Капитуляция

Человечество вот уже почти 200 лет ищет различные способы "разоружится". Сейчас довольно ясно что всякие "разоружения" всего лишь блеф и утопия.

Оружие и сильная армия это гарант мира. Кто считает иначе--либо дурак, либо предатель
....
После продолжавшейся около года паузы Советский Союз и США в ноябре 1984 г. объявили о готовности начать переговоры, которые охватывали бы вопросы стратегических вооружений, ядерных средств в Европе, а также вопросы космических вооружений.

Окончательное согласование даты начала переговоров и круга рассматриваемых на них вопросов было проведено в январе 1985 г., а первая сессия переговоров была открыта 12 марта 1985 г.

Дальнейший ход переговоров, а также существенные изменения в советско-американских отношениях, произошедшие во второй половине 80-х годов, были непосредственно связаны с изменениями в советском руководстве, которые стали следствием того, что в марте 1985 г. пост Генерального секретаря ЦК КПСС занял М. С. Горбачев.

Практически сразу после смены советского руководства была начата подготовка советско-американской встречи на высшем уровне, которая состоялась в ноябре 1985 г. Несмотря на то, что в ходе встречи не удалось достичь никаких конкретных договоренностей, стороны обозначили круг требующих разрешения проблем.

Наиболее серьезным вопросом, по поводу которого СССР и Соединенные Штаты не смогли достичь понимания, стала осуществлявшаяся США программа создания систем противоракетной обороны. Советский Союз настаивал на прекращении или существенном ограничении работ в этой области, а Соединенные Штаты отстаивали свое право продолжать разработку противоракетных систем.

Одной из попыток советского руководства коренным образом изменить содержание советско-американского диалога стала обнародованная в январе 1986 г. широкомасштабная программа сокращения ядерных вооружений, в соответствии с которой все ядерное оружие должно было быть ликвидировано к 2000 г.

Несмотря на то, что программа в целом была явно нереалистична, основные меры, которые предлагалось осуществить на первом этапе сокращений-ликвидация ракет средней дальности и сокращение вдвое числа стратегических носителей-впоследствии послужили основой для позиции СССР на переговорах о сокращении вооружений.

Нач.генштаба ВС СССР С. Ф. Ахромеев писал:

"После того как в 1983 году по нашей инициативе были прерваны переговоры с США и по стратегическим вооружениям, и по вооружениям средней дальности в Европе, в Генеральном штабе сразу же была начата выработка нашей позиции на будущее. Было ясно, что перерыв в переговорах, происшедший по нашей инициативе, временный, к тому же и не очень удачный тактический шаг с нашей стороны.

Генеральный штаб к тому времени уже усвоил, что он всегда должен иметь какие-то резервные позиции. У политического руководства возникали свои идеи и планы, о которых мы не всегда знали. Случалось так, что ему в связи со складывающейся внутренней или внешней обстановкой требовалась крупная инициатива в области внешней политики. Если не было заранее подготовленных предложений по военным вопросам, то Генштаб попадал в тяжелое положение.

Но в данном случае зародилась и обдумывалась не какая-то частная новая идея или запасная позиция, а действительно радикальная идея ликвидации ядерного оружия.
Много десятков часов она обдумывалась и обсуждалась мною сначала с начальником управления Генштаба генералом Червовым.

Позже провели не одно совещание с руководством Генерального штаба, с начальниками Главных штабов видов Вооруженных Сил, учеными. Много было дискуссий и научных проработок, которые позволили утвердиться в том, что эта идея реалистична и что ее претворение в жизнь было бы не только допустимо и желательно с точки зрения интересов обороноспособности Советского Союза, но и позволило бы радикальным образом укрепить международную безопасность, исключив возможность возникновения ядерной войны.

К середине 1985 года это была уже не просто идея, а детально проработанный проект программы полной ликвидации ядерного оружия во всем мире в течение 15 лет.

Но Генеральный штаб не спешил не только с представлением своих предложений политическому руководству государства, но и с докладом их министру обороны, а тем более с совместной экспертной проработкой их с Министерством иностранных дел. В неофициальном порядке посвящен в эту работу Генштаба был только Г. М. Корниенко.

Это определялось следующими соображениями. Намеченная на ноябрь 1985 года встреча М. С. Горбачева с Р. Рейганом была первой после непрерывной шестилетней конфронтации, сопровождавшейся форсированной гонкой вооружений. Эта встреча, как думали военные, будет своего рода разведкой.

Вносить на этой встрече, не подготовив для этого почву, такое серьезное предложение казалось рискованным. Поэтому от доклада его руководству перед Женевой Генштаб воздержался.

Только после встречи в Женеве, когда руководством было принято решение выступить еще до XXVII съезда КПСС, намеченного на конец февраля — начало марта 1986 года, с крупными предложениями в области разоружения, Генштаб доложил свои предложения вначале министру обороны С. Л. Соколову.
Нередко и тогда, в начале 1986 года, и сейчас задают вопрос: а насколько вообще-то реалистична идея полной ликвидации ядерного оружия? Не утопия ли это?

Думаю, читатель, даже и не очень посвященный в детали военной службы, понимает, что в Генеральном штабе служат реалисты, имеющие дело с проблемами обороны государства. Им не до фантазий. Почему же именно он стал инициатором разработки плана полной ликвидации ядерных потенциалов, рассчитанного на 15 лет?

Во-первых, именно Генштаб наиболее отчетливо понимает всю опасность накопления огромного ядерного потенциала в условиях многолетнего противостояния военных блоков. На боевом дежурстве в этих военных союзах с готовностью применения, измеряемой несколькими минутами, находятся тысячи стратегических носителей и десятки тысяч боезарядов. Эта невообразимая ядерная мощь, если будет применена, в течение десятков минут может испепелить все живое на Земле. 

Во-вторых, Генштабу было ясно, что эту опасность понимали не только у нас, но и на Западе. Мы рассчитывали, что к призыву руководства нашего государства не останется безучастной как администрация США, так и другие страны блока НАТО.
В-третьих, мы надеялись, что если и не удастся за предлагаемый срок полностью ликвидировать ядерное оружие на Земле, то можно будет значительно сократить его количество и уменьшить опасность ядерного противостояния, что тоже имеет значение.

Таков был ход мыслей и расчеты Генерального штаба. Думаю, что в этом смысле разработанный план был реалистичен и имел под собой серьезные основания.

Министр обороны с учетом этих соображений одобрил его и дал согласие на представление проекта программы полной ликвидации ядерного оружия совместно с Министерством иностранных дел высшему руководству. Для предварительного доклада М. С. Горбачеву, который находился в то время за пределами Москвы, к нему вылетел генерал Червов. Одновременно второй экземпляр проекта программы взял мой соавтор для доклада Э. А. Шеварднадзе. О том, как проходило его рассмотрение в Министерстве иностранных дел, расскажет он сам."

