Лукиан Самосатский

Лукиан (по месту рождения, сирийскому городу, Самосаты его называют Самосатским) - известнейший греческий писатель-сатирик, оратор. Даты его рождения в разных источниках разнятся, называются приблизительно 120 и 125 гг. Неизвестно также его национальное происхождение.  Сам Лукиан называл себя сирийцем (ассирийцем, однако о его семитских корнях нельзя сказать ничего определённого. Родным языком писателя, вероятно, был арамейский.Известно, что отцом его был небогатый мелкий ремесленник, а сам Лукиан сначала хотел быть скульптором, но быстро бросил обучение этому ремеслу, стал изучать риторику и философию, получил не только общее, но и риторическое образование. Греческий язык Лукиан благодаря огромному старанию изучил в совершенстве.

 

Вымышленный портрет Лукиана, XVII век

 

Он был софистом, причем в т.н. второй софистике Лукиан стал одним из крупнейших представителей. Много времени проводил путешествиях, был во многих местностях Малой Азии, побывал в таких странах, как Греция, Галлия, Италия, Македония. Во всех главных центрах риторики - Риме, Афинах, Эфесе, Смирне, Антиохии - по торжественным поводам он произносил речи, которые считались образцовыми. Больше всего времени этот странствующий ритор провел в Массилии. Он стал прославленным оратором и достаточно обеспеченным человеком. Первые литературные сочинения проникнуты риторическим духом, но уже в софистических декламациях того периода («Похвала мухе», «Тираноубийца», «Сон» и др.) проявляются задатки Лукиана-сатирика.

Проведя немного времени на Востоке, Лукиан с 165 г. селится в Афинах, где изучает право и более глубоко – философию. Он видит противоречивость различных философских учений, и следствием этого становится отсутствие пристрастий к какой-либо одной из школ и дух критицизма, скепсис, отрицание догматизма в любом его виде. В то же время более других его интересовала философия киников, позднее – Эпикура. Риторика и грамматика его разочаровывают и более того – становятся объектом сатирических выпадов.

Период жизни с 165 по 180 гг. стал для Лукиана творческим расцветом, появлением лучших произведений. До наших дней сохранилось (не в оригинальном виде) около 80 сочинений, приписываемых этому автору, но ученые отказывают в подлинности около 30 из них. Лукиан писал разножанровые произведения: рассказы, пародии, биографии, памфлеты, эпиграммы; его даже нередко считают предтечей научной фантастики (в романах «Икароменипп» и «Икароменипп, или Заоблачный полет» герои попадают на Луну).

Однако его излюбленным жанром был сатирический диалог, в котором Лукиан предстает не только остроумным и бесстрашным обличителем, но и автором, умеющим талантливо, метко, тонко использовать богатство языка для выражения идей. Мощь социальной сатиры и антирелигиозный ее пафос были причиной того, что как литератора Лукиана не слишком жаловали его современники. Однако в творчестве поздних авторов, например, Томаса Мора, Ф. Рабле, Э. Роттердамского, Дж. Свифт и др., отчетливо слышны влияние и отголоски его сатиры.

Последний период жизненного пути Лукиана связан с Египтом: в этой стране по приглашению император Комодда он работал начальником канцелярии, был прокуратором. Там же он и скончался примерно в 190 г. По собственному признанию, в возрасте сорока лет он внезапно почувствовал отвращение к занятиям риторикой и обратился к философии. Вскоре Лукиан получил некий пост в провинциальной администрации Египта, который различными исследователями характеризуется и как незначительны], и как крупный[

 

 

Статья о Лукиане в византийской энциклопедии «Суда»

Лукиан Самосатский прозван богохульником и злословцем за то, что в его диалогах содержатся насмешки над божественным. Жил он при императоре Траяне и его преемниках. Сначала Лукиан был адвокатом в сирийском городе Антиохия, но, не добившись успеха на этом поприще, обратился к ремеслу логографа. Написано им без числа. Говорят, что умер он, растерзанный собаками, ибо боролся против истины. И в самом деле, в «Жизнеописании Перегрина» он нападает на христианство и надругается, нечестивец, над самим Христом. За эти бешеные выпады было ему уготовано достойное наказание в этом мире, а в будущем вместе с Сатаной он получит в удел вечный огонь[8].

 

 

Пока ты счастлив, у тебя есть друзья среди людей, есть друзья и среди богов; последние охотно выслушивают твои просьбы. Но случись с тобой несчастье, с тобой перестанут водить дружбу; с переменой счастья все разом становятся во враждебные отношения к тебе.

• Следует класть на язык свой печать, чтоб слова не вымолвить лишнего, — пуще богатства надо слова охранять.

• Слушай и молчи.

• Ты делаешь из мухи слона.

• Брак обеспечивает необходимую преемственность рода человеческого.

