Воспоминания о Совке. Армия

Военкомат и учебка
Как известно, становым хребтом любой современной армии является институт сержантов. Если вы посмотрите любой американский фильм про армию, то увидите, что самый страшный зверь, которого все боятся и уважают – это сержант. Именно сержант воспитывает солдат, гоняет их, наказывает и т.д. и т.п. А офицер, собственно, только отдаёт приказы, за выполнением которых следит опять же сержант. В Советской Армии формально всё было также, а на самом деле – не совсем.

Солдатская мудрость гласит: «Армия начинается с вешалки», подразумевая, что почти каждому молодому солдаты рано или поздно приходит в голову мысль повеситься. На самом деле армия начинается с военкомата. В советское время – во всяком случае в позднебрежневское – я мало встречал людей, которые бы рвались в армию, отдать долг Родине. Кстати, забыл уточнить – в советской конституции было записано, что службы в армии является «почётной обязанностью каждого мужчины, достигшего 18-летнего возраста». То есть с одной стороны обязанность, с другой – почётная. Ещё одно кстати – в одном из уставов (забыл уже в каком) в самом начале было записано, что советскому солдату запрещается сдавать в плен живым. Ну то есть тот, кто сдался в плен – уже априорно нарушил устав и, стало быть, должен понести наказание. Уже после службы, на военной кафедре института, я поспорил с одним офицером, что это положение присутствует в уставе до сих пор – он утверждал, что это было только при Сталине. Открыли устав, прочитали – всё верно, советскому солдату было запрещено сдаваться в плен. Стало быть – только смерть в бою или самоубийство. Офицер с военной кафедры призадумался.

Да, ну так вот, про призыв. Конечно, такого массового уклонения, как сейчас не было, но если какой-то институт имел отсрочку от армии, в него ломились с особенной энергией. Не редки были случаи симуляции шизофрении – для этого надо было на медкомиссии нагородить какого-нибудь бреда (кстати, вполне годилось признать себя верующим), после чего человека отправляли на месяц в психушку. Если человек там выдерживал, то получал белый билет (то есть военный билет, в котором было записано, что обладатель негоден к воинской службе). Но в целом, конечно, очень уж уклоняться опасались, поскольку тогда наказание за уклонение было не в пример строже. К тому же армия была больше.

Особый мрачняк наступил в 1984 году, как раз когда призывали меня. Дело в том, что на этот год пришёлся демографический провал – мы были внуками солдат Второй мировой. Понятно, что многих солдат поубивали, а поскольку в СССР не придерживались такой же демографической политики, как в Третьем Рейхе, и не отпускали солдат с фронта в отпуск домой для зачатия потомства, то миллионы погибших молодых русских солдат потомства не оставили. Это был первый провал. Второй – примерно через 20 лет после войны, то есть недостаток того самого не рождённого убитыми солдатами потомства и, наконец, ещё примерно через 20 лет – новый провал. Вот как раз этот провал и пришёлся на 1984 год. В этом году отсрочки сняли почти отовсюду. Например, я служил с парнями из Навои (Узбекистан), которым было всем по 26-27 лет (кстати, все – русские). Они работали на военном заводе, имели бронь (то есть освобождение от службы в армии). Уже и в ус не дули и про армию давно забыли, обзавелись семьями. И вдруг – бац – бронь сняли, а их забрили в солдаты. Представляю, как им психологически тяжело было выдерживать дедовщину – это ведь в самом деле унизительно, в 26 лет выполнять приказы 19-летнего «деда».

А дедушки, они такие – душой за полтора года службы зачерствевшие. Скажет, например, «дедушка» молодому бойцу: «У тебя баба есть?». Боец конечно же – «Да». «А фото есть?». «Есть». Ну дед, которому делать нечего и он от скуки изнывает, требует фотографию поглядеть. Посмотрят «дедушки» фотографию девушки, прокомментируют. Потом дедушка возвращает фотографию молодому солдатику и по отечески так обнимая, доброе слово молвит: «Да, сынок, тебя тут поёбывают, а её сейчас – там». И вся кобла дедов начинает гоготать что есть мочи. Весёлая шутка. Веселее всех, конечно, молодому солдатику.

Впрочем, дедушки это не со зла. Просто полтора года тому назад над ними точно также куражились. Ну а теперь они тоже. А что? «Первый год тебя, второй год – ты». Не ими заведено, не им и отменять.