Начальник Генштаба С.Ахромеев начертил абсолютно утопичную программу мира без ядерного оружия в 2000 году

Кем он был--дураком или предателем до сих пор сказать сложно

Зам.министра ИД СССР Г. М. Корниенко писал:
"Известно, что в общеполитическом плане Советский Союз последовательно, начиная с 1945 года, высказывался за запрещение и уничтожение ядерного оружия.

Неоднократно за послевоенные годы вносил СССР свои предложения на этот счет и в Организацию Объединенных Наций. Но, надо прямо сказать, эти предложения носили скорее характер благих пожеланий, а не конкретных реалистических программ. Как и подобные предложения со стороны Запада, вроде «плана Баруха», они преследовали больше политико-пропагандистские цели и во всяком случае не могли рассчитывать на их принятие другой стороной.

В 70-е годы после достижения первых соглашений с США об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-1) я все чаще стал задумываться над тем, нельзя ли, как говорится, «на полном серьезе» поставить задачу избавиться от ядерного оружия во всем мире. Однако мои попытки по-серьезному обсудить эту мысль со своими коллегами из Министерства обороны и совместно разработать соответствующие практические предложения положительного отклика в ту пору не находили. 

Но я продолжал считать, что кото homo sapiens не может и не должен смириться с постоянно висящей над ним угрозой ядерной катастрофы.

Этой убежденностью я руководствовался и тогда, когда в январе 1985 года приложил свою руку к тому, чтобы в совместном советско-американском заявлении по итогам встречи А. А. Громыко и Дж. Шульца впервые было зафиксировано, что конечной целью усилий в области ограничения и сокращения вооружений должна быть ликвидация ядерного оружия полностью и повсюду.
И когда весной 1985 года С. Ф. Ахромеев посвятил меня в свою «тайну», сказав, что он уже больше года работает над настоящим серьезным планом ядерного разоружения, я, естественно, поддержал его.
И вот теперь (в самом начале января 1986 г.) в моих руках была тщательно разработанная программа поэтапной ликвидации ядерного оружия до конца нынешнего столетия. В отличие от прежних предложений общего порядка это была действительно рабочая программа, составленная с учетом различия ядерных потенциалов пяти ядерных государств. Осуществлять ликвидацию ядерного оружия — по видам вооружений и по странам — предлагалось таким образом, чтобы ни в какой момент не ослаблялась ничья и в то же время укреплялась бы всеобщая безопасность. Документ нуждался лишь в определенной дипломатической «доводке».

Э. А. Шеварднадзе, которому был доложен мною этот документ с необходимыми пояснениями об истории вопроса, воспринял его с интересом и, я бы сказал, с энтузиазмом.

Правда, его энтузиазм несколько поубавился, когда некоторые из моих коллег, к мнению которых министр к тому времени стал все больше прислушиваться, отнеслись к программе ядерного разоружения скептически, а кое-кто принял ее вообще в штыки, как «очередную пропагандистскую затею», каковой она вовсе не являлась.

Но, слава богу, тут поступил сигнал от Горбачева, который, рассмотрев представленный ему материал, самым положительным образом оценил программу и велел сделать ее центральной частью готовившегося заявления от его имени. Всякие сомнения и колебания исчезли, в том числе и у тех, кто еще вчера критиковал ее.

Так появился документ, который вскоре мир узнал как Заявление Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева от 15 января 1986 г. с программой ядерного разоружения в качестве его основы. "

Секретарь ЦК Александр Яковлев поддерживал идею разоружения. Он направил Горбачеву осенью 86-года такое послание.

"МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ!
Чувствую себя обязанным еще раз высказаться по поводу ядерного моратория, имея в виду как внешнеполитические, так и внутренние аспекты проблемы. Возможно, некоторые аргументы окажутся полезными. Могла бы также, в случае Вашего одобрения, получиться Ваша записка в Политбюро
1 августа 1986 года
А. Яковлев
О моратории СССР на ядерные взрывы

6 августа 1986 г. истекает срок советского одностороннего моратория на ядерные взрывы1. Шансов на то, что в остающееся время Соединенные Штаты последуют примеру СССР, практически нет. Объективно сложившееся положение ставит нас перед выбором: выступать ли с заявлением о прекращении моратория, или же продлить его в очередной раз при весьма высокой вероятности того, что США вновь откажутся к нему присоединиться.
Представляется целесообразным, не касаясь формы выражения нашей позиции, рассмотреть некоторые политические соображения в пользу возможного продления моратория на новый срок, продолжительностью до года.

1. Прежде всего, возникает вопрос: не обесценится ли наша инициатива в случае одностороннего ее пролонгирования в четвертый раз, не станет ли она восприниматься как должное или как проявление «слабости» Советского Союза?
Имеющиеся данные свидетельствуют, что советский мораторий оказывает возрастающее позитивное воздействие на настроения широкой общественности, политические круги на Западе и во всем мире. Несомненно также и то, что из всех предложений и односторонних инициатив СССР за последний год по запрещению и сокращению космических, ядерных и обычных вооружений наш мораторий на ядерные взрывы оказался самой впечатляющей, однозначной и понятной мерой для широкой зарубежной общественности. Она представляет собой одновременно и самый трудный объект для критики, контрдоводов со стороны приверженцев гонки вооружений.
Под влиянием советского моратория в США усиливается оппозиция милитаристскому курсу администрации Рейгана. Согласно ряду опросов общественного мнения, весной 1986 г. 42 % опрошенных выступали за прекращение ядерных испытаний, а летом их удельный вес уже достиг 56 %. Меняется и позиция конгресса.

В прошлом году в палате представителей всего несколько голосов получила поправка, призывающая правительство США объявить мораторий и возобновить переговоры о полном запрещении ядерных испытаний (а в ином случае изымающая ассигнования на их проведение). В июне текущего года за нее проголосовали уже 150 конгрессменов.

Эту позицию разделяет наибольшая часть академических кругов.
Положительное политическое воздействие моратория выходит далеко за пределы США. За запрещение ядерных испытаний выступают оппозиционные социал-демократические и рабочие партии в Великобритании, ФРГ и других странах.

Эту идею в принципе положительно оценивают даже правительственные круги ФРГ, Италии; парламент Дании принял резолюцию, осуждающую ядерные испытания.
Вместе с тем есть основания предполагать, что вызванное советской односторонней мерой движение еще не достигло своей кульминации. Вплоть до апреля 1986 г. буржуазной пропаганде в США удавалось замалчивать сам факт моратория, создавать впечатление, что он якобы является лишь краткосрочной пропагандистской акцией по «утилизации» паузы между двумя сериями ядерных испытаний. И лишь с мая этого года, после третьего пролонгирования, наш мораторий начал становиться все более ощутимым фактором внутриполитической борьбы в США.

