«Против нас совершили уголовные преступления»

«НИ» поговорили с отцом Анфисы Болдыревой, избитой милицией при сносе дома-музея в Царицыно.

7 марта этого года по приказу префектуры Южного административного округа (ЮАО) был снесен дом-музей на месте бывшей дачи первого председателя Государственной Думы Сергея Муромцева в Царицыно. До недавнего времени этот дом населяли шесть семей. Жильцы устроили там народный музей писателя Венедикта Ерофеева, проводили культурные вечера и пытались оформить барак в собственность. Но власти еще до решения суда признали, что объект занят незаконно. За два месяца до сноса, 3 января, дом-музей подожгли. Почти полтора десятка человек вчера подали заявления в следственное управление СКП по Москве. Один из жителей дома-музея Николай БОЛДЫРЕВ, чье жилище вместе со всем имуществом было уничтожено и чью дочь во время сноса избили милиционеры, дал интервью «НИ».

– У вас начался суд по иску о признании права собственности на часть дома. Но дома уже нет...

– Да, суд состоится. Я думаю, что он будет закрыт, потому что объект спора утерян (на момент подписания этого номера решение суда еще не было известно. – «НИ»). На месте дома теперь равнина, где валяются старинные кирпичи и облицовка изразцовых печей конца XIX века. А я сейчас разговариваю с вами, стоя в очереди в прокуратуру.

– Зачем вы пришли в прокуратуру?

– Нас тут человек 25 сидят свидетелей. Каждый пишет от себя заявление о неправомерных действиях сотрудников правоохранительных органов и префектуры Южного округа. При сносе дома нам не показали ни одного документа, они говорили, что это операция по вывозу строительного мусора, но бумаги о вывозе «мусора» не показали. Судя по всему, этого документа нет вообще, они все ссылались на устное распоряжение. Спрашиваем: «Чье?» Отвечают: «Не важно». Против нас совершили уголовные преступления – в частности, умышленное уничтожение имущества, причинение вреда здоровью (избитая милиционерами дочь Болдырева Анфиса находится в больнице. – «НИ»). После пожара мы два месяца спасали музейные экспонаты, а из своих квартир ничего не успели вытащить, потому что были уверены, что дотянем до тепла.

– Кто уничтожил ваше имущество?

– В семь утра в выходной разломали дом и отдали его на разграбление так называемым сотрудникам коммунальных служб: это мигранты, плохо говорящие по-русски. Я там с одним поговорил и выяснил, что у них это был субботник, и им за это не заплатили, им сказали: все, что вы найдете в доме, – будет вашим. Они подгоняли «Газели», грузили туда наше имущество, а нас держало милицейское оцепление и не пускало туда. Это какой-то ужас, когда ты видишь 50 человек в оранжевых куртках, которые роются в твоих фотографиях, в фотографиях твоих детей, твоего прадеда...

– Какие ценные вещи были погребены под обломками?

– У меня была уникальная библиотека с книгами XIX века. Коллекция гимназических учебников начала XX века… Несколько картин, боевые награды деда – у него много наград, он дошел до Берлина. Коллекция самоваров была. Старинные иконы.

– А что удалось спасти?

– Мы вытащили рукописи Ерофеева, книжки Муромцева. Как назло, два месяца после пожара было холодно. И были снегопады. Часть спасенных вещей нам просто некуда было класть, мы одну бытовку приспособили под разморозку. В основном пытались спасать уникальные книжки. Например, свод законов Российской империи.

– Представительница префектуры ЮАО в конце минувшей недели охарактеризовала вас как незаконных захватчиков 600 «лакомых» квадратных метров в Царицыно, хотя у вас якобы есть две квартиры.

– Двух квартир у нас нет. Вся наша семейка огромная прописана в Зеленограде в квартире площадью 40 квадратных метров. И нас там девять человек. Мы просто сохраняли и пополняли музей, который создали сами. А иск на право собственности подавался от шести семей, которые жили в этом доме. Наша семья там занимала те же 40 метров.

– Где сейчас шесть семей, которые подавали иски?

– У троих семей есть жилье, они живут по месту прописки. Но еще трем семьям негде жить, они скитаются по друзьям и знакомым. Мы будем добиваться справедливости, и дело не в материальных ценностях. Мы живем без вещей, и это все ерунда. Главное – потерянная культурная среда... У меня пятеро детей, сейчас шестой будет. Я не имею права отчаиваться.

– Что потеряла Москва вместе с этим домом?

– Наш дом был открыт для всех. Москва потеряла в первую очередь несколько тысяч лояльных граждан, которые приходили в этот дом, шили там костюмы для танцев, устраивали литературные и музыкальные вечера. Это и молодежь, и пожилые люди, которым было плевать на политику. Они занимались созидательным трудом на кусочке земли. Теперь эти люди стали оппозицией власти.

– Почему вас называют живым музейным экспонатом?

– А вы представьте: висит листок бумаги на стене, на этом листике Ерофеевым были написаны какие-то строчки. А откуда они взялись? Когда он заболел раком, после операции он потерял голос. Он приходил к нам в гости, мы говорили, а он в ответ писал нам ручкой. Или висит на стене бинокль. И я могу рассказать, что у Ерофеева из квартиры было видно два винных магазина, и он смотрел, что дают в каждом магазине (смеется). Бинокль использовался Ерофеевым для определения ассортимента вино-водочных товаров в период алкогольного кризиса.