Жизнь свердловского борделя: взгляд изнутри

"Аквариум" в три этажа почти в центре Екатеринбурга. В нем есть рыбки-цихлиды и чернополосые цихлазомы. А еще рыба-бабочка и черная моллинезия. Пираний нет, хотя их стало модно разводить. "Аквариум" - это не совсем бордель, скорее салон, в котором можно купить секс. А еще - душевность. Нарушая законы построения текста, следует с самого начала сказать: у рыбок есть душа

- А она все ходит и ходит вокруг дома. А он нам говорит: «Несите канаты!» А администратор ему: «Ты что, с ума сошел? Восемь вечера! Центр! А ты из окна третьего этажа!» Так он еще - нет чтобы сидеть спокойно - в окно зачем-то выглядывает. Она его заметила и кричит: «Скотина! Я вижу тебя. Выходи!» А он - нет чтоб молчать - «Это не я». Вот дурак!

- Долготерпеливая жена попалась, - отрывается от кофеварки Лола, брюнетка с нежным голосом и тяжелым взглядом.

- Но они уже двенадцать лет вместе! Она аборт от него сделала и теперь не может иметь детей! Образования у нее нету. Куда ей?

«Он» - клиент из салона, в котором Вера работала раньше. «Она» - его жена. Лоле нет еще сорока. Она чернополосая цихлазома, рыбка, живущая в стоячих водоемах. Чернополосик миролюбив, но, если тронуть, проявит агрессию и может атаковать довольно крупного хищника. Вере двадцать лет. Она сидит за кухонным столом, поджав под себя босую ногу. В открытом платье пятнистой расцветки она похожа на пещерную женщину.

Звонок. Это клиент. Стук каблуков по лестнице. У Молли высокие каблуки и черное платье, едва прикрывающее бедра. Черные волосы в мелких завитушках и сильные ноги. У Оли густые рыжие волосы до пояса, но стать золотой рыбкой мешает тяжеловатая челюсть. Девушки садятся за стол напротив клиента. «Хоть чаю человеку предложите!» - кричит им Лола из соседней залы с камином.

Оттуда, где я сижу, не слышно, о чем говорят на кухне. По тону - обычная беседа. Мне не видно клиента, но девушки хорошо видны. Оля улыбается. Молли скучает. Вера смотрит на него так, будто ждала всю жизнь: через несколько дней ей платить за съемную квартиру. Он выбрал Веру. Они поднимаются наверх.

Через час клиент, мужчина среднего роста без особых примет, бодро спускается. За ним Вера с охапкой постельного белья. Вера смотрит на меня. Глаза у нее желтоватые. Кладет на стол три тысячи рублей - стоимость часа услуг в салоне. Сорок пять процентов из них достанутся ей, пятнадцать - администратору, остальные сорок уйдут на оплату ренты и «крыши». «Ему кризис только на руку, - говорит о клиенте Вера. - У него доход в долларах».

Вечером я снова прихожу в салон, уже с вещами. На кухне запах курицы с чесноком. Здесь нет ограничений по возрасту - не берут только девушек до восемнадцати. Самой старшей тридцать семь.

Лола высыпает на стол семечки. Молли, лежа на диване, смотрит телевизор.

А вчера приходили хамы. Сразу же на девочек наехали. Те встали и вышли. «А вы че такие распироженные? Мы че, в гимназию пришли? Мы в бордель пришли». - «Ну и идите в бордель! В городе куча борделей. Встали и пошли отсюда!» - «Что?!» - «Сказали: встали и пошли. У нас очередь, а вы тут пальцы гнете». - «Да мы в жизни больше сюда не придем!» - «Одолжение нам сделаете. Огромное одолжение».

- Клиент может приехать в бордель, поставить всех девочек в ряд, заплатить по десять тысяч каждой и сказать: «Мяукайте», - возмущается Лола. - И они встанут и будут мяукать. А у нас девочки скажут: «Лучше мы тебя ногами забьем».

