Наше расследование. Кто скрывает правду о расстреле мирных жителей

И президент там был

Аэропорт Нальчика, где сел наш самолет, встретил во все­оружии. Причем буквально. На поле стоит установка, похожая на зенитную, дулом в небо, где только что были мы. По периметру передвигаются автоматчики, в зале задерживают пассажиров для досмотра и проверки документов… Только у таксистов на улице узнаем, что усиление вызвано визитом Дмитрия Медведева – день в день с нами. От сердца отлегло – меры безопасности не вызваны чрезвычайщиной, которая на сегодняшнем «мирном» Кавказе случается даже чаще, чем в прошлые годы. По схеме «завтра хуже, чем вчера».

По местному ТВ весь день крутят трансляцию встречи «большого» президента с «маленькими» президентами кавказских республик. Новый полпред Александр Хлопонин раз 20 в своей беглой речи упомянул слово «кластер», которых на Кавказе он пообещал аж целых три: образовательный, туристический и, кажется, промышленный. Кавказцы смотрели на менеджера примерно с таким выражением: «Тут хоть кластер, хоть клейстер, Кавказ быстро не склеишь».

Вторая часть совещания проходила в только что выстроенном здании ФСБ в Нальчике, и ее по ТВ не транслировали. Поэтому неизвестно, обсуждалось ли убийство мирных жителей в Сунженском районе Ингушетии. Ясно одно: никто из участников высокого совещания не отправится выяснять это ни в Чечню, ни в Ингушетию, на границе которых и произошел инцидент – о нем до сих пор предпочитают не распространяться вслух.

Поэтому дальше наши пути расходятся: президенты разъезжаются по своим большим и малым столицам, я – в чеченское село Ачхой-Мартан, где живут все 7 семей убитых, раненых и пропавших без вести.

По чесноку

До Ачхоя 2,5 часа пути через Кабарду, Ингушетию и Чечню. Штук 7 блокпостов. На месте сразу знакомлюсь с кавказским гостеприимством послевоенной специфики: меня одновременно хотят и оставить погостить (неизменное правило по кавказскому менталитету), и побыстрее сплавить на более безопасную территорию. Потому что знают: здесь в спецоперацию может превратиться все что угодно – поход в магазин, слишком подробные и долгие расспросы и даже банальный сбор дикого чеснока, после которого 11 февраля четверо человек оказались убитыми, двое ранены, а один пропал без вести. Из этих семи человек, попавших в мясорубку спецоперации, четверо были практически детьми – от 16 до 18 лет.

Здесь запросто можно оказаться в зоне контртеррористической операции, которую объявили буквально пару часов назад. И тогда за тебя никто не в ответе. «Оказался в ненужное время в ненужном месте» – как сказали одному из родителей погибших.

Тетеньки на рынке переговариваются, что свежей черемши сегодня не привезут – район опять оцепили на спецоперацию. Черемша – это дикий чеснок, который растет в лесу, под снегом, и начиная с середины января становится главным местным промыслом.
– Люди отправляются в лес с большими мешками. Некоторые даже остаются ночевать в лесу – роют себе типа берлог, на коленях ползают, ищут ростки травы, которую называют «кавказским женьшенем», и выкапывают по одному росточку. В начале сезона черемша стоила 250 рублей за килограмм, а сейчас подешевела до 50, – просветил меня редактор местной газеты Имран Раисов.

На одной чаше весов – копейки, которые можно заработать, на другой – жизнь. Чтобы было понятно: представьте, что вы пошли в лес по грибы, а вас окружили и постреляли.

Мертвые

Обычный кавказский двор. Только непривычно тихо. На пороге появляется молодая женщина с опухшими от слез глазами и в черном платке. Даже в такой трагической ситуации гостя не оставляют за порогом. В доме Новдаш вспоминает в мелочах то, что теперь уже не сможет забыть:

– Сын Мовсар меня несколько дней уговаривал: отпусти с друзьями за черемшой. Я раздумывала – все-таки школьник еще, но потом почему-то согласилась – знаете, как они умеют уговаривать… А уже вечером, как не вернулись, мы забеспокоились. Поехали к лесу, а он уже оцеплен. Только на третий день нас пустили туда, где мы нашли тела наших детей. Как их можно было с боевиками перепутать: видно же, пацаны еще – ни бороды, ни оружия, ни камуфляжа, за спиной только мешки для сбора черемши.