В таких условиях возобновление испытаний в СССР после 6 августа, по всей вероятности, вызвало бы спад антиядерного движения в США и других странах, контрнаступление милитаристских группировок, которые постараются дискредитировать весь комплекс советских мирных инициатив. По существу, крупные политические усилия СССР, капитал доброй воли и сдержанности, вложенный в годичный мораторий, оказались бы в значительной мере ослаблены.

Возможность продления моратория с нашей стороны может быть рассмотрена и с учетом предстоящих выборов в конгресс в ноябре 1986 г., результатом которых, как ожидают, станет усиление либеральной и умеренно-консервативной группировок.

Весной 1987 г., в ходе обсуждения конгрессом бюджетов министерства обороны и министерства атомной энергии на 1988 финансовый год, может получить необходимое большинство голосов поправка, изымающая ассигнования на продолжение ядерных испытаний и рекомендующая президенту представить на ратификацию конгресса договоры 1974 и 1976 гг.2, а также предлагающая возобновить переговоры с СССР о полном запрещении ядерных испытаний.

Даже если бы администрации удалось заблокировать принятие названной поправки, это создало бы предпосылки для еще большей активизации антимилитаристской оппозиции и обострения внутриполитической борьбы в США осенью 1987 г. Такое развитие событий само по себе явилось бы крупной победой нашей дипломатии. Его позитивный эффект не ограничивался бы лишь рамками вопроса ядерных испытаний, как и сроком правления нынешней администрации.

Если советско-американская встреча на высшем уровне состоится3 — то это еще один существенный довод в пользу продления моратория после 6 августа 1986 г. Тогда в ходе визита в США можно было бы непосредственно обратиться к американскому народу с разъяснением фактов о советском моратории, подлинном содержании наших предложений о прекращении ядерных испытаний и установлении далеко идущих мер контроля. Это могло бы стать главным козырем СССР и непосредственно на переговорах глав государств.

Первые признаки беспокойства руководства США, ощущающего растущее политическое давление внутри страны и извне, проявились в оживлении американского интереса к проблеме контроля над соблюдением договоров 1974 и 1976 гг., чему посвящена встреча экспертов в Женеве.

В частности, крупный внутриполитический эффект имело в США соглашение между АН СССР и американским комитетом по защите природных ресурсов об установке сейсмических приборов для калибровки геологических структур в Казахстане и Неваде.

Создание дополнительных станций такого типа; уведомления об испытаниях; избирательные инспекции на местах; устройства для контроля над пороговыми ограничениями испытаний (типа «КОРТЕКС»); другие меры аналогичного характера — в пределах допустимого по соображениям нашей безопасности и политической целесообразности — крайне затруднили бы администрации США саботирование переговоров, еще более усиливали бы наши политические и пропагандистские позиции.

Можно ожидать, что администрация США будет в этом случае стараться ослабить нажим за счет частичных уступок или видимости уступок (представление на ратификацию договоров 1974 и 1976 гг., возобновление трехсторонних переговоров, обсуждение адекватных мер контроля, частичные шаги по ограничению испытаний и пр.).

2. При решении вопроса о пролонгировании моратория большое значение, естественно, имеют военно-стратегические и военно-технические соображения. Длительное сохранение односторонней паузы в ядерных взрывах в принципе способно создать возможность американского опережения в развитии технологии ядерных боеприпасов.

Главное здесь: окажет ли заметное влияние на соотношение стратегических потенциалов сторон пролонгирование одностороннего моратория СССР еще на полгода или даже на год.

Представляется, что существующее равновесие сил, при котором всего 5–6 % стратегических средств сторон способны причинить друг другу неприемлемый ущерб, обладает большим запасом прочности. Оно нечувствительно к частным количественным и качественным диспропорциям, в том числе и к тактическим преимуществам отдельных новых ядерных боеприпасов.

Боеголовки для новых наступательных средств уже достаточно хорошо отработаны. Боезаряды третьего поколения (особенно рентгеновский лазер типа «Экскалибур») находятся пока на самой ранней стадии технического развития, их доводка в любом случае потребует еще многих лет испытаний. К тому же главные технические трудности создания противоракетно-космических систем связаны отнюдь не с ядерными их компонентами, а с проблемами иного рода.

Кроме того, показатели эффективности и мощи ядерных потенциалов двух стран не соотносятся прямолинейно с количеством проведенных сторонами ядерных испытаний.

К началу 70-х годов между СССР и США сложился примерный стратегический паритет, несмотря на то что к тому моменту Соединенные Штаты более чем вдвое опережали Советский Союз по числу проведенных взрывов (577 — 248). Около 30-ти взрывов, которые могли бы провести США в одностороннем порядке за время даже двухлетнего советского моратория, радикально не изменят положение в этой области.
Если США не присоединятся к нашему мораторию и не пойдут на заключение нового договора по этому вопросу, Советский Союз сумеет при необходимости достаточно быстро наверстать упущенное за время паузы в испытаниях.

3. Учитывая изложенное, представляется, что целесообразно было бы продлить советский мораторий на один год. Это перекрыло бы по психологическому эффекту прежние пролонгации по нескольку месяцев, дало бы достаточно времени для развертывания антиядерного движения в США и других странах Запада в полном масштабе, произвело бы впечатление непоколебимой уверенности СССР в своих силах, его глубокой приверженности принципам нового мышления ядерного века.

В этом случае особое значение приобретала бы форма выражения соответствующего заявления, его публичная мотивировка. Учитывая, что КНР не проводит ядерных испытаний с 1980 года, можно было бы связать в позитивном плане продление нашего моратория с фактическим мораторием китайской стороны.

Если по военно-техническим соображениям такое продление окажется невозможным, целесообразно отсрочить заявление о выходе из моратория до конца 1986 г., имея в виду возможную советско-американскую встречу на высшем уровне, предстоящую 41-ю сессию ГА ООН, выборы в конгресс США, а также то, что 1986 г. объявлен ООН «годом мира» и наш мораторий на деле является самым крупным и практическим вкладом во исполнение этого решения ООН.

К началу 1987 г. станут ясны перспективы оппозиции в США, пределы ее воздействия на государственную политику, степень готовности администрации пойти на обострение внутриполитической борьбы или предпринять корректировку своего неконструктивного курса под давлением конгресса и союзников в Западной Европе.