- Ты пришел, а я перед тобой должна прыгать-бегать только потому, что ты заплатил? - дополняет Вера, пальцами выщелкивая семечку в рот. - А ты сделай для этого что-нибудь: отнесись ко мне с душой, дай денег больше, подари коробку конфет. И я по-другому к тебе отнесусь - по-чело­вечески. А если придешь и скажешь: «Ну-у, что ты умеешь, детка?», я сделаю все что надо, но того, за чем ты пришел, не получишь.

Клиент приходит за «душевностью», в этом здесь убеждены. Пришел, выговорился, его выслушали, может быть, даже что-то посоветовали. Захотел поесть - что-нибудь приготовят. А интима хочется - ну, тоже пожалуйста. «Просто с женой особо не поделишься, - говорит Лола, - она в свою сторону советы давать будет. Любовница тоже. Друзья? Но им же по большому счету наплевать».

Уже на второй день я замечаю, что чувство собственного достоинства у девушек не только не потеряно, но обострено и гипертрофировано. Особенно у Лолы, хотя «девушкой» она не работает. Лола не хозяйка салона: его, скинувшись, открыли сами девушки и пригласили ее администратором. Но та граница, за которую Лола никого не пустит, почти осязаема. Как и боязнь девушек ее переступить. Лола отсидела несколько лет в колонии за убийство мужа.

- Самооборона? - спрашиваю ее.

- Нет, просто он причинил мне сильную боль. Я воткнула нож ему в сердце.

Четверо детей ждали ее в детском доме.

А у Веры жизнь - сплошная Санта-Барбара. Столько всего случилось: несчастная любовь - раз, подружка предала - два, чужой город - три. Родители были против, когда она начала встречаться с наркоманом. По прописанному сценарию Вера ушла из дома, молодого человека посадили, и, чтобы его откупить, она пошла зарабатывать в стриптиз-клуб.

- Танцевала? - уточняю.

- Нет... Сама не понимаешь?

Чувствуется, что Вера врет. Но в салоне без своей «истории про наркомана» не обойтись - каждый клиент считает своим долгом спросить: «Чего ж ты не пошла на нормальную работу
?» «Была бы работа - пошла бы», - отвечает Вера. В Екатеринбург она приехала из города В. Заработала на квартиру на родине. Сейчас копит еще на одну - в Екатеринбурге.

- Это же не от хорошей жизни, - говорит она, как будто оправдываясь.

- Ты могла вернуться к родителям, - замечаю я.

- Не могла! Я самостоятельная, взрослая. Гордость не позволила.

- К родителям - не позволила, а... - я не договариваю фразу: и так все понятно.

- Это удобный способ зарабатывания денег, - говорит она. - Я хочу квартиру, красивую одежду, вкусно есть. Не хочу думать, купить мне двести грамм колбасы или сто грамм сосисок. И не хочу получить все это, когда мне будет сорок.

Историю про наркомана Вера рассказывала совсем другим голосом: сейчас ее артикуляция слабеет, будто она не хочет выпускать слова изо рта. И вообще, она не себя продает, а свои услуги!

- Кто-то хорошо танцует, кто-то наращивает ногти, а у меня такой вид деятельности, и я отношусь к нему как к обычной работе, - говорит она. - А мужчины... Кто-то одинокий, кто-то влюбляется, а кому-то просто удобно. Он женатый, пришел, заплатил, получил секс с молоденькой девушкой, и никому не надо пудрить мозги, и никто не будет ему названивать, чего-то требовать, ему не надо содержать любовницу и вешать ей лапшу на уши. Это очень удобно: заплатил, и никаких проблем.

- А еще этот мальчик! Из автомастерской. Воображает, будто он ее спасает,- Вера перестает щелкать семечки и ерзает на стуле. - Тоже спаситель нашелся! Ходит, зарплату на меня тратит и свято верит, что я перееду к нему в комнату и будет в ней жить. О господи! Вот дурак! А я - тоже дура! Взяла и влюбилась в клиента! А он... Ну, он же видел: девочка маленькая, глупенькая. Зачем эту лапшу по ушам гонять? Мне же больно! Обидно! А ему смешно - проститутка, а любит, всем другим отказывает. Взяла и уехала в В., чтобы забыть про все, начать жить заново. Потом вернулась, выхожу на работу... Первый клиент - толстый страшный дяденька: «Я тебе нравлюсь? Скажи честно!» Ну что он в этот момент хочет от меня услышать? Мужик, может, тебе зеркало подарить? Сходи в ванную, глянь. Посмотри - кому ты понравишься? Ну что ты от меня хочешь?! Господи... «Ну конечно, король ты мой, Мэл Гибсон».