• Красоте присуще столь многое, что и для тех, кто придет на смену нам, всегда найдется, о чем сказать во славу красоты.

• Много дружеских связей расторгнуто, много домов обращено в развалины доверием к клевете.

• Надо пользоваться не красотой книг и не их количеством, но их речью и всем, что в них написано.

• Нам кажется недостаточным оставить тело и душу детей в таком состоянии, в каком они даны природой, — мы заботимся об их воспитании и обучении, чтобы хорошее стало много лучшим, а плохое изменилось и стало хорошим.

• Начало — половина всего.

  • Осёл, слушая игру на лире, лишь хлопает ушами.
  • Обезьяна и в золотых регалиях остаётся обезьяной.
  • Праздность всегда порождает в душе непостоянство.
  • Всё это я, Лукиан, написал, зная глупости древних.
  • Быстрая радость приятна, но если замедлит с приходом.
  • Всякий худой человек продырявленной бочке подобен.
  • Единственное настоящее богатство — душевное богатство, в остальном больше горя, нежели радости. Человеком с большим состоянием и богатым следует назвать того, кто умеет пользоваться своею собственностью.
  • От пользы до справедливости так же далеко, как от земли до звёзд.
  • Кто сохнет над счетами и без устали увеличивает свой капитал, тот работает точно пчела над сотами, — мёд его соберут другие.
  • Если ты тайну узнал, запечатай молчанием губы, Ибо сокровищ важней речи иные беречь.
  • Пользуйся своей собственностью — как человек, который должен умереть, свое же богатство береги — как человек, который должен долго жить. Умён тот, кто, помня это, умеет держаться середины между скупостью и расточительством.
  • Коль улыбается счастье, тебе улыбаются люди…
  • Рим движется к неминуемой гибели, потому что певцы перестали воспитывать, а лишь развлекают.
  • Только раз в жизни римляне бывают искренни — в своих завещаниях.
  • Лучше, когда мысли мчатся на коне, а язык следует за ними пешком, держась за седло и не отставая при беге.

  • Похвала приятна только тому, кого хвалят, остальным же она надоедает.

  • Знающий целое может знать и его часть, но знающий часть еще не знает целого. Мог бы Фидий, увидавший львиный коготь, узнать, что он — львиный, если бы никогда не видал льва целиком?
  • В пляске каждое движение преисполнено мудрости, и нет ни одного бессмысленного движения. Поэтому митиленец Лесбонакт прозвал танцоров «мудрорукими».
  • Огонь не гаснет оттого, что от него зажгли другой.
  • Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав.

 

Эх, Гермотим! Что такое правда, это вы, то есть ты со своим учителем, люди мудрые, определите, наверно, лучше меня. А я только знаю, что выслушивать ее не очень-то сладко. Ложь пользуется гораздо большим почетом: она красивее лицом, а потому и приятнее. Правда же, которой незачем скрывать подделки, беседует с людьми со всей жесткостью, и за это они на нее обижаются.
  — «Гермотим, или О выборе философии»
  •  

Большинство историков, пренебрегая описанием событий, останавливается на восхвалениях начальников и полководцев, вознося своих до небес, а враждебных неумеренно унижая. При этом они забывают, что разграничивает и отделяет историю от похвального слова не узкая полоса, а как бы огромная стена, стоящая между ними.
Единственное дело историка — рассказывать всё так, как оно было.[1]
  — «Как следует писать историю».
  •  

Всякий клеветник труслив и на язык, и на дела, никогда не действует открыто, но, подобно сидящим в засаде, незаметно пускает откуда-то стрелу, так что невозможно ни силы свои против него выстроить, ни вступить с ним в сражение, но приходится погибать от недостатка осведомленности и незнакомства с врагом, — все это является важнейшим признаком того, что в речах клеветников нет ни одного здорового слова. Ибо человек, который сам сознает справедливость выставляемых им обвинений, будет обличать противника, я уверен в том, прямо в лицо...
  — «О том, что не следует относиться с излишней доверчивостью к клевете»




 

 А здесь ниже его некоторые гротескные Диалоги

Зевс, Асклепий и Геракл

1. Зевс. Асклепий и Геракл, перестаньте спорить друг с другом, как люди! Это неприлично и недопустимо на пиру богов.

Геракл. Зевс, неужели ты позволишь этому колдуну возлежать выше меня?

Асклепий. Клянусь Зевсом, так и должно быть: я это заслужил больше тебя.

Геракл. Чем же, ты, пораженный молнией? Не тем ли, что Зевс убил тебя за то, что ты делал недозволенное, и что только из жалости тебе дали теперь бессмертие?

Асклепий. Ты, Геракл, кажется, уже позабыл, как сам горел на Эте, иначе ты не попрекал бы меня огнем.