При необходимости после 1 января 1987 г. можно заявить, что СССР считает себя свободным от моратория, но повременить с возобновлением испытаний до исхода дебатов в конгрессе по военному бюджету на 1988 финансовый год. Как альтернатива, можно было бы возобновить взрывы (желательно не форсированными темпами) и заявить о готовности прекратить их вновь, как только это сделают США4.

Если появятся хотя бы ограниченные подвижки в позиции США и в то же время станет очевидным, что оппозиция не в силах добиться большего, — целесообразно было бы, имея выигрышные политические позиции, в ответ на обращение ученых, американских конгрессменов или руководителей третьих стран заявить о согласии СССР, не отказываясь от конечной цели полного запрещения ядерных испытаний, продвигаться в этом вопросе также и путем частичных шагов, ограничивающих гонку вооружений.

Частичные меры разоружения, способные существенно замедлить и ограничить наиболее опасные тенденции в развитии технологии ядерных боезарядов, создании новых систем наступательного и противоракетно-космического оружия, как представляется, вполне реальны. Они могли бы включать, например, снижение (возможно, поэтапное) разрешенного порога мощности испытаний со 150 кт до уровня менее 10–5 кт, что затруднило бы испытание зарядов не на полную заданную мощность, осложнило развитие боеголовок для новых наступательных средств и в еще большей мере — для ядерного оружия третьего поколения.

Установление (также, возможно, по этапам) жесткой квоты на количество испытаний до нескольких взрывов в год также существенно замедлило бы темпы и сузило масштабы создания новых вооружений. К тому же такие ограничения легче поддавались бы контролю, чем полное запрещение испытаний. Наконец, подобный путь облегчал бы в перспективе решение проблем, создаваемых ядерными взрывами третьих стран.

4. Общее состояние советско-американских отношений, взаимоотношений по линии Восток — Запад может сейчас быть охарактеризовано как балансирующее между ясным поворотом к улучшению (пусть и ограниченному) либо к долговременному осложнению.

В этих условиях заявление о прекращении нашего моратория на ядерные взрывы объективно действовало бы в нежелательную для нас сторону, облегчало бы крайне правым элементам в руководстве США проведение воинственного курса, усиливало бы их внутриполитические позиции.
В то же время возможности администрации маневрировать, изображая миролюбие и готовность к договоренностям, столь же объективно подходят к пределу и на протяжении 1987 г. будут, по всей вероятности, полностью исчерпаны.

В этом случае либо произойдет реальный поворот ее к достижению ограниченных соглашений, что может снять саму проблему моратория. Либо, напротив, позиции официального Вашингтона будут эволюционировать в направлении, которое сделает в глазах западного общественного мнения наш выход из моратория еще более естественным, морально и политически оправданным, чем это было бы сегодня.
Пометка: «Доложено 11.VIII.86 [подпись неразборчива]».

Таковым было мнение Яковлева.

Александр Яковлев и Михаил Горбачёв

Рейкьявик

В столицу Исландии советская делегация, в состав которой входили С.Ф. Ахромеев, М.С. Горбачёв, Э.А. Шеварднадзе, А.Н. Яковлев и некоторые другие, прибыла 10 октября. 11–12 - го состоялась советско - американская встреча.

Она нашла отражение в мемуарах. Опубликована запись переговоров. Однако знаем мы о них пока далеко не всё.

Обычно любой подобной встрече предшествует определение предмета переговоров. Затем по каждому из включённых в повестку дня вопросу проводится предварительная подготовка, согласовываются проекты предполагаемых решений.

На этот раз обе стороны ехали в Рейкьявик не только без таких документов, без предварительных консультаций, но и без согласованной обеими сторонами повестки встречи (имелось лишь в виду обсуждение проблемы ядерного разоружения). Единственно, что было определено, это её продолжительность. Но и она не могла не вызывать удивления.

«Предварительное изучение программы пребывания Горбачёва в Рейкьявике, - вспоминает генерал КГБ Н.С. Леонов, - насторожило нас крайне ограниченным временем, отведённым первоначально для собственно переговоров.

Ради чего надо было ехать за тридевять земель? За два дня, 11 и 12 октября, предполагалось уделить двусторонним переговорам только шесть часов.

Я мысленно прикидывал: половину времени надо отдать переводчикам - останется три часа, затем разделить остаток на двух собеседников - и получалось, что каждый располагал временем в полтора часа, чтобы изложить свои соображения по сложнейшим вопросам», таким как СОИ, стратегические системы оружия, ракеты средней дальности, подземные испытания ракет и т.д.

Что можно сделать за столь короткое время, даже если предположить, что эксперты и министры будут трудиться всё оставшееся время?».

Общее представление о ходе встречи дают воспоминания бывшего советского дипломата О. Гриневского.

Переговоры начались 11 октября около 10.30 с встречи глав государств с глазу на глаз, только в сопровождении «переводчиков и записывающих»

Окончание переговоров было назначено на 12.00, но было уже 13.30. М.С. Горбачёв предложил сделать перерыв и дать возможность встретиться Э.А. Шеварднадзе и Д. Шульцу.

Во время перерыва Э.А. Шеварднадзе и Д. Шульц вышли на обсуждение следующего решения:

«Стороны соглашаются ограничиться исследованиями, разработками и испытаниями, разрешёнными по Договору по ПРО, на период в 5 лет до 1991 года включительно, в ходе которого будет осуществлено 50 - процентное сокращение стратегических ядерных арсеналов. После этого обе стороны продолжат теми же темпами сокращение ещё остающихся наступательных баллистических ракет с целью полной ликвидации наступательных баллистических ракет к концу второго десятилетнего периода.

При продолжении сокращений соответствующими темпами остаются в силе те же ограничения в связи с Договором по ПРО. В конце этого периода стороны будут иметь право развернуть оборонительные системы».

Э.А. Шеварднадзе считал это предложение приемлемым и предлагал только ужесточить требования по ПРО. С.Ф. Ахромеев резко выступил против американских предложений, заявив:

«Это ловушка. В результате американцы сохранят свой основной стратегический потенциал: тяжёлые бомбардировщики, крылатые ракеты и базы вокруг СССР, где расположены тактические ракеты с ядерным оружием, способные достигать территории СССР».

После обсуждения американских предложений, несмотря на возражения С.Ф. Ахромеева, были приняты три поправки: а) в течение второго пятилетия - полное сокращение оставшихся 50 процентов СНВ, б) в течение всего 10 - летия работа по СОИ ведётся в лабораторных условиях, в) вопрос о судьбе СОИ оставить открытым для последующего обсуждения через 10 лет.