- А не все ради денег идут,- Молли отрывается от ноутбука
. - На данном этапе мне интересно вот так, а станет неинтересно, уйду.

Молли - бывший капитан милиции, дочь сотрудника угрозыска, работает здесь не ради денег, а за экзистенциальный интерес. Наблюдает за жизнью в салоне изнутри и принимает в ней активное участие. Профессиональная деформация ей пока не грозит. Когда она ее заметит, то уйдет.

- А можно мне с ним? - спрашивает Молли у Лолы.

- А ты думала, я не разрешу? Бедный ребенок!

- Что же мне надеть, что же мне надеть?

- Ну, вид-то б...й создавать не надо. Он же не клиент, он же любовь. И что у нас все такое грязное? Такое замызганное? Если я вас не пну...

В салоне идеальная чистота. Лола подзывает меня к аквариуму, опускает в него руку и гладит рыбок: «Моя хорошая, моя деточка. Это астронотусы. Ручные. Только покоцанные - чернополосики их лупят». Лола смеется. Смех легкий, счастливый, девичий, глаза - тяжелые.

- Влюбился, - газа у Молли горят. - Секса не было, ни разу. Да, у него есть возможность приехать, заплатить. Но тогда все разрушится!

Влюбленный клиент звонит и шлет Молли эсэмэски каждые десять минут, а она всегда отвечает, даже если с клиентом. И впечатления, что она «работает», у него не создается. Он женат, но с женой не живет.

- Планы на будущее? - спрашиваю я.

- Не такой он человек, чтобы изначально планы строить, - отвечает она.

Молли читает мне четверостишье про любовь, которое написала, когда убили ее жениха, тоже работавшего в милиции. А потом чувства вернулись, более сильные - к клиенту.

Молли из обеспеченной семьи. Два года жила во Франции. Она долго просилась к Лоле, но та не хотела брать, потому что «дорога сюда широкая, а отсюда...». Потом пришла, а тон милицейский, допросный. Другие девушки предупредили Лолу: «Если она с нами будет так разговаривать, мы ей башку проломим». Лола ей объяснила: «Они не лучше и не хуже тебя. Это ты знаешь, что ты капитан милиции. А девчонкам по фигу». И Молли с ними поладила. Она ведь, понятное дело, тоже рыбка, черная моллинезия, которая отлично уживается с соседями по аквариуму, если те ненамного больше ее.

Лола всегда говорит: «Не ходите замуж за клиентов, этот брак - только до первой ругани».

- И тогда он напомнит ей: «Да ты кто? Проститутка! Вот ты кто!» - рассказывает Лола. - «А ты за меня платил?! Не платил!» А если платил... Горы золотые будет рассыпать, не ходите. Нда...

Мы сидим в подвале на диване перед телевизором, здесь есть сауна и большой аквариум. Я лушаю монолог Лолы.

- Но девчонки не слушаются, а строгой быть тяжело. Никакие они не бедненькие - пошли бы на фабрику работать. В этом конкретном месте нет такой грязи: я ни на кого не ору, на деньги
не ставлю. Просто они знают, что могу выставить, и все. И не надо здесь свои порядки устанавливать - через пятнадцать минут уже на улице будешь права качать.

Лола рассказывает, что раньше сама «работала». В тридцать шесть ее выпустили из тюрьмы, она забрала детей, в поисках работы перепробовала все варианты. Этот был последним. Потом она встретила Сергея и ушла из бизнеса, но не до конца. Сергей работает охранником здесь же в салоне.

