Александр Невзоров: Мурлыканье Ричарда Докинза

Новая книга Докинза «Рассказ предка — паломничество к истокам жизни» — фундаментальный вернисаж части заблуждений, связанных с эволюцией человека. Эта прекрасная книга является образчиком поразительного самодовольства и поспешности

Тряпичная кукла, изготовленная по правилам культа вуду, называется «мистическим заместителем». Если она сделана правильно, то любые ощущения будут передаваться от нее к тому человеку, чье имя она носит.

Втыкание в куклу иголок будет вызывать у оригинала резкие внезапные боли. Прижигания огнем — ожоги. А пережимание шеи — удушье.

Но! В мрачную практику вуду, как выяснилось, легко внести позитивные новации: можно изготовить куклу себя самого и начать почесывать ей спину. По логике вуду, и эти ощущения тоже должны передаться от куклы к ее живому двойнику.

По сравнению с реальным процессом, магическое почесывание гарантирует массу преимуществ. Исчезает необходимость выворачивать в суставах руку, чтобы дотянуться ногтями до лопаток. Нет необходимости орудовать чесалкой или привлекать к процессу друзей, родственников или третьих лиц.

В своем фундаментальном труде «Рассказ предка — паломничество к истокам жизни» профессор Докинз именно этим и занимается. Изготовив очередную красивую куклу геноцентризма, он на семистах страницах ласкает ее, мурлыча от удовольствия. В этом мурлыканье нет ничего удивительного: нежничая с куклой, Докинз почесывает научную спинку себе самому.

Кстати, «кукла» действительно хороша. Настолько, что может стать «Альмагестом» эволюционной биологии.

Напомним, что античная наука, выбирая меж системами Аристарха и Птолемея, разумеется, предпочла последнего. Аристарх утверждал, что «Вселенная» имеет центром и интегратором Солнце, а Птолемей делегировал генеральное место Земле. Ей же он отдал и право дирижировать движением всех планет.

Это было ошибкой, но именно «Альмагест» Птолемея стал главным трудом человечества по астрономии, почти на полторы тысячи лет парализовав процессы познания мира.

Почему мы говорим о парализации?

Дело в том, что астрономия всегда была ключевой позицией развития знания. Это не удивительно. Только она предлагает конструкцию общей картины мира, фрагментиком которой является Земля и все виды жизни на ней. Как мы теперь знаем, этот фрагментик ничтожно мал и полностью зависим от состояния общей картины.

Ложный вектор астрономии надолго обеспечил ошибочностью и все остальные научные дисциплины. Напомним, что именно в чреве Птолемеевой астрономии вызрел уродец антропоцентризма. Через утверждения о «центральности» Земли и ее «первой роли во Вселенной» зарождалось представление и об исключительности homo. Эта ошибка дорого обошлась человечеству: часть наук устремилась по ложному следу, изучая и оценивая homo как некий вселенский уникум.

Значение биологии не так глобально, как астрономии, но в некоторых мелких вопросах оно весьма велико. В частности, биология диктует моду во взглядах на эволюцию человека. Книга Докинза — очередное тому свидетельство. Но опять, вместо прояснения множества неясностей и решения больных вопросов, мы имеем образец красивой, складной и уверенной генетической трескотни.

То, что сама биология давно задохнулась под тяжестью навалившейся на нее генетики, — это ее частные проблемы. Но попытка объяснить развитие человека агрессией и всевластием генов сегодня тоже может сыграть роль «Альмагеста».

По сути, именно это и происходит. Ошибочный и тупиковый генетический вектор становится непререкаемой догмой. Докинз год от года все виртуознее исполняет свою геноцентрическую арию, а публика хлопает все азартнее. Усиливается власть иллюзии: генетика является единственно пригодным инструментом для понимания истории раннего homo.

«Рассказ предка — паломничество к истокам жизни» — хороший вернисаж части заблуждений, связанных с эволюцией человека. И одновременно образчик поразительного самодовольства и поспешности.

Конечно, генетика очень мила и важна. Проблема заключается только в том, что к развитию того существа, которое мы именуем именно «человеком», она не имеет ни малейшего отношения.