Когда переговоры были близки к завершению (удалось договориться и о сокращении ракет средней дальности, и о частичном сокращении баллистических ракет), исход переговоров снова упёрся в проблему СОИ.

Соглашаясь ограничиться на ближайшее десятилетие разработкой СВЧ - оружия в лабораторных условиях, Р. Рейган не пожелал отказываться от возможности его испытания в космосе. И хотя, как утверждает В.А. Медведев, у М.С. Горбачёва были полномочия Политбюро выйти из «пакета» и ограничиться достигнутыми соглашениями по вопросу о сокращении ядерного оружия, он не пошёл на это.

Можно допустить, что М.С. Горбачёв ставил своей целью разоблачение США. Но это противоречило провозглашённому им курсу на разрядку. «...мы американцам не можем предлагать такое, на что они заведомо не пойдут, - заявил он на заседании Политбюро 22 сентября. - Это не политика».

Однако дело было не в М.С. Горбачёве.

Переговоры завершились в полночь отказом Р. Рейгана от уступок в области СОИ.

«Когда настойчивость Горбачёва ещё более возросла, - пишет Г. Киссинджер, - Рейган ответил на это так, как никогда бы не посоветовал специалист в области внешней политики: он просто встал и вышел.

Через много лет, когда я спросил у одного из ведущих советников Горбачёва, присутствовавшего на переговорах в Рейкьявике, почему Советы не согласились на то, что уже было принято Соединёнными Штатами, тот ответил: «Мы предусмотрели всё, но нам и в голову не пришло, что Рейган сможет покинуть переговоры».

Из воспоминаний А.Н. Яковлева:

«Оба лидера посвятили проблеме разоружения много сил и внимания. Договорились о дополнительной встрече с глазу на глаз. Она продолжалась не менее двух часов. Обе делегации ждали в коридоре. Волновались. Все понимали, что за закрытыми дверями решается проблема общечеловеческого масштаба. Наконец, Горбачёв и Рейган вышли в коридор с натянутыми улыбками. Михаил Сергеевич, проходя мимо меня, шепнул: «Ничего не вышло».

Когда последняя конфиденциальная встреча двух президентов завершилась и М.С. Горбачёв появился перед камерами тележурналистов, у него было лицо, как у человека, потерявшего в своей жизни всё. Э.А. Шеварднадзе утверждает, что у него было ещё более расстроенное лицо

. «Возможно, - заявил он в одном интервью, - у меня даже слёзы были в глазах, хотя это и редко со мной бывает».

Что там случилось

Что же произошло во время этой последней встречи двух президентов?

Ведь встреча в Женеве тоже завершилась без каких - либо видимых результатов. Может быть, М.С. Горбачёв и Э.А. Шеварднадзе опасались, что после этого произойдёт новое обострение «холодной войны», которая поведёт к новому витку гонки, связанному с созданием СОИ и будет непосильна для советской экономики?

Хрестоматийным является мнение, согласно которому, главное, с чем ехала в Рейкьявик советская делегация - это ценой уступок в области ядерного разоружения добиться отказа США от СОИ. Однако подобный компромисс не может не вызвать удивления.

Если США были близки к созданию лазерного оружия, надеяться на их отказ от завершения работы в этом направлении было глупостью. А если лазерное оружие представляло блеф, совершенно непонятный характер приобретают предлагавшиеся советской стороной уступки.

Насколько же реальна была идея «звёздных войн»? Хотя американская печать писала о создании лазерного оружия как о реальном факте, \

«испытания обнаружили столько проблем, что об успехе не могло быть и речи».

Позднее «министр обороны США Лес Эспин признал, что Пентагон разработал в 1984 г. совершенно секретную программу, призванную ввести в заблуждение Советский Союз относительно успехов Соединённых Штатов в реализации программы СОИ».

Ещё более сенсационное признание сделал бывший заместитель советника президента по вопросам национальной безопасности Роберт Мак - Фарлейн.

Позднее он заявил, что СОИ представляла собой блеф, смысл которого заключался в том, чтобы «раскрутить на полную катушку создание ПРО под аккомпанемент пропагандистских фанфар», а затем, «когда запрещение ПРО станет главной целью советской политики», пойти на это, «но в обмен на существенное сокращение или запрещение тяжёлых МБР», по которым СССР далеко опережал США.

Понимало ли это советское руководство? Если верить Э.А. Шеварднадзе, нет. Убедительность его словам придаёт тот факт, что именно так освещалась эта проблема на страницах советской печати.

Лётом 1986 г. «Известия» опубликовали небольшую заметку, в которой утверждалось, что США имеют возможность создать СОИ в течение десяти лет, для этого им придётся израсходовать 770 млрд дол.

И хотя автор публикации выражал сочувствие американским налогоплательщикам, на плечи которых ляжет эта огромная сумма, скрытый смысл публикации заключался в том, что у Советского Союза нет таких огромных средств, поэтому через десять гонка вооружений между СССР и США будет проиграна.

Между тем работы в области СВЧ - оружия велись и в нашей стране, причём с 1970 г. Однако, несмотря на огромные средства, вложенные в этот проект, за 15 лет добиться успехов не удалось. И в начале 1986 г. работы были прекращены.

Конструктор первых советских систем противоракетной обороны Герой Социалистического труда Г.В. Кисунько так объяснял неудачу с созданием «СВЧ - оружия»: «В его основе лежит внешне заманчивая, но технически абсурдная идея поражать боеголовки ракет не противоракетами, а сфокусированными радиолучами в диапазоне сверхвысоких частот». Между тем «для реально действующего СВЧ - оружия нужны гигантские энергетические мощности, в тысячи раз превосходящие сумму мощностей всех электростанций земного шара».

«Как рассказал «Красной звезде» один из корифеев советской программы военных лазеров профессор Пётр Зарубин, к 1985 г. наши учёные точно знали: американцы не могут создать действительно компактного боевого луча для уничтожения русских ракет в космосе».

«В реальность угрозы СОИ, - вспоминает А.С. Грачёв, - в Москве не верили. Комиссия академика Евгения Велихова, созданная ещё при Андропове, пришла к заключению, что эта система эффективно работать не будет (впоследствии это подтвердилось), а военные и ВПК предложили сразу же несколько вариантов «ассиметричного ответа» американцам».

Следовательно, к осени 1986 г. М.С. Горбачёв знал, что США блефуют.

В то же время он не только продолжал держать в неведении на этот счёт членов Политбюро и своё ближайшее окружение, но и, если верить Э.А. Шеварднадзе, сумел оказать на учёных - физиков во главе с Е.П. Велиховым такое влияние, что они пересмотрели своё первоначальное мнение и заявили о возможности создания СОИ.

Позицию главы советского государства можно было бы понять как тактический приём в дипломатической игре с США.

