Конец «эпохи демократии»?

Двадцать лет назад Фрэнсис Фукуяма заявил о «конце истории» и окончательном торжестве либеральной демократии в мире. Сегодня, когда волна демократизации отступает - от Украины до Китая - он еще раз анализирует свою гипотезу и задается вопросом: какие еще сюрпризы готовит нам капризная Клио?

Это напоминало «революцию наоборот». Победа Виктора Януковича на украинских президентских выборах фактически аннулирует итоги «оранжевой революции» 2004 года: к власти возвращается тот самый человек, ради победы над которым десятки тысяч сторонников демократии вышли тогда на улицы. Мало того: за последнее десятилетие мы стали свидетелями не только краха «оранжевого» движения, но и крушения ряда других «цветных» революций в странах Восточной Европы и других регионах мира: «революции роз» в Грузии, «кедровой революции» в Ливане. Не стоит забывать также о превращении путинской России в «электорально-авторитарное» государство, подрыве Уго Чавесом демократических институтов в Венесуэле и примере успешной «авторитарной модернизации» в Китае.

Какие же выводы из этого следуют? Сэмюэл Хантингтон (Samuel Huntington) в свое время говорил о «третьей волне» демократизации, начавшейся в Испании и Португалии в 1970-х и достигшей апогея с падением Берлинской стены. Означают ли события последних лет, что этот процесс закончился? В своей книге «Конец истории и последний человек» (The End of History and the Last Man), вышедшей в 1992 году, я утверждал, что либерально-демократические принципы носят общечеловеческий характер - следует ли теперь считать этот тезис ошибкой?

Я по-прежнему считаю, что был прав. Однако из событий недавнего прошлого следует тщательно извлечь уроки. Первый из них касается значения институтов. Крах «оранжевой революции» показывает, что для построения устойчивой демократии необходимы не только идеи и накал политических страстей - требуются конкретные институты, воплощающие собой демократические ценности. Не стоит забывать и о роли личности: тот или иной лидер способен обеспечить переход к демократии или его сорвать.

Так, герой и лидер «оранжевой революции» Виктор Ющенко оказался никудышным президентом. Он не сумел сформировать широкую демократическую коалицию, обуздать коррумпированное и нерадивое украинское чиновничество и, похоже, уделял куда больше внимания личной вендетте премьер-министру Юлии Тимошенко (она проиграла Януковичу на последних выборах), чем службе народу.

В течение двадцати с лишним лет, что прошли со времен падения Берлинской стены, ситуация в посткоммунистических государствах развивалась по-разному. В Польше, Венгрии, странах Балтии и Чешской Республике сложилось твердое большинство сторонников демократического правового государства, соответствующего критериям членства в Евросоюзе. В России, напротив, после 1991 года в обществе возникли серьезнейшие разногласия не только по поводу демократического или авторитарного строя, но и относительно границ страны, ее этнической идентичности и отношений с соседями. Таким образом, важнейшая детерминанта способности страны превратиться в успешное, стабильное либерально-демократическое государство - это степень консенсуса в обществе относительно создания мощных новых институтов.

В России большинство представителей поколения, чья взрослая жизнь началась в ельцинские годы, воспринимало девяностые как десятилетие слабости и унижений. Во многом именно этим недовольством обусловлена популярность Владимира Путина. Что же касается Украины, то в новой и новейшей истории она не была независимым государством, а в этническом плане эта страна расколота практически пополам. Поэтому не стоит удивляться, что «демократический консенсус», на возникновение которого надеялись пять лет назад участники «оранжевой революции», так и не был достигнут.

Что же касается второго важного урока последних лет, то он связан с международным влиянием, и, в частности, особой ролью США в мировой политике. В тот момент, когда рухнула Берлинская стена, Америка была уверенной в себе сверхдержавой с процветающей экономикой и служила примером для демократов на всем пространстве от Гданьска до Пекина и Манилы.

Однако крушение коммунизма вызвало у американцев головокружение от успехов. Многие восприняли его не только как победу человеческого достоинства, но и как торжество «американской модели». Помимо успеха дела свободы, эти люди видели в событиях 1989 года подтверждение правильности курса на дерегулирование экономики и «мускулистую», напористую внешнюю политику без оглядки на международные институты. «Мягкое влияние» - сила примера - при Клинтоне трансформировалось в экономическую политику «вашингтонского консенуса», а при Джордже Буше-младшем - и в открыто интервенционистское «жесткое влияние».