Да, используя методы генетики, можно регистрировать множественные изменения организма homo и проследить биологический путь от дриопитека до самого Докинза. Геном объяснимым образом мутирует, закрепляя светлоглазость, курчавость, прямохождение, переносимость крахмала и лактозы, а также сход волосяного покрова. Аккуратно следуя за изменениями среды, он вносит в организм нужные корректировки, которые обеспечивают разным группам homo возможность выживания. В геноме находится местечко даже для такого пустяка, как закрепление эпикантуса (жировой складочки верхнего века, характерной для т. н. «монголоидов).

Но! За очень большой отрезок времени в геноме не закрепилась ни одна из тех функций, которые принято называть интеллектуальными.

Каждый человек вновь и вновь рождается питекантропом, не имеющим ни малейшего представления ни о языке своих родителей, ни о предназначении унитаза. Если homo пройдет курс социально-культурной дрессировки, то он узнает и то и другое. Если нет, то останется обычным животным, применительно к которому диагноз «слабоумие» будет незаслуженным комплиментом.

С первых информативных звуков, которые неизбежным образом развились в речь, прошло немало времени. Возможно, не менее миллиона лет. Речь, являясь колоссальным преимуществом человека, теоретически должна была бы стать видовым наследуемым фактором. Но... этого не произошло. Она не закрепилась. Каждого нового человека приходится учить ей заново.

За этот период даже черные медведи, попавшие в особые климатические условия, через мутацию известного гена MC1R обзавелись белой шкурой. Сцинки перешли от яйцекладства к живорождению. Тростниковые жабы повысили резвость. Пяденицы радикально поменяли окраску, а мидии, измученные домогательствами крабов, увеличили толщину створок своих раковин.

И это все чистая генетика, ибо «команда на изменение» может прозвучать только «из уст» гена. Ослушание невозможно. Везде мы видим энергичную чехарду пигментных и сигнальных белков, клеточных рецепторов и гормонов. Эволюция трудится. Вырабатываются и генетически закрепляются как милые пустячки, так и глобальные изменения. Кроты совершенствуют копательные пальчики, а тараканы учатся презирать яды. Геном каждого живого существа находится в движении, пытаясь обеспечить «свой» организм максимальными преимуществами.

А вот важнейшее свойство человека, отличающее его от жирафа, крота и моллюска, этим геномом полностью игнорируется, как нечто абсолютно незначительное и не стоящее закрепления. Как то, на что жалко потратить даже парочку сигнальных белков.

Конечно, тело человека изменяется. Особый ген тибетцев позволяет им приспособиться к разреженному воздуху, масаи приобретают длинноногость, у (части) чукчей и якутов возникает т. н. «холестериновый» аллель и т. д. Но эволюционная работа совершенствует лишь биологическую куклу человека, никак не фиксируя в его геноме главное отличие от животных: мышление, речь и интеллект.

Это упрямство генов начисто отрезает человека от всего опыта предыдущих поколений, заставляя каждую родившуюся особь обучаться всему заново. Обучение, как правило, происходит. Но! Оно всегда делается только через дрессировку, нарабатывающую те или иные цепочки условных рефлексов.

Этот факт давно требует объяснений. Но их нет. Как нет и никакой ясности по поводу того, какая часть мозга ответственна за генерацию именно мышления.

Разумеется, в поисках решения этой неприятной загадки наука цеплялась за все, что ей подворачивалось под руку. Но… всегда безуспешно.

Поначалу решающим фактором считался объем мозга и соотношение массы мозга и тела. Предполагалось, что своими удивительными свойствами этот орган обязан своей величине. Но исследования множества гипофизарных карликов, имеющих объем мозга около 400–500 см³, показали, что существо с объемом мозга в три раза меньше нормативного тоже способно говорить, петь, шутить, читать и писать романы, решать сложные математические задачи, стреляться на дуэли, гранить самоцветы и шулерничать при игре в карты.

Последним гвоздем в гроб «теории объема» стала красотка Антония Грандони, имевшая мозг 370 см³.

Антония пела, танцевала, обладала нормальной речью, писала любовные стишки и занималась рукоделием. Мозг Грандони был исследован доктором Л. Северини из Перуджи, который обнаружил, что чистый объем гемисфер (полушарий) красавицы равнялся 289 граммам, а еще 51 грамм приходился на мозжечок, ствол и продолговатый мозг.