Однако, как свидетельствуют документы, М.С. Горбачёв использовал СОИ в качестве средства запугивания советского общества и решающего аргумента для давления на руководство партии. Отмечая на заседании Политбюро перед отлётом в Рейкьявик, что «выход с оружием в космос» будет означать «изматывание нашей экономики», он заявил:

«Если нам навяжут второй этап гонки, мы проиграем». И формулировал «сверхзадачу» - «сорвать новый этап гонки вооружении».

Этот аргумент он пытался использовать для давления на руководство партии и после Рейкьявика. Выступая 30 октября 1986 г. на заседании Политбюро и касаясь проблемы создания Соединёнными Штатами СОИ, он продолжал запугивать своих коллег по партии: «Они нас обойдут в космосе» 

А поскольку «звёздные войны» представляли собою мираж и Михаил Сергеевич это знал, получается, что он сознательно поддерживал США в той игре, которую они вели вокруг «звёздных войн». Но зачем?

На состоявшейся по итогам встречи пресс - конференции М.С. Горбачёв ошарашил всех присутствующих, в том числе и собственную делегацию, заявив, что Рейкьявик - это прорыв в холодной войне.

«Когда Генеральный секретарь представил провал рейкьявикской встречи как победу, сидящая в зале Раиса Горбачёва с восторгом смотрела на мужа, и по её лицу текли слёзы».

А далее произошли ещё более странные вещи.

Несмотря на объявленный «прорыв», вызвавший слёзы умиления у Раисы Максимовны, 19 октября Москва выдворила из СССР 5 американских дипломатов. В ответ на это 21 октября США выслали 55 советских дипломатов, после чего СССР предложил покинуть Москву ещё пятерым американским дипломатам, а 250 советских служащих покинули американское посольство, оставив его без обслуживающего персонала.

Между тем страсти не утихали.

5–6 ноября в Вене состоялась встреча Э.А. Шеварднадзе и Д. Шульца.

Найти компромисс не удалось. Более того, государственный секретарь США довёл до сведения советского министра иностранных дел, что Вашингтон аннулирует то соглашение по ракетам, которое было достигнуто в Рейкьявике. Если 27 мая США заявили о намерении выйти из договора об ОСВ - 2, 28 ноября они официально уведомили Москву о принятом на этот счёт решении.

Министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе и Государственный секретарь США Дж. Шульц в Вене

Таким образом, после объявленного «прорыва» в Рейкьявике произошло новое ухудшение советско - американских отношений. В некоторых отношениях были перечёркнуты даже скромные результаты Женевы.

Во всяком случае под Новый год Р. Рейгану уже не была дана возможность выступить с телеобращением к советскому народу, а М.С. Горбачёву - к американскому. В начале 1987 г. президент США заявил о намерении продолжить крестовый поход против СССР, а М.С. Горбачёв снова обрушился с обвинениями на американский империализм.

Прошло 20 лет.

И вдруг осенью 2006 г. в Рейкьявике был открыт монумент, посвящённый советско - американской встрече 1986 г. как поворотной вехе на пути прекращения «холодной войны». Спрашивается, какой же имеет смысл этот памятник, если данная встреча завершилась ничем и привела не к улучшению, а ухудшению советско - американских отношений?

Значит, монумент поставлен не тому, что нам известно о ней, а тому, что до сих пор скрывают от нас.

По словам М.С. Горбачёва,

«он привёз в Рейкьявик бомбу, но у Рейгана не было никакого встречного предложения. Он не был готов».

То, что советская делегация на переговорах в Рейкьявике согласилась пойти на серьёзные уступки, это факт. Но назвать их «бомбой» было бы большим преувеличением. Следовательно, «бомбой» было не то, что известно нам о предложениях советской стороны, а то, что остаётся неизвестным.

Вскоре после окончания встречи в Рейкьявике «Московские новости» опубликовали статью заместителя главного редактора этой газеты Ю. Бандуры под странным названием «Монолог с президентом США. Рейкьявик - не Каносса».

Из этой статьи явствует, что в США поведение советской делегации в Рейкьявике, точнее поведение М.С. Горбачёва, было оценено как капитуляция.

Но о какой капитуляции может идти речь, если во время этой встречи обсуждался только вопрос о сокращении ядерного оружия и никакого соглашения по этому вопросу достигнуто не было?

Лётом 1993 г. в интервью журналу «Фигаро» бывший советский лидер сделал следующее многозначительное заявление, понятное, видимо, только для посвящённых:

«Рейкьявик, - сказал он, - на деле был драмой, большой драмой. Вы скоро узнаете, почему».

Спрашивается, если встреча закончилась безрезультатно, каким образом она могла стать «прорывом в холодной войне»? А если это действительно был «прорыв в холодной войне», почему его следует рассматривать как драму?

Между тем, характеризуя Рейкьявик как драму, М.С. Горбачёв делает ещё более интригующее утверждение, сравнивая Рейкьявик и Чернобыль:

«Разного рода драмы - Чернобыль и Рейкьявик. Но по потрясению основ, на которых строился послевоенный мир, они сопоставимы».

«Рейкьявикская встреча, - заявил позднее его переводчик П.Р. Палажченко, - событие очень масштабное, его предстоит ещё в полной мере вывести на исторический разбор. Будут, я думаю, со временем опубликованы и беседы эти, потому что беседы действительно исторические».

Приведённые слова были сказаны в 1992 г. В следующем, 1993 г., материалы этих бесед появились в печати. И ничего «масштабного» по сравнению с тем, что к тому времени уже было известно о встрече в Рейкьявике, в них не оказалось.

Нет в них ни того, что можно назвать «бомбой», ни того, что позволяло бы охарактеризовать Рейкьявик как сопоставимую с Чернобылем «драму» или Каноссу.

Но если слова о «масштабности», «бомбе», «Чернобыле» и «Каноссе» были сказаны не просто так, получается, что опубликованные материалы встречи не дают полного представления о ней.

Но тогда напрашивается заключение, что в Рейкьявике Р. Рейган и М.С. Горбачёв рассматривали проблемы, которые далеко выходили за рамки официальных переговоров о разоружении, но не нашли отражения в опубликованных материалах.

О том, что в Рейкьявике обсуждались не только вопросы разоружения, писал позднее, опираясь на сведения разведки, руководивший тогда ПГУ КГБ В.А. Крючков. Об этом же со ссылкой на надёжные источники, раскрыть которые он пока не может, в беседе со мной заявил бывший главный редактор журнала «Коммунист» Р.И. Косолапов.