Ну ладно, до дедовщины мы ещё дойдём. Так вот – военкомат. Несколько лет тому назад пришлось мне побывать в родном райвоенкомате на предмет прохождения медкомиссии – не суть для чего, просто надо было. С одной стороны это было приятно сидеть в окружении призывников и их родителей и знать, что для тебя все предармейские страхи уже давно позади. В «Тоже книге» Кнышева есть рейтинг чувств удовольствия в зависимости от их приятности. Но описания сидения в военкомате после службы в армии в окружении трясущихся от страха призывников – этого в книге Кнышева описано не было. Наверное схожее чувство испытывали жители средневековых городов, собирающиеся на главной площади перед ратушей, чтобы лицезреть казнь. Забавно также было послушать разные фантастические небылицы про армию, которыми обменивались между собой призывники и их мамаши. Был немало удивлён тому, как обсуждались цены на военные билеты и чуть ли не номер кабинета, куда надо было пойти, чтобы этот самый билет купить. Я даже стал невольно присматриваться к стендам в коридоре – не висит ли там где объявление: «Военные билеты продаются в таком-то кабинете, цена такая-то». Но такого объявления не нашёл. Странно.

Во всём остальном военкомат остался точно таким же учреждением, как и в 1984 году, когда я убывал отдавать свой почётный долг Родине. Самое неприятное в военкомате – это особая форма хамства, исходящая от врачей медкомиссии по отношению к призывникам. Вернее даже не хамства, а просто отношения к призывникам, как к скоту. Когда я попал в армию, то столкнулся с тем, что так к солдатам относятся почти все служащие советской армии. Служащий советской армии – это гражданский, который устроился работать в воинскую часть (плотником, кочегаром, слесарем, продавцом в магазине и т.п.). Неприятно как это было – офицеры к солдатам относятся нормально, а какая-нибудь жирная прапорская жена, ворующая масло и мясо из солдатской столовой, относится к солдатам, как к скоту. Нехорошо это было, не по-советски.

У меня вообще с военкоматом связаны не самые лучшие воспоминания. Первый раз охоту стать офицером отбил у меня именно военкомат. Поступать я собирался не куда-нибудь, а в Галицинское Высшее Пограничное училище. Ну, ясное дело, надо было предварительно насобирать всяких справок и всё это сдать в военкомат вместе с заявлением. Ну а военкомат уже давал дальнейший ход всему делу. Ну вот зашёл я в нужный кабинет, а там как раз несколько офицеров и прапаров между собой болтают и комментируют меня и ещё одного парня. Ну один прапор и начал что-то вроде того, что: «Вот хули вы в офицерское училище собрались, патлы, блять, отрастили,а туда же – в офицеры». Волосы у меня были не сказать, что особо длинные – не длиннее, чем у Виталия Николаева, исполняющего песню «Беловежская пуща». Может, конечно, то прапор был в чём-то и прав. Но только как-то я по другому это представлял. Думалось мне, что мне должны сказать что-то вроде: «Офицером хочешь быть? Молодец!» Ну и что-нибудь в том же роде, как в передаче «Служу Советскому Союзу» или фильме «Максим Перепелица». А тут – матерки и презрение. В общем, как-то сразу у меня энтузиазм поубавился.

Но в принципе поведение прапорщиков по отношению к призывникам – это мелочи, по сравнению с поведению гражданского медперсонала. Вообще, в военкоматовских медкомиссиях работали (да и наверное продолжают работать) не люди, а какие-то бездушные сволочи. Каждого призывника они рассматривали исключительно, как потенциального уклониста и любую попытку рассказать про свою болезнь встречали со смехом и традиционной фразой: «Ничего, в армии вылечат, в армии хорошие доктора». Доктора в армии в самом деле хорошие. Но расскажу вот какую, например, историю.

Было это уже на втором году моей службы. Заступил я в наряд дежурным по столовой. В ту пору как раз в нашей бригаде сменился командир. А бригада ПВО – это такая хитрая штука, которая раскидана на огромной территории, по площади приближающейся к какой-нибудь Франции. Кстати, недавно один известный этнографа путешествовал в том числе и по местам дислокации нашей читинской бригады ПВО. Но ничего примечательнее засранных туалетов не обнаружил. А додумайся он углубиться немного в сторону от трассы, то наверняка увидел бы много интересного, ибо в ЗабВО шагу в тайге ступить нельзя, чтобы не нарваться на какую-нибудь воинскую часть (впрочем, может этого уже и нет).

