнительную» охрану этой забегаловки-закусочной ночью, где на сторожа старого не было никакой надежды. Он всегда был пьян и с десяти вечера уже спал до утра.

Сын Степана умер от передозировки наркотиков еще в середине 90-х годов. Половина молодых людей в возрасте от 15-ти до 30 лет в Угрюминске погибли от передозировки героина или иных, связанных с «герычем» причин. На погосте- ряды могил с плитами, вид такой, словно там целый полк  после армейской наступательной  операции похоронили.

Жена Степана умерла с горя. Не перенесла смерть сына.

И думает Степан:

- А в Москве жизнь иначе у меня сложилась бы, если бы мать моя была Иванова?

Нет ответа.

Пригорюнился Степан, мысли всякие в голову лезут. В чем же смысл жизнь? Жил-то для чего?

Достал он из выдвижного ящика стола наградной пистолет и пустил пулю в висок.

 

«Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да молотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню - кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход - и вон она понеслась, понеслась, понеслась!..

И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух. Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?

 

Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная богом!.. Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства». Но это уже другая история. «Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да молотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню - кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход - и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух.

Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная богом!..

Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

 

Но это уже другая история.