Владеть можно своим, любить можно иное

Теперь о другом проявлении «понаслышечной» логики. Будто бы в Украине считают русский народ виноватым в украинском Голодоморе и ответственным за него. Кто слышал нечто подобное их уст президента, министров, ответственных политических деятелей, людей науки и культуры? А если в этом духе высказывалась некая темная политиканствующая шпана, так разве мало подобной шпаны у вас, в России, да и в любом другом государстве? Это ли Украина, это ли Россия? В конце концов, если нет возможности ознакомиться с солидными трудами украинских историков, обратитесь к выводам высокого украинского суда, который, рассмотрев огромное количество документальных материалов, назвал поименно вдохновителей и организаторов Голодомора.

Нетрудно понять и политическую цель их жуткого злодеяния — достаточно прочесть переписку Сталина с руководителями (им же и назначенными) КП(б)У. Да еще учесть, что Голодомору предшествовали и погром украинской интеллигенции, и радикальная зачистка самой КП(б)У, будто бы пропитанной, по словам Сталина, «петлюровскими элементами». Вообще тему Голодомора нельзя обсуждать изолированно, вне геополитических, международных, внутриэкономических, внутриполитических (включая внутрипартийную борьбу, сталинский тезис о крестьянстве как носителе национализма и т.д.) и других аспектов. Тот факт, что голод был и на Кубани, и в Поволжье, и в Казахстане, что он был вызван, в первую очередь, провалом сталинской аграрной программы, вовсе не затемняет зловещих особенностей Голодомора в Украине, связанных с целым комплексом сталинской политики по отношению к Украине.

А вот уже не «понаслышечное», а кровное, выношенное, выстраданное, так сказать, лично. Имею в виду этически смелые высказывания о благодати империи. Российской, разумеется. Особенно хороша эта заветная мысль в формулировке нашего земляка Александра Ципко: «Народы, входившие в Российскую империю, на мой взгляд, получили только добро». Еще бы! Особенно украинский народ. Спасибо и спасибо. Ликвидация Гетманщины; подчинение украинской церкви с ее демократическими процедурами московскому церковному начальству (то Патриархату, то Священному Синоду); «прогресс» в народном просвещении (вспомните свидетельства иностранных путешественников о почти поголовной грамотности украинских крестьян в ХVІІ веке и сравните с почти поголовной же неграмотностью в ХІХ); уничтожение Запорожской Сечи; закрепощение крестьянства (народ благодарил Великую Императрицу: «Катерино, вража баба, що ти наробила: Степ широкий, край веселий ти занапастила»); аракчеевские поселения; пожизненная солдатчина; неисчислимые жертвы в принуждениях к нескончаемым подвигам царских военных гениев; кровавые подавления крестьянских восстаний на протяжении всего ХІХ века; ссылки, аресты, тюрьмы для украинской интеллигенции; «Валуевские» и «Эмские» указы во благо украинского языка и культуры и т.д. и т.п. Это не жалобы, что вы, — кому пожалуешься, — это просто «к сведению». Смею думать, что не менее хороша была империя и для других народов, в том числе и для русского. Иначе, зачем было ей, империи, разваливаться с таким смрадом и кровью? Ну, допустим, Советский Союз развалил не то Горбачев, не то еще кто-то. А тогда ведь даже Горбачева не было. И никаких тебе американских «агентов влияния».

Впрочем, я, видимо, заблуждаюсь. Ведь было предостаточно иных агентов, иных влияний. Скажем, Герцен, Шевченко, Чернышевский (извините, кажется, это неприлично с моей стороны — называть имя одного из нехороших «революционных демократов»), Салтыков-Щедрин, Лев Толстой, народники, социалисты (прости, Господи), сепаратисты и прочие, о коих негоже вспоминать в приличной компании нынешних «либеральных империалистов», а если уж и вспоминать, то разве что с праведным гневом, а лучше — спокойным презрением. И, разумеется, при разговоре о благодати империи лучше и не знать о вредных трудах достойных всяческого забвения историков-марксистов начала ХХ века, что-то такое «варякавших» («Что ж такого наварякал я, безумец и злодей?» — Борис Пастернак) о мнимых бедствиях народов Российской империи.