Так вот, принял новый командир бригаду и стал кататься по отдельным подразделениям, чтобы воочию убедиться, какое чудесное наследство ему досталось. Вот таким образом он попал в нашу часть как раз тогда, когда я был дежурным по столовой. Причём подгадал как раз к обеду, т.е. к приёму пищи ротами.

Тот, кто никогда не служил в армии, может подумать, что армейский дежурный по столовой – это тоже самое, что и школьный дежурный по столовой, т.е. человек, который разносит компот и хлеб. Ошибочка. В воинской части дежурный по столовой – это человек, которому целые сутки (время, на которое заступают в наряд) подчиняется наряд по столовой, повара и даже роты, прибывающие для приёма пищи. То есть очень ответственная должность. Поэтому в нормальных частях (из телепрограммы «Служу Советскому Союзу») дежурными по столовой заступали офицеры и прапорщики. Но, как я говорил, это в нормальных, а я в тот момент служил не в нормальной, а в обычной части, да ещё в ЗабВО, про которое ходило такое эссе: «Если ты служил в ЗабВО – гордись, если не служил – радуйся, если будешь служить – вешайся». Так что я со всем основанием горжусь.

Так вот, одна из обязанностей дежурного по столовой – представляться прибывающему начальству. Поэтому когда в самый разгар поедания пищи – а это очень ответственный процесс, пользующийся в армии неизменной популярностью, так вот, когда неожиданно раскрылась дверь и в зал вошёл новый командир бригады вместе со своими замами, то я на рысях примчался к нему, чтобы представиться и доложить оперативную обстановку. Оперативная обстановка была несложной – роты принимали пищу. При докладе надо обязательно называть своё звание. Я и назвал. На лице комбрига изобразилось удивление и он через плечо бросил кому-то из своих замов: «А почему это…». Наверное хотел полюбопытствовать – почему это дежурным по столовой заступил боец-срочник, а не офицер или на худой конец прапорщик. Начинающий был комбриг. Наверное слишком много передачу «Служу Советскому Союзу» смотрел. Но не свой вопрос он не договорил, потому что его внимание привлёк новый объект и о моём звании он сразу позабыл.

«А почему боец не ест?», – спросил меня комбриг, показывая куда-то за моё плечо. Я поворачиваю голову вслед за указующим перстом и вижу: в самом деле, сидит с краю стола какой-то «дух» (только что призванный), понурив голову и ничего не ест. Ну я-то понимаю что к чему – наверняка дедушки его «обсосали» не продпаёк, так что кушать ему, собственно, и нечего, вот и не ест. Но тем ни менее подхожу и спрашиваю у старшего стола: «Почему у вас боец не принимает пищу?». И всё это под строгим взглядом комбрига и его присных. Тут уже ко мне на рысях подлетает сержант из этой роты и сообщает: «Да он больной, он жрать не может, еле ноги таскает». Как так? Короче, стали разбираться – оказывается у парня нет одной почки.

Вы спросите: как это могли забрать в армию (да к тому же – советскую армию) человека, у которого нет одной почки? А я вам отвечу: военкоматовским крысам без разницы, сколько там у кого почек, им важно не допустить уклонений от службы в армии. Да чего вы как дети, в самом деле? Плевать медкомиссия в военкомате хотела на почки и вообще на всё что угодно. Вот и забрали парня, который, в сущности, был инвалидом. Но парень видимо под счастливой звездой родился, ибо ему сильно повезло, что он сидел с краю стола как раз тогда, когда в столовую зашёл комбриг и его увидел. Так что в итоге парня через пару месяцев комиссовали, т.е. отпустили домой. А если бы комбриг случайно его не увидел, то всё, без одной почки в боевой части – это верная смерть.

Это, кстати, не единственный такой случай в моей практике. Ещё когда я сам был «духом» и служил в учебке, у нас во взводе комиссовали парня, у которого были проблемы со зрением. Вы скажете: ну что такого, мало ли у кого проблемы со зрением, пусть очки носит. Оно конечно верно. Только фишка в том, что тот парень вообще не видел. Ну то есть чуть ли не на ощупь передвигался. Ну то есть случай был настолько фееричным, что не заметить это было просто невозможно. Но всё равно он пару месяцев прослужил, пока его в госпиталь в Москву не отправили, а там уже комиссовали. После чего он снова вернулся в наш взвод и ещё месяца полтора ждал, пока его совсем отпустят.