- Я сняла квартиру, открыла салон, девчонок набрала, - продолжает она. - Они мне как подружки были, и вот этой черты тогда не было. В итоге сели на шею, а мне неудобно напомнить, что завтра за квартиру платить: у одной депрессия, у другой то, у третьей се. Каждая занималась своими делами, а я влезала в долги, тянула квартиру, но у меня ведь дети, да еще за «крышу» платить. Это сейчас на процентах я зарабатываю больше, чем когда была хозяйкой.

Если выручка - тридцать тысяч в день, Лоле достаются четыре пятьсот. Но часто бывает, что выручка - сто тысяч, и тогда Лоле достаются пятнадцать.

- Есть заведения, в которых девочки - пушечное мясо. Неважно как, а деньги отработай. Здесь я воспитываю в них достоинство, - вее голосе сквозят педагогические нотки: когда-то Лола работала учительницей. - Потому что самой пришлось хлебнуть этого отношения, этого пренебрежения. Никакие деньги не решают всего! Это ты к нам пришел, а не мы к тебе! Это ты нуждаешься в помощи, и будь так добр, относись по-человечески к человеку, который тебе эту помощь оказывает. Пусть за деньги! А стоматологу ты не платишь? Попробуй-ка с ним так себя вести!

Также в салоне не заявлено садомазо, потому что Лола сама работала «госпожой».

- А как это тяжело - унижать морально, - говорит мне Лола, и ее взгляд еще больше тяжелеет. - Сначала пыталась их исправить. Но все очень жестко... Больно тебе, солнышко? А хочешь, цветочек вышью на коже, на спине? Не бойся: иголка стерильная, нитки хирургические! Ну и что - проколю!

- А цветочек хоть красивый? - спрашиваю ее.

- А это уже неважно... А плеткой хочешь? Но они же сволочи! Чувствуют, что сдерживаюсь, жалею, и специально злить начинают. Ну, тогда держи по полной программе! На тебе! ...А какой я была учительницей... Всегда с собой пирожки, булочки, печенюшки. Огурцы-помидоры на зиму закатывала, варенье варила. И тоже не могла представить, что смогу такое сделать... А краш-фетишисты? Приходят и просят, чтобы девушки каблуками давили рыбок, мышат, кроликов, котят. Девочки плачут: мышек жалко. А одна взяла и послушалась, раздавила. Я ей - вон отсюда! Пошла вон! Не будет таких в этом салоне! А видела бы ты, какие приезжают - богатые, холеные, бриллианты карат на десять. Там та-ко-е! Сначала блондинок перепробовал, брюнеток, высоких, маленьких. И уже не возбуждает ничего: нажрался!

Я собираюсь пробыть в салоне несколько дней, поэтому надеюсь клиентов увидеть.

- Она работать сегодня не будет, просто с вами посидит, - представляет меня Лола клиентам.

За столом на кухне уже сидят Молли, Оля, Ксюша и два клиента, Игорь и Рустам. Пьют мартини.

- Ах, наливай, джигит, а то уйду! - просит клиента Оля.

По глазам Молли видно: ей откровенно скучно. Ксюша все время молчит. Она гуппи, рыбка незаметная, неприхотливая. Таких удобно разводить в аквариуме. Она ждет, что на нее обратит внимание Игорь, а он не обращает.

- Сегодня Крещение, - как-то невпопад говорит он.

Джигит выдает порцию мата, ему вообще нравится «русский мат». Девушки хохочут.

- Извините, вам же сказали, я сегодня не работаю, - говорю джигиту, когда он наклоняется к моему уху. - Простите, но я не работаю. Сказала же, руки убери!

Джигит - спортсмен, мастер спорта, уже несколько лет живет в Екатеринбурге. Хотел стать детским тренером, а стал охранником у «богатого попа». Теперь он обрусевший: «говорит по-русски, кайфует по-русски». Когда старый станет, бороду отпустит и скажет: «Аллах акбар!»

- Как ко мне Аллах отнесется? - спрашивает он меня.

- Чем длиньше борода, тем лучше, - отвечаю я.

- Шайтан мне в душу зашел, - шепчет он мне, чтобы другие не слышали. - А так жил бы у себя в горах. Родители меня в интернате бросили. А это все приходящее-уходящее. Помоешься, и все уйдет.