И действительно, уже в первый день главы двух государств договорились, что предметом обсуждения будут не только вопросы разоружения, но и региональные и гуманитарные проблемы, а также двухсторонние отношения. Причём, как пишет О. Гриневский,

«с той поры именно эти проблемы определяли повестку дня всех советско - американских встреч на высшем уровне» 

Частично этот факт нашёл отражение в мемуарах США госсекретаря Д. Шульца, который отмечает: «В Рейкьявике Рейган и Горбачёв согласились», что отныне «повседневным и признанным пунктом повестки дня советско - американских переговоров» станут «права человека».

Ещё совсем недавно советское руководство даже постановку вопроса о «правах человека» в СССР рассматривало как вмешательство во внутренние дела.

Достижение отмеченной договорённости означало, что с этого момента М.С. Горбачёв не только открыл перед США возможность для подобного вмешательства, но и продемонстрировал свою готовность обсуждать американские рецепты по демократизации советского общества.

Но главное заключалось в другом: ведь Москва готовилась к совершенно другой, более узкой, только «разоруженческой» повестке дня. Естественно возникает мысль, что боле широкая повестка была навязана советской стороне Р. Рейганом. Однако О. Гриневский пишет, что оба президента договорились об этой повестке «без проблем». Неужели Михаил Сергеевич проявил такую уступчивость?

«Сначала, - вспоминал Р. Рейган, - состоялась краткая беседа с Горбачёвым наедине, но вместе с переводчиками...

Горбачёв попытался ограничить переговоры вопросом контроля за вооружением. Однако я начал их с протеста против нового советского отказа своим гражданам эмигрировать по религиозным убеждениям или для воссоединения разъединённых семей. Я поднял также афганскую проблему, высказался по поводу продолжающихся подрывных действий Советского Союза в странах «третьего мира».

Однако, как явствует из опубликованных записей этой беседы, Р. Рейган начал с вопроса о сокращении ядерных вооружений. А советский генсек сам предложил включить в программу обсуждения ещё три группы вопросов: о гражданских правах, о региональных проблемах и о двухсторонних отношениях

Итак, оказывается, инициатива расширить предмет переговоров исходила не от Р. Рейгана, а от М.С. Горбачёва.

Но тогда получается, что, направляясь в Рейкьявик, он планировал обсуждать с американским президентом не только проблему разоружения. А поскольку советская делегация не готовилась к этому и не имела на этот счёт директив Политбюро, получается, что Михаил Сергеевич собирался обсудить с президентом США какие - то другие вопросы за спиной руководства партии и государства.

Рассмотрение этих вопросов, по всей видимости, и было главной целью его встречи с американским президентом, а проблема разоружения использовалась в качестве прикрытия.

Эта сторона переговоров в Рейкьявике до сих пор не привлекала внимания исследователей. Между тем, когда днём 12 октября переговоры по ядерному разоружению зашли в тупик, М.С. Горбачёв вдруг «напомнил, что ещё не обсуждались гуманитарные и региональные проблемы, а также вопросы двухсторонних отношений».

Спрашивается, как же обсуждение этих вопросов могло подвинуть на компромисс США в области СОИ? Ответ может быть только один: к уступкам в сфере сокращения ядерного оружия советский лидер собирался добавить уступки в гуманитарных и региональных вопросах, в вопросах двусторонних отношений.

Между тем обсуждение этих вопросов не нашло отражения в известных нам официальных документах.

В связи с этим особого внимания заслуживают слова М.С. Горбачёва, сказанные им в беседе с американским сенатором Г. Хартом:

«Рейган предложил вести главную часть переговоров без присутствия своего государственного секретаря или основных помощников», т.е. «главная часть» переговоров в Рейкьявике велась руководителями двух государств с глазу на глаз.

К сожалению, ни М.С. Горбачёв, ни Р. Рейган ничего не пишут об этом. Пока хранят молчание и их переводчики.

Практику бесед с глазу на глаз новый генсек стал широко использовать с первого же выезда за границу в новом качестве

Подобная практика известна давно. Причём обычно после таких встреч главы правительств обязаны представлять официальные отчёты. Однако, если верить В.А. Крючкову, М.С. Горбачёв стал нарушать это правило и в лучшем случае информировал своих коллег о таких беседах лишь устно.

В 1997 г. «Комсомольская правда» опубликовала статью «Кремлёвские секреты хорошо идут под водочку». В комментариях к ней бывший генерал КГБ Н.С. Леонов заявил, что «беседы Горбачёва с иностранными политиками» «не фиксировались в записках» и что во время этих встреч «Горбачёв, бывало, прибегал к услугам только чужих переводчиков».

Через месяц А.С. Черняев и П. Палажченко на страницах «Московских новостей» выступили с опровержением. Они заявили:

«Помощник по международным вопросам присутствовал на всех таких беседах. И не было ни единого случая, чтобы они велись без наших переводчиков. Большинство бесед, включая самые значительные и секретные, переводил Павел Палажченко (английский язык).

Подробная запись в этот же или на следующий день оформлялась переводчиком с помощником и направлялась Горбачёву, который рассылал текст по Политбюро, иногда и Секретариату ЦК». «Эти записи, хранившиеся в архивах ЦК и Президентском архиве, находятся сейчас там, где им определило место российское правительство».

В заключение с детской простотой авторы выразили удивление: если беседы происходили с глазу на глаз, «каким способом в КГБ «узнавали», будто записи не ведутся».

Незадолго до смерти А.Н. Яковлев дал интервью журналу «Коммерсантъ - Власть» и сделал сенсационное заявление, на которое почему - то никто не обратил должного внимания. Оказывается, переговоры в Рейкьявике велись в двух форматах:

"один можно назвать официальным, другой - конфиденциальным. Официальные переговоры протоколировались, конфиденциальные - нет. В результате этого по одним вопросам были достигнуты официально зафиксированные соглашения, по другим - устные договорённости ."

Когда в беседах с Н.И. Рыжковым и В.М. Фалиным был задан вопрос возможно ли было такое, оба дали на него утвердительный ответ.

И хотя А.Н. Яковлев не раскрыл содержания достигнутых в Рейкьявике договорённостей, опираясь на его интервью, можно утверждать, что круг вопросов, рассматривавшихся в ходе конфиденциальных переговоров, был значительно шире того круга вопросов, которые обсуждались на официальных переговорах.

Горбачев и Рейган во время саммита в Рейкьявике. 

Для понимания этого особое значение имеет следующее свидетельство Александра Николаевича.

«Горбачёв с Рейганом, - сообщил он, - при мне договорились о том, что надо и Варшавский блок, и НАТО превращать в политические организации. Это не было зафиксировано в соглашении, и американцы нас обманули. Мы Варшавский договор распустили, а они НАТО стали укреплять.

