Можно ли доверять бабушкам наших детей?

Мы с мужем и ещё на тот момент маленьким сыном были в гостях. Сын Вася бегал, падал, плакал… Муж бегал за ним — поднимал, вытирал сопли, стряхивал грязь.
— Слушай, сядь уже наконец — женщины займутся, — сказал ему, разливая коньяк, армянин Акоп.
Муж послушно сел, а я послушно подняла сына и пошла к женщинам в столовую.

Это выражение давно стало нашей домашней присказкой, хотя я считаю, что воспитанием детей должны заниматься мужчины. У них это лучше получается.

Вот, к примеру, были у нас гости. Пока родители курили на кухне, в детской с детьми сидела семидесятилетняя бабушка. Когда я зашла в детскую, бабушка сидела на стуле и игрушечной машинкой долбила по голове ползающего под её ногами двухлетнего внука.

— Что ж ты тупой такой, Вовчик? — приговаривала бабушка.

Судя по спокойному лицу мамы Вовчика и невестки бабули, да и самого Вовчика, мальчик получал по голове тяжёлыми предметами регулярно.

— Может, забрать Вовчика? — предложила я.

— Лучше увести бабулю и налить ей вина. Нет, лучше водки. Она успокоится и уснёт, — прошептала гостья и посмотрела на меня с надеждой.

— А что у Вовчика с макушкой? — спросила я. Вовчик выделялся на общем детском фоне ярко-зелёными волосами. — Упал?

— А, это? Нет, бабушка в паровозик с ним играла.

Моя мама, бабушка не только мальчика Васи, но и девочки Симы, далеко не ушла. Девятимесячная Сима уже отличает своих от чужих. Бабушка для неё чужая, поскольку видит она её редко. Я же изо всех сил сюсюкаю, изображаю радость и восторг, кричу дурниной: «Бабуська нася приехала. Симочка, смотри — твоя бабуська! А кто пойдёт к бабуське на ручки? Симочка пойдёт!»

Бабушка приезжала трижды. Все три раза я договаривалась о встречах, надевала белую блузку и собиралась вернуться домой за полночь.

В первый свой приезд бабушка тихо открыла дверь, прокралась в спальню, где мы с Симой меняли памперс, и громко крикнула: «У! Стой, кто идёт?» Сима описалась на пелёнку и заорала. Я её поила каплями, качала и засовывала соску. Мама сказала, что «девочка не наша, и вообще у неё разрез глаз странный», и уехала. В машине она плакала и курила одну за одной.

Во второй приезд она не стала нас пугать. Мама взяла внучку на руки и стала её подбрасывать. Высоко. Ловила почти у пола. Сима, когда обрела способность дышать, заорала что есть мочи. Тогда бабушка перестала её подбрасывать, а посадила на коленки и начала играть в «По кочкам…». Мама у меня женщина энергичная, поэтому Симу, которая уже не могла орать, а просто сидела с открытым ртом и выпученными глазами, растрясло конкретно. Мама успокоилась только после того, как Симу вырвало сначала кашей, а потом компотом. «Какая-то она у тебя хилая. Не наша порода», — сказала бабушка и уехала.

В третий раз после слёз, криков, взаимных обвинений и бесконечных телефонных разговоров бабушка обещала «попробовать ещё раз».

Они очень мирно сидели на кухне. Правда, я уже отобрала у Симы булку с маком и кусок окорока, которые ей успела сунуть в руку бабушка. Ничего, как говорится, не предвещало… Бабушка пошла помыть руки и, проходя мимо внучки, брызнула на неё водой. Мама всегда любила игры на воде. Меня она однажды облила водой из тазика, когда я мыла посуду. То есть я её в шутку обрызгала, а она пошла в ванную, налила воды и вылила на меня целый таз.

Сима вздохнула, задержала дыхание, но не заплакала. Тогда бабушка решила, что девочке это нравится, набрала в рот воды и плюнула Симе в лицо, как раньше прыскали на одежду при глажке. Сима, отплевавшись водой, заорала.

— Мама, что ж вы делаете? — сказала я, неожиданно перейдя на «вы» с собственной матерью.

Этот раз был четвёртый. Бабушка была на лёгком взводе — боялась совершить ошибку. Я тоже была на взводе — очень хотелось уехать. На два часа. Хотя бы на два часа. Я уехала и даже сделала страшную вещь — выключила мобильный телефон. Чтобы они не могли мне позвонить и вернуть домой. И мне даже не было стыдно.

Через два часа я стояла под дверью и подслушивала. Из квартиры не доносилось ни криков, ни воплей. Она даже не была опечатана, а у подъезда я не заметила ни скорой, ни милиции. Они — бабушка с внучкой — сидели в гостиной на ковре и играли. Семейная идиллия. Если бы не одна странность. Сима сидела в моём шарфике. Толстом, шерстяном. Шарф был завязан под подбородком, как у пленного немца во время войны.

— Мама, у вас всё в порядке? — осторожно спросила я.

— Да, а что, не видно? — радостно сказала мама.

— А почему Сима в шарфике?

— Я боюсь, — на полном серьёзе начала объяснять мама, — она падает и бьётся головой. Разобьёт себе, не дай бог, чего, ты скажешь, что я виновата. Я ей шапку надевала — она её стаскивает. Вот пришлось шарф завязать.

— Мам, а где мой старый горнолыжный шлем? — вышел из своей комнаты Василий.

— В шкафу, а что?

— Ничего. Бабушка просила.

— А щиток на лицо хоккейный и капу в рот, как у боксёров, она не просила?

— А что, у вас есть? — обрадовалась бабушка.

— Мама, ну почему? Ты же опытная бабушка. С Васей ты такой не была, — начала причитать я.

Что я говорю? Была, конечно. Вася однажды сильно упал на даче и разбил коленку. Пока я и муж бегали за зелёнкой, перекисью водорода и пластырем, мыли руки и протирали водкой для стерильности, бабушка отвела внука в кусты, подставила банку, заготовленную под червей, и велела ему писать. Потом она залила мочой рану, а сверху залепила её обслюнявленным подорожником.

— У него будет заражение крови, — сказал мой муж, когда всё это увидел и незадолго до того, как слечь с невралгией и культурологическим шоком.

— Андрюха, не дрейфь, у пацана всё заживёт, б… буду, — сказала ему мама, на нервной почве перейдя на блатной жаргон.

Вася при этом бабушку обожает. Сима пока не может сказать, что чувствует.