Геракл. Да, но жизнь моя уж во всяком случае не похожа на твою. Я — сын Зевса, я совершил столько подвигов, очищая мир от чудовищ, сражаясь с дикими зверями и наказывая преступных людей! А ты что? Знахарь и бродяга! Быть может, ты и сумеешь помочь больному какими-нибудь своими лекарствами, но совершить подвиг, достойный мужа, — этим ты не можешь похвастаться.

. Асклепий. Ты не говоришь о том, как я вылечил тебя, совсем еще недавно, когда ты прибыл к нам наполовину изжаренный, с телом, обожженным сперва злосчастным хитоном, а потом огнем. Если даже не говорить ни о чем другом, то с меня достаточно уже того, что я не был рабом, как ты, не чесал шерсти в Лидии, одетый в женское платье, и Омфала не била меня золотой сандалией; я в припадке безумия не убил детей и жены.

Геракл. Если ты не перестанешь оскорблять меня, я тебе сейчас покажу, что твое бессмертие не много тебе поможет: схвачу тебя и брошу с неба головой вниз, так что даже сам Пэан не сумеет починить твой разбитый череп.

Зевс. Довольно, слышите вы! Не мешайте нашему собранию, а не то я вас обоих прогоню с пира; однако, Геракл: приличие требует, чтобы Асклепий возлежал выше тебя — он ведь умер раньше.


Пан и Гермес

1. Пан. Здравствуй, отец Гермес.

Гермес. Здравствуй и ты. Но какой же я тебе отец?

Пан. Ты, значит, не килленский Гермес?

Гермес. Он самый. Но отчего ты называешь себя моим сыном?

Пан. Да я твой незаконный сын, неожиданно для тебя родившийся.

Гермес. Клянусь Зевсом, ты скорее похож на сына блудливого козла и козы. Какой же ты мой сын, если у тебя рога и такой нос, и лохматая борода, и ноги, как у козла, с раздвоенными копытами, и хвост сзади?

Пан. Ты смеешься надо мной, отец, над твоим собственным сыном; это очень нелестно для меня, но для тебя еще менее лестно, что ты производишь на свет таких детей; я в этом не виноват.

Гермес. Кого же ты назовешь своей матерью? Что же я, с козой, что ли, нечаянно сошелся?

Пан. Нет, не с козой, но заставь себя вспомнить, не соблазнил ли ты некогда в Аркадии одной благородной девушки? Что же ты кусаешь пальцы, раздумывая, как будто не можешь вспомнить? Я говорю о дочери Икария — Пенелопе.

Гермес. Так отчего же она родила тебя похожим не на меня, а на козла?

2. Пан. Вот что она сама мне об этом сказала. Посылает она меня в Аркадию и говорит: "Сын мой, твоя мать — я, спартанка Пенелопа, что же касается твоего отца, то знай, что он бог, Гермес, сын Маи и Зевса. А что у тебя рога и козлиные ноги, этим ты не смущайся: когда твой отец сошелся со мной, он был в образе козла, не желая, чтобы его узнали; оттого ты и вышел похожим на козла".

Гермес. Клянусь Зевсом, ты прав: я что-то такое припоминаю. Так, значит, я, гордый своей красотой, сам еще безбородый, должен называться твоим отцом и позволять всем смеяться над тем, что у меня такой хорошенький сынок?

3. Пан. Тебе, отец, нечего стыдиться из-за меня. Я музыкант и очень хорошо играю на свирели. Дионис без меня обойтись не может: он сделал меня своим товарищем и участником таинств, я стою во главе его свиты. А если бы ты видел, сколько у меня стад около Тегеи и на склонах Партения, ты был бы очень рад. Мало того: я владею всей Аркадией; я недавно так отличился в Марафонской битве, помогая афинянам, что в награду за мои подвиги получил пещеру под Акрополем, — если ты будешь в Афинах, увидишь, каким почетом там пользуется имя Пана.

Гермес. Скажи мне, Пан, так, кажется, зовут тебя, — ты женат уже?

Пан. О нет, отец. Я слишком влюбчив, одной для меня мало.

Гермес. Тебя, наверно, услаждают козы?

Пан. Ты надо мной смеешься, а я живу с Эхо, с Питией, со всеми менадами Диониса, и они меня очень ценят.

Гермес. Знаешь, сынок, о чем я тебя прежде всего попрошу?

Пан. Приказывай, отец: я постараюсь все исполнить.

Гермес. Подойди поближе и обними меня; но смотри не называй меня отцом при посторонних.


 

 

1.Краткая биография - ЛУКИАН (ок. 125 - ок. 190)
Источник: http://www.wisdoms.ru/avt/b138.html http://www.wisdoms.ru/avt/b138.html

2.Лукиан Самосатский

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
3.Лукиан из Самосаты,  Викицитатник