А то ещё был случай в моей практике – парня комиссовали уже когда он был «дедом», моего сослуживца. И тоже болезнь у него была ещё с гражданки. Ну тут уж мы – деды – его сильно жалели. Да и парень сильно кручинился. Представьте себе только: у него была болезнь, с которой в армии служить нельзя, а он полтора года отпахал, а вот когда сама лафа началась – его домой отправляют. Страшная история. Кто служил – тот поймёт всю трагедию этого человека.

Короче, если бы я узнал, что кто-нибудь убил тех врачей, которые признают годными к службе в армии парней-инвалидов, то я бы сильно не грустил. Вот такие вот дела были с призывом в Советскую армию в 1984 году. Мрачный был год.

Колоссальная Универсальная Рабочая Сила, Абсолютно Не желающая Трудиться
А попал я сразу в учебку. Учебный полк. В учебном полку предстояло овладеть воинской специальностью и получить воинское звание. Все полгода, что мы служили в учебке, офицеры нам твердили: «Вы попали в военизированный пионерский лагерь, а не в армию». И по сути так оно и было, потому что это был образцово-показательный полк из передачи «Служу Советскому Союзу». Ну то есть всё по уставу. Даже офицеры к нам почти всегда обращались на «вы». Называли нас всю дорогу – курсанты. Офицеры расшифровывали слово курсант следующим образом: «Колоссальная Универсальная Рабочая Сила, Абсолютно Не желающая Трудиться». Ну в общем так оно и было. Трудиться никто не желал. Но пахали все, как папы Карло.

Но во всём остальном для молодого солдата это был почти что рай. Никакой дедовщины, солдатская чайная со свежей выпечкой (там я пристрастился к поеданию свежеиспечённых кексов со сметаной), магазин с конфетами и даже колбасой, регулярные увольнения, баня со сменой нижнего белья каждую субботу. А учился я знаете на кого? На оператора АСУ, т.е. мне предстояло обслуживать ЭВМ батальонного пункта обработки радиолокационной информации (ПОРИ). Чистая работа. Никакой вам беготни в противогазе по грязище, рытьё траншей и т.д. и т.п. Ага, размечтался.

Удивительное дело, та армия образца 1984 года, которая была спроектирована Генштабом, была в самом деле очень чудесной штукой. И наверное очень боеспособной. Но штука в том, что эта армия заканчивалась где-то в районе образцово-показательных полков и передачи «Служу Советскому Союзу», а реальная советская армия была не такой шоколадной. Ну вот как с тем же ПОРИ. Когда я после учебки отправился в боевую часть, то согласно воинской специальности попал в радиотехнический батальон (РТБ). И в этом батальоне в самом деле был ПОРИ. Но штука в том, что быть-то он был, но только на боевом дежурстве не стоял. Поэтому всё работало по старинке, как ещё в те времена, когда сбили злодея Пауэрса на его У-2. Кстати, для полной аутентичности в 1984 году на аэродроме, который мы обслуживали, базировали не какие-то там супер-пупер Су-25, а перехватчики Су-9, которые летали ещё тогда, когда был сбит Пауэрс. Видимо, поскольку основным противником был Китай, никто не считал нужным оснащать аэродрому чем-то более современным.

Ну и для полноты картины – почти весь автопарк грузовых машин состоял из «ступ» – так в нашей бригаде называли американские «Студебекеры», которые поставлялись в СССР во время Второй мировой войны по ленд-лизу. Ну а самая песня был уазик командира батальона. Он был уже настолько древним, что ремонту почти не подлежал, а потому ездил без тормозов. Реально без тормозов – я ничуть не преувеличиваю. Когда надо было остановиться, то водитель просто сбрасывал газ, чтобы максимально снизить скорость и искал что-нибудь не очень твёрдое, во что можно врезаться (типа стога сена или ворот гаража). Вы скажете: «На такой машине ездить нельзя, потому что неминуемо произойдёт ДТП». А я вам отвечу: «Какое может быть ДТП в забайкальской степи, где нет ни дорог, ни людей, ни домов». Ничего нет в забайкальской степи, кроме позиций ПВО, в которые врезаться очень сложно. Кстати, даже воды нет в забайкальской степи.
PS: Прошу прощения у дам за обилие матерков. Но про армию без этаких выражений никак нельзя. Иначе общий колорит никак не передать.

Продолжение следует…