Жизнь в кредит: капканы чужого мира

В прошлой колонке, в очередной раз возвращаясь к распутьям перестроечной и постсоветской России, я предложил наладить своего рода образовательный политологический практикум: для начала взять важные решения, которые все мы помним, и снова «проиграть» достоинства и недостатки альтернатив — как принятой к исполнению, так и отведенных или вообще не получивших права голоса. Итак, начнем!

Во многих элементах реформы были использованы ошибочные индикаторы и нарушены почти очевидные ограничения (не говорим о плутократии, важно, что масса доверяла). Если мы вспомним весь перечень частных задач реформы, то убедимся, что альтернативные направления и их ограничения не упоминались вообще или были вроде обещания Ельцина «лечь на рельсы».

Рассмотрим один вектор изменений, который, на мой взгляд, ведет в опасную трясину. Это элемент реформы под названием «жизнь взаймы». Сначала был поворот к большим внешним заимствованиям. Придя к власти, реформаторы собрали колоссальные денежные средства, но, видимо, жить в долг было условием «стать своим» для Запада. Недаром там говорят, что слабым странам предлагали кредиты, «как дарят алкоголику ящик виски» (это эпизод, как притча, в книге Стейнбека «Зима тревоги нашей»).

Наши экономисты уже в 1988 году стали настойчиво пропагандировать жизнь в кредит — сделать большие внешние заимствования, а отдавать долги государственной собственностью. Н.П. Шмелев писал: «По-видимому, мы могли бы занять на мировых кредитных рынках в ближайшие годы несколько десятков миллиардов долларов и при этом остаться платежеспособными... Эти долгосрочные кредиты могли бы быть также (при должных усилиях с нашей стороны) в будущем превращены в акции и облигации совместных предприятий».

СССР имел репутацию первоклассного заемщика, его кредитный рейтинг был высок и стабилен, долгов не набирал. Но с 1988–1989 годов Запад выразил желание давать кредиты «под Горбачева» — и соблазнили. А РФ стала уже брать займы «зависимого типа». В 1993 годы внешний долг РФ составил 81,5 миллиарда долларов, при этом займы давали на обычных условиях рынка ссудных капиталов, гораздо более жестких, чем страны с таким же уровнем внешнего долга. Скоро Россия столкнулась с отсрочками платежей, реструктуризацией задолженности и, наконец, с диктатом МВФ.

Но вошли во вкус. Только что Россия выбралась из кризиса 2008–2010 годов, истратив на спасение банков большую часть накопления (и, видимо, утратив часть активов), — и опять банки и предприятия набрали за границей долгов. Внешний долг России в 2012 году вырос до 624 миллиардов, а в 2014‑м — до 729 миллиардов долларов. Пошли по пути Греции (внешний долг 400 миллиардов евро) и Испании (внешний долг 1,9 триллиона евро), которых загнали в капкан. Нас еще только подманивают.

Но главное, за последние 10 лет в «среднем классе» России укоренилась культура жизни в кредит.

Одно это подрезает основание программы реиндустриализации и восстановления основных фондов, в том числе ЖКХ, — она может быть выполнена только при мобилизации всех ресурсов, которая возможна лишь при «отложенном вознаграждении», что есть антипод жизни в кредит.

Соблазн кредита сильно изменил тип мышления и шкалу ценностей существенной части граждан, особенно молодежи. Их впустили в «общество потребления» в момент кризиса и деградации производства — втянули в «революцию притязаний». Буржуазное общество создало целую индустрию производства потребностей на экспорт, и это стало важным оружием колонизаторов.

Разные народы по-разному закрывались от этого экспорта потребностей, сохраняя баланс между структурой потребностей и реально доступными ресурсами для их удовлетворения.

При ослаблении этих защит происходит, по выражению Маркса, «ускользание национальной почвы» из-под производства потребностей, и они начинают полностью формироваться в центрах мирового капитализма. Такие народы он сравнил с аборигенами, чахнущими от европейских болезней. Россия оказалась перед угрозой «зачахнуть», превратившись в слаборазвитое общество.

В советское время всем нам приходилось брать и давать деньги в долг. Но банки не продавали деньги (не было ссудного процента), и мы брали взаймы друг у друга. Еще был источник, который назывался «материальная помощь» — безвозмездная ссуда профкома по месту работы. В организациях был еще «директорский фонд», весьма значительный, но решения дать ссуду из этого фонда тоже принимал профком при согласии директора.

Было очень немного подпольных ростовщиков; их бизнес был запрещен, хотя в теневой экономике к ним обращались, но это не сопоставимо по размерам с займами у друзей. Никакого процента они не брали, как и расписок. Это было делом чести. Иногда приходилось брать крупные займы. Вот мой личный опыт. В 1983 году мне по жребию в профкоме выпало купить автомобиль, ВАЗ‑2105, новинка. У меня была старая машина, но чтобы ее продать, надо было ее чинить и подкрасить, это делали сами. А выкупать новую надо было сразу. Я в институте поспрашивал, у кого можно занять, мне посоветовали — зав. сектора истории химии, ветеран войны. Он тоже держал деньги на машину, но раз выпало мне, он мне без разговоров отдал деньги. Это притом что мы сильно расходились в истории химии, и он очень на меня сердился, на собрании назвал Геростратом.

А в конце 1970‑х я еще был м.н.с., бывало, перед получкой вдруг денег не хватало, и я выходил во двор, поджидал знакомого из нашего дома и просил дать мне взаймы 5–10 рублей «до получки». Никто ни разу не отказал, если были деньги, хоть я часто и не знал, как его зовут.

Но один случай особо запомнился. Мой близкий друг взял большую сумму взаймы у нашего общего однокашника. Долго не мог отдать, а тут 1991 год — кризис, инфляция. А этот однокашник был радикальный демократ и либерал. Друг мой собрал у кого мог деньги, пошел к кредитору, отдает ему сумму с учетом инфляции (кажется, в три раза). А тот возмутился: «Ты за кого меня принимаешь! Я русский человек! Сколько взял, столько и отдай!». Оба расстроились, но он отказался брать реальную сумму. Такой вот либерал.

А сейчас наши либералы и патриоты берут кредит по 15%, а то и 18%, часто не имея надежной зарплаты и тратя эти деньги не на жизненные потребности. За годы реформы в России в три раза сократилось число тракторов и в три раза увеличилось число личных легковых автомобилей. Средства, предназначенные для инвестиций в структуры восстановления и развития, проедаются нынешним поколением.

Сейчас в России непогашенные кредиты есть сейчас у 39,4 миллиона человек — это более половины экономически активного населения страны. Согласно прессе, в России начались массовые социальные дефолты — более 5 миллионов человек не платят по кредитам. Их долги перед банками достигают 1,3 триллиона рублей. Возникла еще одна общность с фрустрацией.

Большая часть населения сдвинулась к аутистическому мышлению, им тяжело будет выбраться. Но этот груз ложится на всех — надо думать, какие возможны способы реабилитации наших земляков в нынешнем состоянии государства и общества.