 Основная работа по Грандони — Д. Кардон. D’una Microcefalata. В XXI веке Антонию в миниатюрности головного мозга перещеголяли Чандра Бахадур, Джунри Балавинг и другие карлики Филиппин и Непала.

Гипотеза взаимосвязи мышления и размеров мозга лопнула. Ее сменила версия о том, что «тем самым», ключевым фактором является «зона Брока» (нижняя лобная извилина мозга). «Зону Брока» назначили ответственной за речь. Но и здесь вышел конфуз. Нижняя лобная извилина оказалась простым центром моторики губ, языка и гортани. Разумеется, ни малейшего отношения к смыслам и содержаниям звуков она не имеет и обслуживает всего лишь механику звукоиздавания. Аналогичная ей по функции извилина была еще в 1877 году обнаружена доктором Duret у собаки и обозначена как «центр лая», а позже найдена у всех млекопитающих без исключения. «У животных нервные клетки в области Брока контролируют работу мимических и гортанных мышц, а также языка» (Pinker S. The Language Instinct: The New Science of Language and Mind. Penguin, London).

Затем выяснилось, что в процессе эволюции у homo несколько припухли лобные доли мозга. Этой-то припухлости и делегировали роль «главного отличия» человека от других животных.

Первым опроверг гипотезу об исключительной роли лобных долей Иван Петрович Павлов, за ним — У. Г. Пенфилд, а в 1977 году J. Hrbek поставил точку: «Приписывание лобной коре самых высших психических функций — традиционная догма, которая уже 150 лет задерживает прогресс научного познания».

Затем были обнаружены гены типа HAR1, отвечающие за развитие коры мозга, а также другие мелкие генетические радости.

Поначалу это показалось решением неприятной загадки, но на поверку тоже оказалось блефом. Дело в том, что если счастливого обладателя «Брока», HAR1 и самых больших лобных долей предоставить самому себе, с рождения лишив всякого влияния других homo, то мы вновь получим бессвязно мычащее существо. Мыча, оно будет мастурбировать при виде любой самки, устроит драку с зеркалом, а при первой возможности наложит кучу в центре бальной залы. Ни «лобные доли», ни HAR1 не сработают. Речь и мышление не возникнут.

История нейрологии и нейрофизиологии скрупулезно хранит все свидетельства о поведении тех особей homo, которые по разным причинам не прошли курс социально-культурной дрессировки. Этих документов много, но особенно живописны наблюдения за реальными «маугли», детьми разного возраста, в XIX–XX веках обнаруженными в джунглях Индии.

О мальчике 12 лет:

«Его нельзя было заставить носить платье даже в самую холодную погоду. Когда сделалось холодно, ему дали стеганое одеяло на вате, но он разорвал его на куски и съел часть его вместе с ватой и хлебом» (Journal of the Asiatic Society Proceedings for June 1873).

О мальчике 14 лет:

«Он не говорил, он только визжал. Он не переносил одежды и стаскивал с себя все, что только на него надевалось. Не ел ничего, кроме сырого мяса, и лакал воду языком. Предоставленный самому себе, он забирался днем в какое-нибудь темное место, ночью же выходил и бродил кругом ограды, и если находил кость, принимался грызть ее с жадностью. Этот мальчик умер в приюте через четыре месяца» (в Amherst Student помещено письмо профессора I. H. Seeye из Аллагабада (Индия), помеченное 25 ноября 1872  г.).

О девочках:

«17 октября 1920 года в Годамуре при уничтожении стаи волков были найдены две девочки — 1,5 лет и 8 лет. Доставлены в Миднарор. Из довольно подробных протоколов следует, что единственный звук, который они издавали, был крик-завывание. Этот крик начинался с грубого звучания и переходил в дрожащий пронзительный вопль на очень высокой ноте. Играя, они кусались. Старшая с 9 февраля 1922 года начала учиться передвигаться на коленях в выпрямленном состоянии (с выпрямленной спиной и без помощи рук) и вместо визжания научилась издавать звук "бхуу-бхуу"».