- Просто у каждого свое мнение, - говорит Оля, услышав его слова. - Рустам! На меня смотри! Я буду ревновать. У каждого свое мнение - по поводу того, кто здесь работает.

Допустим, что здесь делаю я? В своей обычной жизни я одинокая, а здесь я себя такой не ощущаю. Здесь есть поддержка девчонок, и мужчины, которые приходят, меня боготворят! Я могла бы по своей специальности работать, но там у меня не будет того, что есть здесь... Ах, наливай, джигит!

- Уводи мужчину, - шипит на нее Молли.

Рустам уже заплатил за Олю.

- И не каждая так сможет,- Оля все не уводит и не уводит мужчину. - Я видела многих: да, я хочу, мне нужны деньги, а проходит день-два, с мужчинами побыла, и все, срывается: «Не нужны мне ваши деньги! Не могу больше!» А клиенты разные, агрессивные, пассивные. Они приходят с проблемами, выговориться. Недавно фээсбэшники были, а девчонка нагрубила. А их по шерстке надо, по шерстке, а потом - против.

- Поговорить с тобой хочу, - наклоняется ко мне джигит. - Скажи, я хороший человек?

- Да не знаю я.

Оля заходит в туалет. Я догадываюсь, что она звонит Лоле и просит меня забрать. Возвращается.

- Рустам, тебя девушка ждет! - напоминает Молли.

- Я православный. А сегодня Крещение, - говорит Игорь, и снова невпопад.

- Я тоже, - сообщает Оля и начинает: - Когда я была маленькая, родители говорили, мне надо в армию идти - любила командовать. Я хотела снайпером по контракту в Чечню, но меня не взяли. Такой у меня был в жизни период. То есть плохо мне было...

- И только из-за этого ты смогла бы выстрелить в человека? - спрашиваю я.

- Если бы он в меня стрелял, то смогла бы.

- Но ты туда и собиралась для того, чтобы в тебя стреляли.

- Вот именно, - тихо, но очень зло говорит Рустам.

- Чечня была чем-то далеким. И отец моего ребенка - он пограничник. Он не хотел об этом говорить. А я просила: «Давай, объясни, почему ты так себя ведешь». Хотела знать, что он там ощущал, почему стал таким, поэтому и пошла бы в снайперы.

- Все-таки какая несовместимость - быть снайпером и такой женщиной, - говорит Игорь.

Пауза. Девушки смотрят на него.

- Какой женщиной? - спрашиваю я.

- Это не то, что вы подумали.

- Я никого не хотела убивать. Но, в принципе, могла бы и убить, - Оля никак не выговорится.

- Один раз бы нажала и уже не смогла б остановиться, - говорит Игорь.

- Теперь вы понимаете, в чем сходство? - поворачиваюсь к нему.

- Рустам, уводи девушку! - зло кричит Молли: я их раздражаю.

Они поднимаются наверх. Игорь рассказывает о своей поездке на Байкал. Там жил отшельник, который после революции сел в позу лотоса, сказал: «Я больше не могу жить в таком мире» и прямо в этой позе ушел из жизни. Игорь похож на моего друга детства Петьку. Мне непонятно, зачем он пришел в бордель.

Через пять минут Рустам возвращается и, перекинув ногу через спинку стула, садится на него задом наперед. Он уже голый, только в полотенце, и мне все видно.

- Ниче, что я вот так? - спрашивает он меня.

- Мне все равно.

- Рустам, - говорит Молли, - ваше время вышло, два часа. Дальше вы не оплачивали.

- Но мы сидели, думали, - отвечает тот. - Ну, давай час уберем, бог с ним. Только не надо нас это самое...

- Вы же не просто думали. Вы два часа сидели, общались.

- Денег не жалко. Можем заплатить. Просто мы от души хотели, - грустно говорит Рустам, и понятно, что кавказские законы гостеприимства мешают ему понять: в салоне нет ничего бесплатного, денег стоит не только секс, но и просто общение.

- Давай не будем. Мы могли бы и с другими клиентами общаться, - напоминает Молли.

- Я только в душ успел, туда и обратно, - возмущается Рустам. - Город большой, можем уйти.

- Никто не держит. Рустам...