А можно сослаться на немарксистов? Вот кадетский журнал «Полярная звезда», редактор — Петр Струве, бывший марксист, но теперь уже сторонник либеральной империи, автор эпохального афоризма: «Капитализм говорит по-русски». Январский номер 1906 года (№ 6) открывается его статьей «Две России» — о противостоянии народа и бюрократии, в частности, о «штрафных экспедициях в Прибалтийский край, арестах и расстрелах без числа и смысла» и прочих «фантасмагориях» (с. 379). Далее идет статья С.Котляревского «Национально-областной вопрос в программе конституционно-демократической партии». Национальные волнения автор рассматривает как «инстинктивный ответ на долголетний беспощадный гнет, на подавление родного языка, родной веры, родной школы — всего, что составляет драгоценное достояние народности» (с. 385). Не читают современные адепты «либеральной империи» своих предшественников!

А вот выдающегося русского философа Федора Степуна, выдворенного Лениным на Запад на известном «философском пароходе» вместе с другими неудобными мыслителями, я и цитировать боюсь. Извините, это не мои слова, это Федор Степун: «Труд, положенный русским народом на создание Державы Русской, был, конечно, громаден, и все же он никогда не был тем, что под словом «труд» понимает трудолюбивая Европа (...) Читая любую русскую историю, получаешь впечатление, что русский народ не столько завоевывал землю, сколько без боя забирал ее в плен. Эта военнопленная земля и работала на русский народ, работала без того, чтобы он сам на ней по-настоящему работал» (Ф.А.Степун. Чаемая Россия. СПб, 1999, с. 11).

А ведь Степун — не русофоб, а русский патриот, что видно даже из фразы «без боя забирал в плен» — так видится только с русской патриотической точки зрения.

Как видим, благодать империи не совсем уж несомненна даже с точки зрения последствий для самого русского народа, не говоря о других народах.

Хотя можно прислушаться к утверждению эксперта Госдумы РФ Сергея Очковского о том, что первой конституцией в Европе была конституция революционной Франции, а вот «вторую и третью получили Польша и Финляндия из рук русских монархов» (хотя бы четвертую самой России подарили!).

Так оно и было. Особенно если не придавать значения чуть ли не тысячелетней традиции польской государственности, никогда не утихавшей борьбе поляков за независимость, восстанию 1794 года, острому соперничеству за польские земли между Россией, Австрией и Пруссией, планам Наполеона, которого поддерживали тысячи поляков-добровольцев. Именно в этой ситуации молодой либеральный царь Александр I, воспитанный Лагарпом, отказался от грубой колонизаторской политики Екатерины II и под влиянием польского князя Адама Чарторыйского (Чарторижского), ставшего его другом и министром иностранных дел, согласился на конституцию, приняв титул короля Польского. «У Польши три врага — Пруссия, Австрия и Россия, — говорил он, — и один друг — это я». Более того, он мечтал о том, чтобы, испытав конституционное правление в Польше, перенести его и в Россию. Увы, его идеализм быстро выветрился, и когда под влиянием революционных движений 1820 года в Испании и Италии поляки вновь заволновались, польская пресса начала разоблачать злоупотребления администрации, возникли тайные патриотические общества, в частности, связанные и с русскими протодекабристскими, — Александр пригрозил отменой конституции, а великому князю Константину дал право действовать, невзирая на Конституцию. Что было дальше — известно. Николай I руководствовался одним принципом: «Мы готовы истребить врагов наших, где бы они ни предстали» (Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. СПб, 1849. Т. 23, № 22017). А грех, по молодости, Александра I не могли ему простить все последующие поколения имперских мыслителей.

Борьба финнов за конституцию и независимость была не столь кровопролитной, но не менее упорной. Она достаточно отражена в публицистике и в исторических исследованиях. Увы, как говорится, нет места и времени говорить тут об этом.