Обе девочки быстро умерли. Вскрытие показало наличие у них вполне здорового мозга. Разумеется, лобные доли, как и все остальные анатомические аксессуары, присущие современным сапиенсам, у них были вполне развиты.

Мы можем перебрать сотню примеров такого типа, начиная с XIV столетия и закончив XXI. Во всех случаях картина будет поразительно сходная. Более того, качество мышления и интеллект непосредственных родителей тоже не будут иметь никакого значения.

Выстроив сколь угодно длинную цепочку из нобелевских лауреатов и лауреаток, мы можем разжиться «финальным» младенцем. У него будет безупречная академическая родословная и самая интеллектуальная «наследственность». Но это опять-таки будет обычное животное, не имеющее ни малейшего представления ни о конструкции простой зажигалки, ни о Павлове.

Как видим, наличие особых анатомических, физиологических и генетических механизмов, образовавшихся у человека в процессе эволюции, не играет никакой роли. В данной ситуации не остается ничего другого, кроме как признать речь и мышление (т. е. внутреннюю речь) случайными эпифеноменами работы мозга.

Что такое «эпифеномен»? Это некое побочное, второстепенное явление, которое может сопутствовать основным явлениям... а может и не сопутствовать, в зависимости от обстоятельств.

Фактология беспощадна. По всей вероятности, мозг предназначен отнюдь не для мышления, а лишь для обеспечения сложных физиологических функций сложного же организма. Он может быть использован для мышления. А может и не быть, как это доказывают те миллионы лет, когда homo довольствовался скромной ролью стайного животного, проводящего жизнь в поисках падали.

Итак, эволюция не закрепляет те свойства, которые человек считает своими главными отличиями от других животных. Более того, эволюция выказывает в отношении речи, мышления и интеллекта поразительное пренебрежение. Они представляются ей менее важными факторами, чем форма лапок крота или цвет шерсти медведя. Увы, но генетическая незакрепляемость речи и мышления — это очень отчетливая «черная метка». Она прямо указывает на ничтожную значимость этих явлений не только в системе Вселенной, но даже и на Земле.

Ничего удивительного. Миф о мозге — это всего лишь очередной послед Птолемеева «Альмагеста». Мнение о том, что мозг человека — это «нечто, превосходящее сложностью и значительностью все, что мы знаем во Вселенной», вероятно, следует считать милым вздором и оставить дамам-психологам.

К сожалению, в разряд этих дам попадает и Докинз.

Дело в том, что мозг homo по параметрам «сложности» как часть картины Вселенной не может рассматриваться всерьез. Особенно по сравнению с планетарным движением, нуклеосинтезом, дырами и прочими естественными механизмами, которыми набиты галактики.

На мозг влияет все, без исключения. А он не может влиять ни на один существенный процесс. Чтобы убедиться в этом, не надо устремляться к Бетельгейзе или Солнцу. Достаточно маленького Эйяфьятлайокудля. Особенно забавно выглядит «сверхсложность» мозга на фоне миллиардов лет глобальных процессов, которые как-то не нуждались в его участии. Чтобы представить себе реальную роль мозга человека во времени и во Вселенной, достаточно посмотреть на диатомеи.

Диатомеи — это микроскопические одноклеточные водоросли, обитающие в освещенных слоях океана. Их так много, а срок их жизни так мал, что из освещенного слоя вниз постоянно идет «дождь» из мертвых диатомей. Если несколько этих организмиков слипнутся в смерти, то их вращение на долю секунды создаст иллюзию мерцания. Впрочем, сравнив мерцание диатомей со следом жизненного цикла мозга человека во Вселенной, мы, несомненно, польстили последнему. Его мерцание не заметно никому и ни для чего не служит, кроме развлечения самого homo.

Докинз, несомненно, блистательный автор. В его книге безупречно все, что не касается человека и его эволюции. Но в пикантном вопросе т. н. антропогенеза он лишь повторяет старую глупую сказку про пещерника, который по воле генов проделал бессмысленный путь от сланцевого рубила до кредитного «фордфокуса». А вот все больные вопросы о превращении обычного животного в существо, увлеченное генетикой, Докинз, как всегда, мило замурлыкал.