- Рустам! - спускается Оля, тоже в полотенце.

- Да-да, можно нам в лицо смеяться, - он снова наклоняется к моему уху, - а за спиной плеваться: тьфу, чичи-хачи! Я все это знаю и не кайфую на этой вашей кухне.

Джигит встает и идет наверх с несостоявшимся снайпером.

- Просто хотелось бы, чтоб поменьше алчности в глазах было, - вдруг говорит Игорь.

- А тебя Лола зовет, - не без злорадства сообщает мне Молли.

Лола мне выговаривает: клиентам надо улыбаться, он должен чувствовать, что умнее тебя. Когда меня в следующий раз выпустят к клиенту, то я должна молчать и смотреть в пол.

- Поехала, купила сомиков маленьких, привезла, поставила сумку перед крыльцом, а сама - по делам. Сергей вышел и отнес их на мусорку, - рассказывает Лола.

- Во-первых, не сумку, а пакет, - возражает Сергей. - Выхожу, смотрю: пакет на пороге. Думаю, опять соседи-гомосеки свой мусор не там бросили.

Постепенно я осваиваю терминологию Сергея: «гомосеки» - нехорошие люди, «упырь» - клиент, «божоле тысяча девятьсот семьдесят шестого» - вино, любое.

- Один только сомик выжил. Вот он, птеригоплихт, - Лола стучит пальцем по стенке аквариума.

- Молли наверху носится, одевается, - говорит Сергей, когда сверху доносится стук каблуков. - Смотришь, девки все вроде адекватные, нормальные, с мозгами. Но когда дело доходит до каких-то личных отношений, то такие дуры становятся! - он машет рукой и идет на кухню за пивом. Сергей - птеригоплихт, неутомимый чистильщик аквариума.

- А белое платье - нормально? - заглядывает в комнату Молли.

- Сейчас ее клинит, - говорит Лола. - Но прозрение-то наступит все равно. Игра затянулась. Получилось как: этот клиент пришел сюда со своей любовницей, девушкой тоже из нашей сферы, индивидуалкой. И Молли он сразу понравился. Он это увидел. Молли пошла его провожать и столк­нулась в дверях с этой его девушкой. А он стоит как король, смотрит на них обеих свысока. На следующий день ей пишет: «Ты извини, сейчас это будет только так, а не по-другому». А я взяла и за нее ответила: «Извини, ты неправильно меня понял - я всего лишь проявила симпатию». И его переклинило. Он из разряда мужиков-завоевателей.

Лола часто поминает в разговоре еще одну сотрудницу салона - Нику. У той тоже любовь, к таджику. Он сидит дома, не работает, а она, Ника, работает и содержит всю его семью в Таджикистане. А еще бывает как с Оксанкой - мужик сидит дома, не работает, еще и замечания делает: «Ты что, так занята была с клиентами, что не смогла за весь день мне позвонить?» А в пример она ставит Ленку: у той трое детей, один приемный, и в этом году она выходит замуж за клиента, мурманского олигарха.

На кухне музыка и смех - приехал клиент Молли, а с ним немолодой мужчина, которого называют «Дождь». Молли выходит к ним в белом платье почти до подмышек, из-под которого видны резинки черных чулок и бюстгальтер.

- Одной причины быть не может, это комплекс причин, - говорит Дождь, сидя у камина, когда я спрашиваю его, зачем он ходит в бордель. У него залысины, очки в золотой оправе и вдумчивый взгляд.

- Я не люблю слово «проститутки». Давайте будем называть их девочками, - предлагает он.

Дождь давно пишет на интернет-форумах отчеты о своих «походах» в салоны - в литературной форме. Возможно, так он выплескивает свой нереализованный творческий потенциал. Это - одна из причин. Другая - нехватка общения. С женой на «эту тему» он общается меньше. А любовницы у него нет, потому что не хочет никого обманывать и брать на себя обязательства.

- А жену вы не обманываете? - спрашиваю я.

