Вспоминая весну перестройки

11 марта Генеральным секретарем ЦК КПСС стал Михаил Горбачев. А вскоре слова "перестройка", "гласность", "ускорение", "ветер перемен" стали самыми популярными в нашем лексиконе. Как все происходило 25 лет тому назад?

Время неумолимо и беспощадно. Неумолимо отсчитывает оно дни, месяцы, годы и десятилетия, делая молодых - зрелыми, зрелых - глубокими стариками. Беспощадно же время к нашему прошлому, не оставляя порой камня на камне от былых кумиров и авторитетов. Но и свергнутые с пьедесталов, они остаются частью нашей истории, частью того времени, в котором многие из нас жили, трудились и растили детей.

Четверть века назад, 11 марта 1985 года, на политическом небосклоне нашей страны - тогда еще СССР ~ взошла звезда Михаила Горбачева. После смерти Константина Черненко он стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, а по сути - первым руководителем страны. Незадолго до этого, 2 марта, ему исполнилось 54 года. Горбачев был самым молодым членом Политбюро и секретарем ЦК. Так весной 1985-го завершилось время старцев во власти. И началось время Горбачева, которое вошло в историю под лозунгами перестройки и гласности.

Я училась тогда заочно на предпоследнем курсе Дальневосточного госуниверситета. Помню, когда к власти пришел Юрий Андропов, нам срочно поменяли билеты по истории КПСС, включив туда проандроповские вопросы. Спустя год нам уже пришлось на сессии цитировать речи Константина Черненко. Приход Горбачева к власти совпал со временем очередной сессии и экзамена по научному коммунизму. Современную часть этого предмета пришлось сдавать по газетным и телевизионным выступлениям нового Генсека. Вместо чтения лекций преподаватель часто включал телевизор, где держал очередную речь Горбачев. Тишина в аудитории была такая, какой не мог добиться ни один преподаватель. Впервые за многие годы мы слышали по-человечески понятную, не казенно-занудную речь. И, возвращаясь с занятий, в первую очередь спешили включить телевизор, боясь пропустить очередное горбачевское выступление. Какие там шоу, какие сериалы! Политика затмила в ту весну и наши умы, и наши сердца. То время назовут потом перестроечным романтизмом. Мы действительно были тогда наивными романтиками и мечтателями, верящими в то, что нас ждет эпоха скорых и добрых перемен, эпоха свободы в самом лучшем смысле этого слова.

Когда проходили пленумы ЦК или съезды партии, в редакциях газет дежурить приходилось до утра. Хоть речи первых лиц передавали по телетайпу заранее, надо было дождаться, пока они не будут произнесены с трибуны полностью. Учитывая разницу во времени с Москвой, поправки приходили глубокой ночью. Обычно это были вставки типа "аплодисменты", "бурные аплодисменты", "аплодисменты, переходящие в овации". А вот в речах Горбачева поправки были существенные, к заготовленному тексту он много добавлял от себя. Вот и приходилось вносить эту правку и вычитывать ее до самого утра. Однажды во время такой правки "потерялась" строчка, а фамилия генсека стояла как раз на переносе - Горба-. Следующая же строка начиналась со слога - тый. Что получилось в итоге, понятно. За эту "политическую ошибку" я поплатилась строгим выговором, и это еще было мягкое наказание.

От нас, журналистов, стали требовать больше критики, больше разоблачений. Тем более что пример было с кого брать - резкие разоблачительные статьи появились в "Огоньке", "Советской России", "Аргументах и фактах", "Литературной газете". Именно в те перестроечные годы подписка на газеты и журналы достигла рекордной отметки - и это при том, что на многие периодические издания нельзя было подписаться свободно. Поэтому литературные журналы - "Новый мир", "Знамя", "Юность" - передавались из рук в руки, а публикации в них бурно обсуждались в редакционных кабинетах. Со слов "А вы читали?" чаще всего начинался рабочий день. Эмоции, впечатления о прочитанном требовали выхода, и в редакции стали устраивать коллективное обсуждение новых перестроечных произведений. Когда спустя годы я стала листать подшивку "Огонька" тех лет, впечатления от прочитанного можно было выразить словами известного романса: "Боже, какими мы были наивными!".

А как дружно мы начали бороться с пьянством и алкоголизмом! В мае 1985-го вышел указ о борьбе с этим злом и началась массированная антиалкогольная кампания. Материалы под рубрикой "Пьянству - бой!" выходить должны были в каждом номере. Осуждались очереди за спиртным, было запрещено отмечать юбилеи и праздники с алкоголем в трудовых коллективах. Именно в разгар этой борьбы с питием случился 60-летний юбилей у главного редактора "Биробиджанской звезды" Валерия Ильича Панмана. Пришли на него важные гости - первый секретарь обкома партии Лев Шапиро и секретарь обкома по идеологии Ирина Стрелкова.