Судьба Украины сложилась иначе. Свою независимость она не отстояла, но получила одну за другой ряд советских конституций и, наконец, — самую демократическую в мировой истории — Сталинскую. В этих условиях, как совершенно справедливо замечает Глеб Павловский (а мы-то знаем это даже лучше его), «украинские кадры власти были одними из самых жестоких (...) И украинский КГБ был значительно более жестоким к инакомыслящим и оппозиции, чем московский». Действительно, в Украине популярной даже была пословица: когда в Москве стригут ногти, в Киеве отрубают пальцы. (Некоторые деятели украинской науки и культуры тем и спаслись, что «сбежали» в Москву. А сколько «космополитов», изгнанных из Украины, нашли себе пристанище в русской культуре?! А сколько нас, неугодных в Киеве, печаталось в московских журналах и газетах?!). Откуда же такая чрезмерная прыть украинских властей? Самоуправство, что ли? Однако стоит вспомнить некоторые очевидные вещи. Республиканский КГБ был всего лишь структурой КГБ всесоюзного, а там уж что-что, а дисциплину блюли и самодеятельности не допускали. Далее. КП(б)У, а затем КПУ функционировали, по статуту, всего лишь на правах областных организаций ВКП(б) — КПСС. Это общеизвестно. Итак — стоит ли фантазировать на тему: чем объяснялась особая жестокость террора в Украине? Да не личными достоинствами ее руководителей, а особым положением Украины в Союзе, страхом ее потерять. Отсюда и все остальное. Желающие могли бы ознакомиться с огромным количеством пропагандистских, публицистических, теоретических партийных документов, посвященных борьбе с «украинским буржуазным национализмом» в 20-е — 70-е годы, и с материалами судебных процессов, начиная с «Дела членов Центрального Комитета Украинской Партии Социал-Революционеров» (1921 год) и кончая многими сотнями материалов операции «Блок» (60—80-е годы). А познакомившись с воспоминаниями П.Шелеста, секретаря ЦК КПУ Ф.Овчаренко и некоторыми другими материалами, можно увидеть, что в 60—80-е годы украинские деятели даже пытались как-то умерить «антинационалистический» раж Брежнева — Суслова — Андропова, хотя и безуспешно.

... Это — лишь часть вопросов из затронутых в подборке «Российской газеты», по которым хотелось бы полемизировать с ее авторами. Вполне представляю, что и они могли бы полемизировать со мной — так сказать, полемика с полемикой. Хотя и не рассчитываю на их сугубое внимание. Далеко не все их мнения кажутся мне предвзятыми, мне не раз уже случалось (и, увы, еще придется) высказываться в не менее критическом духе о разных аспектах нашей действительности — хотя и с иной точки зрения. В конце концов, всегда можно прийти к согласию, если желать друг другу добра. И любить иное как иное, а не как нечто свое, тебе принадлежащее, тебе обязанное.

У знаменитого историка Н.Костомарова, русского по происхождению, украинского патриота по судьбе, есть сочинение «Две русские народности». Впервые оно было напечатано почти полтора века тому назад — в украинском журнале «Основа» (1861, кн. 3), вскоре запрещенном. Ученый ведет речь о формировании из восточнославянских племен южнорусской (украинской) и северорусской (великорусской) народностей, о драматических перипетиях их истории, об их отношениях с поляками. Сочинение давнее, не во всем может сегодня согласиться с автором и русский, и украинец (а тем более — поляк). Но интересны его выводы: ни южноруссам у поляков, ни полякам у южноруссов нечему учиться, т.к. «их коренные свойства одинаковы». А вот великоруссы «по характеру противоположны нам, но именно это и служит ручательством необходимости» связи между ними, «обмены» (Костомаров пишет не «обмена», а «обмены», в женском роде), «соединения и братства». Единственный раз на семидесяти страницах журнального текста Костомаров употребил слово «братство» — и вовсе не в той стилистике, которая возобладала позднее в агитпропе. Братство — это понимание иного и «обмена» с ним всем лучшим — для полноты человеческого. Для совместных усилий в сотворении достойной жизни. Этого мало для политиков, но достаточно для людей труда, науки, культуры.