- Нет, да и вот это не воспринимаю как покупку товара. Я тут общение покупаю. Первый опыт в салоне был неприятным, остался осадок. И я понял, что не хочу больше «на конвейер» - нужен не только интим, но и душевность... Вообще, в большей части таких измен виноваты сами женщины. Жена постоянно обвиняла меня в том, что я гуляю. А когда на самом деле начал, обвинять перестала. Семейная жизнь улучшилась, как ни странно. Ушла неудовлетворенность, часть комплексов, повысилась самооценка. А за свои грехи я сам отвечу. В Новом Завете говорится: согрешить можно даже в помыслах. Так-то. Ну и какая тогда разница? - Хотите меня потрошить, давайте, - устало продолжает он, - потрошите до конца. Вы меня не обидите, даже если поймаете на лжи. Наверное, здесь взаимная игра: не друг с другом, а с самим собой.

- И нужен второй человек - зритель, который будет за ней наблюдать?

- Вполне возможно. А почему нет, если игра хорошая? Много раз были случаи, когда приходил в салон и уходил без интима: у девочки психологическая травма - не мог я на нее еще и себя навесить...

- Или ее на себя?

- И это тоже.

- Дождь, мы тебя ждем, - зовет Молли. Она меня не любит.

- Пройдет начальный этап, и потом живут, душой не болеют, - продолжает мужчина. - Хотя чужая душа - потемки.

- В первый день здесь я смотрела на девушку, которая спускалась по лестнице после клиента с охапкой белья, - говорю я. - Мы встретились с ней взглядом...

- Это страшно, - отвечает он, не дослушав. - Как-то я убил животное на охоте. Получилось, как у Розенбаума: я увидел глаза умирающие... Глаза этой девочки - та же история. Я не хотел бы их видеть.

- И вы специально в них не смотрите?

- А вы мне предлагаете смотреть на своих постаревших одноклассниц?

- Я себя никак не позиционирую, - это уже Молли, она приходит из кухни и по-хозяйски садится на подлокотник возле Дождя. - Если мужчина мне не понравится, я не пойду. Хоть десять, двадцать, сорок тысяч положит - деньги ничего не решат. Не нужно всех под одну гребенку.

- Однако я не раз видела, как ты идешь, и за деньги, - напоминаю я.

- Я наблюдаю. Хочу знать, что человек обо мне думает. Я делаю то, что хочу в данный момент.

- А утратить что-нибудь не боишься?

- Настоящих изменений пока не произошло. Я не могу тебе объяснить, ты не в этой среде. Я ни о чем не жалею. Я так хочу! Хочу, и все.

- То есть ты считаешь, что всегда нужно получать то, что хочешь?

- А кто придумал нормы? Судьи кто? Кто знает, что хорошо, а что плохо?

- Для меня норма - усредненная величина, - говорит Дождь. - Берется двадцать человек, меряется температура. Тридцать шесть и шесть - это норма. Но кто сказал, что норма - именно она?

- Эти попытки отмести нормы обычно бывают у людей, которые их нарушают, - замечаю я.

- Дождь, мы тебя ждем. Пошли. Я хочу... - я не нравлюсь Молли, и так она протестует против моих посягательств на их клиентов и пребывания в салоне вообще.

- А я не хочу, - я упираю на слово «хочу». - И ты мне мешаешь.

- Что вы думаете о девушках? - спрашивает меня Дождь.

- Мне кажется, в их душах еще до прихода сюда образовалась какая-то червоточина.

- Найдите противовес.

- Я его ищу.

- Я искренне хотел бы вам в этом помочь, - он задумывается, трет пальцами лоб, молчит. Ничего на ум не приходит.

Вечером я засыпаю в отдельной комнате на кровати, на которой обычно девушки занимаются с клиентами сексом. На стене висит фотография владельца дома. Одинокий богатый мужчина строил его для себя. Потом ему предложили дом побольше, и он уехал, не взяв с собой ничего, даже сувениров. Из кухни доносятся взрывы хохота и музыка, которая отдается в моих ушах и животе - дын-дын-дын... Мне кажется, это стучит сердце дома.

Три часа дня. Все спят. Бесцельно брожу по салону. Четыре часа. Лола встала и говорит по телефону.

- Да, такая стройная, в леопардовом платьишке к вам выходила... Кто? Ника? Нет, она на занятиях.