Как – на это нет официального объяснения. 13 февраля выступил президент Ингушетии Юнус-бек Евкуров, который признал, что во время спец-операции было уничтожено 18 боевиков, погибли и мирные жители. От Рамзана Кадырова в Ачхой приехала правительственная делегация, которая вручила семьям погибших по 300 тысяч рублей компенсации. Позже по 50 тысяч рублей передали ингушские власти. От военных нет даже извинений.

– Уже после похорон один из друзей Мовсара, который тоже был в лесу, передал нам его фото – снял на мобильный телефон. Это его последняя фотография…

Другого отца, Зию Катаева, потерявшего сына, встречаю на улице. В салоне старых «жигулей» – целый детский сад. После смерти жены он в одиночку воспитывал пятерых детей. Теперь – четверых. На вырученные от черемши деньги семья собиралась провести электричество в свой бедный дом.

На руках у Зии сейчас только постановление Следственного комитета, где сказано, что проверка показала, его сын – не боевик, а сам он признается потерпевшим. Но Зии почему-то от этого не легче…

140 сборщиков черемши в тот день вышли из леса почти без проблем – их только погрузили в автобус и до утра продержали в отделении для выяснения личности. У всех на руках были справки из администрации, что они – сборщики черемши.

– У наших ребят такие бумажки тоже были, но они им не помогли. Они ушли в лес подальше от других, а выйти решили пораньше, потому что замерзли. Дети же еще, – говорит Новдаш.

Живые

Ирония судьбы в том, что 11 февраля стало самым успешным и самым черным днем одновременно. Военные отрапортовали о небывалом успехе – убиты 18 «лесных братьев». Но тут же выяснилось, что на двух застреленных боевиков приходится один погибший или пострадавший гражданский. Как оценят эту операцию? Готовить дырочки под ордена или срывать погоны?

Двое сыновей Луизы Мултаевой – единственные, кто уцелел из этой группы сборщиков черемши.

– Когда начался обстрел, младший, 16-летний Аглан, был ранен в ногу, но сумел откатиться в канаву, где просидел два дня. Только когда все стихло, он сам вышел из леса – раненый и с обмороженными ногами. Старший, 18-летний Арби, натерпелся еще больше. Его задержали и сутки допрашивали в лесу. Раздели догола, связали руки и так продержали босиком до утра. Еще и смеялись – то помычи, то покукарекай, то козлом поблей… Кто это был, он не знает, они не представлялись. Только помнит – в белых маскировочных костюмах, с автоматами. Наутро его передали другим военным – те его чаем напоили и дали теплую одежду. После возвращения домой сыновья несколько дней вообще молчали. Сейчас заговорили, но на эту тему говорить не хотят. Я от греха подальше отправила их в Россию, к родственникам.

После боя

Глава администрации ингушского села Аршты, близ которого случилась трагедия, подтверждает мне официальную версию, что предупреждение не ходить в лес было. Хотя и странное.

– Мне сказал глава района, а я подходил к автобусам, на которых сборщики черемши приезжали, и говорил им, что в лес ходить не стоит, – рассказывает арштинский глава Бай-Али Акиев. – Правда, нам не сообщали о предстоящей спецоперации и не выставляли блок или оцепление у леса. Наверное, боялись утечки информации…

Получается, «утечки информации» и соответственно срыва операции боялись больше, чем случайных жертв среди мирного населения.
И.о. главы ачхой-мартановской администрации Мухаммад Асхатов в воскресенье – на рабочем месте. Он между двух огней: с одной стороны, надо как-то смотреть в глаза односельчанам, с другой – перед военными он так же беззащитен, как и любой селянин. Гораздо охотнее он говорит про мирные планы района, про восстановление трех предприятий и приглашение школьных учителей из России.

– Кто где проводит военные операции, нам же не рассказывают, – пожимает плечами Мухаммад…