За здоровье юбиляра пили соки и газированные фруктовые напитки, а Лев Борисович, наклонившись к виновнику торжества, тихо произнес: "Мне кажется, Валерий, на столе не хватает кое-чего существенного". Тихая фраза была услышана многими сидящими и внесла заметное оживление. Народ, особенно его мужская часть, веселился так, как будто принял на грудь этого "существенного". Оказывается, в одном из кабинетов редакции была заначена водка, и те, кто хотел, заходил туда за очередной дозой горячительного.

Спустя несколько лет борьбу с пьянством тихо спустили на тормозах. Нефть в то время резко подешевела и страна нуждалась в деньгах. К началу 90-х годов продажа алкоголя уже превышала доперестроечные масштабы в два раза!

Эйфория была поначалу и от того, что руководителей предприятий стали выбирать трудовые коллективы. В разряд неугодных стали часто попадать толковые, но чересчур строгие начальники. Потом эта кампания была признана ошибочной и осуждена, а в закон о соцпредприятии внесли изменения.
А вот новый горбачевский закон о выборах наконец-то сделал их по-настоящему альтернативными, демократичными. Многие биробиджанцы и жители области помнят первые перестроечные выборы народных депутатов, проходившие в ЕАО. В коллективах не формально, а эмоционально обсуждали кандидатуры будущих депутатов, а встречи с кандидатами в ДК собирали толпы народа. Это были настоящие политические спектакли, где будущие избиратели играли не столько роль зрителей, сколько роль массовки. Поэтому итоги этих встреч-спектаклей были непредсказуемы. Передовую работницу с фабрики народ, помнится, задвинул, а кандидатуру журналиста и поэта Леонида Школьника дружно поддержал.

Первые горбачевские годы были успешными и в экономике, и в политике. Казалось, так будет и дальше. Голова кружилась от того, что лидера нашей страны тепло принимали в других странах - даже в тех, с кем у нас до этого были напряженные отношения. Горбачев подружил нас с миром - так говорили о его внешней политике.

А в политике внутренней вскоре начались неурядицы. В 1988 году предусматривалось закончить перевод экономики на новый хозяйственный механизм с постепенным уменьшением доли госзаказа. В 1989-м появились первые промышленные кооперативы, а в сельском хозяйстве узаконили, уравняли в правах разные формы хозяйствования.

Но многим политикам и экономистам хотелось более радикальных перемен. Горбачева стали обвинять в консерватизме, в том, что он сидит на двух стульях, а план поэтапной реорганизации экономики назвали "возвратом к старому".

Пошли по другому, более скорому и рискованному пути. И снова эйфория - прибыли предприятий стали расти как на дрожжах, доходы работающих тоже. И если в 1985 году рост доходов населения составлял 12-15 миллионов, то в 1989-м - 60, а в 1990 году - 100 миллиардов рублей! К чему это привело, мы помним - полки магазинов стали опустошаться так же стремительно, а потом опустели совсем. В стране пришлось вводить продовольственные карточки - талоны на основные продукты - крупу, сахар, масло, мясо... В этот же список попала и водка. Талоны сменились потом шоковой терапией и резким, в разы, повышением цен. Помню, с каким ужасом смотрели мы на магазинные ценники, не представляя, как можно будет прожить на одну зарплату, если все это покупать. Так появились очереди за гуманитарной помощью, которую присылали нам из Америки и Европы.

"Свежий ветер перемен", "ускорение", "гласность", "плюрализм" - эти слова вошли в наш лексикон в годы перестройки. А потом были Форос, ГКЧП, победная речь Бориса Ельцина на танке у Белого дома. Вернувшийся из форосовского заточения Президент СССР был уже не тем Горбачевым, которого страна узнала в 1985-м. Это был растерянный, потухший человек, потерявший веру в идеалы, которым сам же и служил, потерявший опору в лице своих бывших соратников.
Но мы, пережив 25 лет назад весну перестройки, вряд ли сможем забыть это неповторимое время, тот духовный подъем, который нас переполнял. Еще не было национальных конфликтов, еще сплачивала всех нас общая вера в успех начатого дела, еще жила надежда, что все у Горбачева получится. Перестройка так всколыхнула страну, что эту волну потом невозможно было остановить. И этой же волной смыло с политической сцены самого Горбачева - он ушел в историю вместе со страной, которой не стало на картах мира.

Известный ученый и общественный деятель Сергей Капица так подытожил деятельность Михаила Горбачева: "Ему удалось, по существу, без потерь уйти от ядерного столкновения, к которому с обреченностью греческой трагедии шел мир. И второе, чем мы обязаны Горбачеву - это гласность, свобода слова и зачатки демократии, совершавшие в ту радужную эпоху свои первые шаги". Добавить к этим словам нечего.