- А я всех клиентов помнить должна! - возмущается Лола, обращаясь ко мне. - Это я, Вячеслав. В черной шубе к вам приходил... Звонков море, а у двоих месячные, у третьей подозрение на беременность, четвертая вчера перепила. Тут такой клиент, армянин, он в «Екатеринбург-Центральном» остановился. А послать к нему некого... - Лола смотрит на меня. - Ну, если только ваш журнал закроют, - примирительно добавляет она.

В «Екатеринбург-Центральный» едет Ксюша. Сегодня в аквариуме самцы забили самку-цихлиду. Хотели поразмножаться, а она была не готова. За это ее долго били хвостом, а она легла под камушек и умерла.

Я жарю драники - надо же как-то отрабатывать свое пребывание здесь. Молли лежит на диване с ноутбуком.

- Кто взял моего Буковски?! - кричит из туалета Сергей.

- Я! - отрываюсь от сковороды. - Он в моей комнате.

- Хорошо, что не упыри, - Сергей выходит из туалета в леопардовом халате, накинутом на спортивный костюм.

- Я ничуть не ставлю под сомнение ваши кулинарные способности, - важно говорит он, - но... может, включите конфорку под сковородой? Молли, сходила б ты в магазин за сметаной. А где грязное белье? Несите, закину в машинку.

Семейную идиллию нарушает приезд клиента. Лола угощает его чаем с драниками и развлекает беседой. Я, как мне было велено, молчу, смотрю в сковороду. Клиент - крупный, неприятный, но тоже обычный мужчина.

- Как ее зовут? - спрашивает он, показывая на меня.

- Она сегодня не работает, - отвечает Лола.

Я говорю себе, что скоро отсюда уйду, что просто готовлю здесь репортаж, но, находясь здесь, психологически не могу отделить себя от салона и работающих в нем девушек. По­этому не могу подавить в себе чувство злости, вызванное вопросом клиента. Почему он меня не спросил, как меня зовут? Я что, вещь?

От армянина приезжает Ксюша и сразу же поднимается наверх с клиентом. «Тапочки наденьте. И чай, если хотите, можете с собой взять», - предлагает она ему.

Пьем чай. Через час Ксюша спускается.

- Он такой мужчина, - рассказывает она об армянине, беря с тарелки драник. - Добрый, внимательный. А этот... Ну не знаю, хороший дядька. Он уже пятнадцать лет в Калифорнии живет.

Ксюша поглаживает живот. Моя рука застывает над тарелкой - я вдруг понимаю, что ей это нравится.

Лола заказывает для меня такси: я улетаю в Москву. Приезжает тот же таксист, который увозил последнего клиента.

- Леша, а тебе этот последний клиент ничего не говорил? - спрашивает она его.

Леша нерешительно молчит, сжимая руками кружку с чаем.

- Говорил, - признается он. - Сказал, непуганые вы.

- В смысле - непуганые? Он что, напугать нас хочет?

- Ну, типа того. Сказал, ОМОН сюда нужно навести и ментов чкаловских. Говорит, все уже знают, что это за контора.

- Чкаловские здесь были. Я сказала, ничего платить не будем: у нас «крыша». Позвонила «верхним», те перезвонили этому рувэдэшнику: «Ты че там делаешь? Сдрысни». А он: «Почему не предупредили, что это ваше?» - «А кто ты такой, чтобы тебя предупреждать?!» Они извинились и уехали.

- Смотри какой человек! - обращается ко мне Лола. - Его чуть ли не с порога всего облизали, чаем напоили, накормили... Наверное, он конторский.

- Кто такие конторские?

- Оперативники, занимающиеся крупными салонами. За девочками следят.

- Следят? Зачем? - пугается Ксюша.

Все возмущены вероломством клиента. Сергея больше всего злит то, что «упыря-гомосека» кормили драниками.

- Не пиши о нас плохо, - просит Лола на прощание.

- Но я не могу воспевать то, чем вы тут занимаетесь.

- Просто скажи, что у девочек тоже есть душа.

Я еще в самом начале сказала: у рыбок есть душа.