Чистейший обман. Говорят, что не было такого соглашения. Да, соглашения такого не было, но договорённость была. Присутствовали при этом шесть человек: Рейган, Горбачёв, Шеварднадзе, я и два переводчика».

Как уже отмечалось, устранение блокового противостояния было одной из необходимых предпосылок построения «общеевропейского дома». Если исходить из воспоминаний А.Н. Яковлева, получается, что этот вопрос специально рассматривался в Рейкьявике.

Если же в Рейкьявике была достигнута договорённость о превращении ОВД и НАТО из военных организаций в политические (а у нас нет никаких оснований ставить приведённое свидетельство А.Н. Яковлева под сомнение, тем более, что никто из названных им участников этой встречи его не опроверг), это предполагало договорённость по целому ряду других вопросов:

--ликвидация "железного занавеса"

--переход от военного противостояния к политическому сотрудничеству

--сокращение ядерных и обычных вооружени

--конверсия военной промышленности, вывод американских войск из Западной Европы, а советских - из Восточной

--отказ СССР от военной поддержки политических режимов в странах «народной демократии» и в других странах мира, реформирование советской политической системы, изменение идеологии и т.д.

Но возможно ли было такое?

Для ответа на этот вопрос прежде всего следует вспомнить записку, которая была подготовлена под руководством В.М. Фалина в августе - сентябре 1986 г., т.е. буквально накануне Рейкьявика, о положении дел в странах «народной демократии».

Пишет В.М. Фалин, - 
«В августе - сентябре 1986 года я нашёл необходимым привлечь внимание Генерального секретаря и ряда его коллег к грозовым тучам, что надвигались на ГДР, Чехословакию и другие союзные нам страны,.. к короткой записке была приложена экспертная оценка состояния дел, выполненная профессором Р.А. Белоусовым, с поразительно верным, как оказалось, прогнозом: к концу 1989 года страны СЭВ вступят в полосу экономических катаклизмов с необратимыми социальными, политическими и иными последствиями».

Показательно, что вскоре после встречи в Рейкьявике 10 ноября 1986 г. состоялась встреча руководителей «соцстран» в Москве. М.С. Горбачёв придавал этой встрече настолько важное значение, что даже А.Н. Яковлев как руководитель отдела пропаганды и В. Медведев как руководитель отдела по связям со странами социализма «не были допущены в зал и подслушивали переговоры в кабине переводчиков».

На этом совещании М.С. Горбачёв заявил, что страны социализма стоят перед выбором: или мы докажем «привлекательность нашего образа жизни», или нас отбросят «назад со всеми вытекающими отсюда последствиями для судеб социализма». 

Отметив, что в 70 - е годы социалистические страны не смогли осуществить необходимый «технический рывок» и начали терять темпы своего развития, советский генсек заявил: выход из этого положения только один - включить в действие человеческий фактор, а единственное средство решить эту задачу - демократизация общества.

Далее, по утверждению А.С. Грачёва,

«Горбачёв объявил: отныне каждая партия и её руководство несут полную ответственность за происходящее в собственной стране. Смысл сигнала был ясен: «На наши танки ради сохранения вас и ваших режимов у власти не рассчитывайте».

С переменами в странах Восточной Европы была связана ещё одна проблема - судьба двух Германий. По свидетельству В.М. Фалина, он был сторонником их объединения и участвовал в обсуждении этого вопроса с 1986 г.
Пишет В.М. Фалин:
«Если верить Шеварднадзе, - советское руководство «списало» ГДР где - то в 1986 г.»

Валентин Фалин утверждал что уже в 1986 году руководство СССР решило сдать ГДР западу и он лично принимал участие в этом

Действительно, в одном из своих интервью Э.А. Шеварднадзе заявил, что «ещё в 1986 г.» он пришёл к выводу о «скором возникновении» проблемы объединения Германии.

О том, что вопрос об объединении Германии возник «раньше» 1987 г., утверждал А.Н. Яковлев.

По свидетельству Ханса Модрова, впервые он понял, что в руководстве СССР рассматривается такая возможность весной 1986 г. «На одной из конференций в советском МИДе 28 мая 1986 г. Горбачёв и Шеварднадзе впервые намекнули на то, что объединение двух немецких государств не является для них немыслимым».

«Эта точка зрения, - пишет X. Модров, - позднее неоднократно обсуждалась в узком кругу в ЦК и Министерстве иностранных дел, в котором чаще всего, в силу особых отношений с Германией, можно было встретить Шахназарова, Фалина, Фёдорова, Мартынова, Богомолова и Бондаренко. 
И здесь наличествовали две линии: одни считали объединение логичным, естественным и неизбежным, другие ни в коем случае не хотели раскачивать статус - кво».

Как отмечает А.С. Черняев, следя за обсуждением проблемы «общеевропейского дома», он пришёл к выводу, что в руководстве партии назревает осознание неизбежности объединения Германии, и накануне XXVII съезда КПСС предложил М.С. Горбачёву обозначить эту проблему в своём отче гном докладе.

На основании приведённых фактов можно утверждать, что ко времени встречи в Рейкьявике новый генсек был готов к обсуждению тех проблем, которые вытекали из договорённости о необходимости превращения НАТО и ОВД из военных в политические организации.

Позднее, в 1988 г., среди латвийской оппозиции появились сведения, что «в Рейкьявике состоялось соглашение между державами, в которое в той или иной форме был включён не только вопрос о Восточной Европе, но и о Балтии».

По свидетельству бывшего председателя КГБ Эстонии, генерала К.Е. Кортелайнена, в 1986 г. возглавляемый им комитет получил агентурную информацию, что в Рейкьявике главы США и СССР обсуждали судьбу Прибалтики.

Генерал КГБ Эстонии  Карл Кортелайнен утверждал что Горбачев с Рейганом в Рекьявике обсуждали судьбу Прибалтики

Причём «Горбачёв обещал американскому президенту», что не будет «мешать прибалтийским националистам» и даст «возможность этим республикам отделиться».

«Это сообщение было передано в Москву, но, видимо, за пределы площади Дзержинского так и не вышло». А кому В.М. Чебриков мог его представить?

Свидетельство К.Е. Кортелайнена кажется невероятным. Однако оно перекликается с другими фактами.

Летом 1986 г. в Прибалтике возникла группа «Хельсинки - 86», которая 6 июля обратилась к М.С. Горбачёву с предложением - позволить латышам самим решить: быть или не быть им в составе СССР.

Переговоры в Рейкьявике на самом деле были капитуляцией, именно тогда было принято окончательное решение сдать восточную Европу.

И самое важное--была поставлена под сомнение территориальная целостность СССР