«Вашингтонский консенсус» рухнул в результате сильнейшего финансового кризиса, последствия которого мы до сих пор испытываем на себе, а «доктрину Буша» накрыла волна религиозного насилия в Ираке.

Будучи государством-гегемоном в 1990-х и «нулевых», Соединенные Штаты не могли не навлечь на себя гнев стран и людей, ощущавших свою неспособность призвать Америку «к ответу» за ущерб, который наносит им ее экономическая политика. Однако это возмущение усугублялось убежденностью в том, что политическое руководство США ведет себя высокомерно и бесцеремонно. Таким образом, политика Соединенных Штатов превратилось в препятствие распространению американских идеалов.

(Кстати, уточню: хотя многие сочли мой тезис о «конце истории» одним из проявлений американского «триумфализма», в своей книге я предположил, что подлинным воплощением «постисторического» миропорядка будут не США, а Европейский Союз, поскольку именно Европа стремится заменить прежнюю силовую политику верховенством международного права и институтов. Эта концепция принадлежит великому французскому философу Александру Кожеву (Alexandre Kojève): именно на его идеях во многом основывается моя гипотеза).

Третий урок последних событий заключается в том, что стабильность демократии требует определенной степени социального равенства. Рыночная экономика, существующая в либерально-демократических странах, естественным образом порождает экономическое и социальное неравенство. Опыт показывает: если рынок и демократия обеспечивают достаточный уровень социальной мобильности и распределение плодов экономического роста между всеми слоями населения, само по себе неравенство нельзя считать фатальным изъяном. Однако в странах, где оно велико и устойчиво, у людей, оказавшихся за бортом благосостояния, возникают сомнения в легитимности демократического строя.

Именно это произошло в латиноамериканских странах вроде Венесуэлы, Боливии и Эквадора в последние годы: там лидеры-популисты во главе этих отмобилизованных социальных сил осуществляют демонтаж демократической политической системы.

Что же можно сказать об общей ситуации? На мой взгляд, даже после украинских выборов и иных неудач в последние годы, будущее демократии не выглядит мрачным. Во-первых она остается, как выразился Амартия Сен (Amartya Sen), «точкой отсчета» в политической сфере: «Хотя демократия утвердилась, и даже принимается, еще не везде, в мировом общественном мнении демократический строй считается в целом «правильной» системой». Мало кто в мире в открытую заявляет о своем восхищении путинским «нефтяным национализмом», чавесовским «социализмом 21 века» или исламским государством Махмуда Ахмадинежада.

Все сколько-нибудь влиятельные международные институты считают именно демократию основой справедливого государственного устройства. Динамичный рост Китая вызывает зависть, но его конкретную модель авторитарного капитализма другие развивающие страны не могут не только скопировать, но даже как следует понять. Престиж либеральной демократии сегодня настолько высок, что даже лидеры с авторитарными наклонностями, чтобы придать своему правлению легитимность, вынуждены организовывать выборы и манипулировать СМИ не в открытую, а тайком.

Мало того, что тоталитаризм практически исчез с мировой арены: прежнего полномасштабного авторитаризма мы тоже не наблюдаем. Более глубокий анализ исхода украинских выборов также показывает, что с демократией в этой стране отнюдь не покончено. Виктора Януковича сегодня вряд ли можно назвать тем «бывшим партаппаратчиком», каким он казался несколько лет назад: новый президент дистанцируется от России, выступает за вступление Украины в Евросоюз и для создания привлекательного имиджа в глазах избирателей нанимает американского политконсультанта.

Хотя провал «оранжевой революции» порождает цинизм среди ее бывших сторонников, суть демократии - не в приходе к власти того или иного политика, а в подотчетности правительства перед народом. Если «оранжевая» коалиция не справилась с делом, значит она не заслуживает оставаться у руля. Тем не менее, несмотря на высокий уровень коррупции и непрозрачности в политической жизни Украины, политический процесс в этой стране несомненно отличается большей открытостью и состязательностью, чем в России.

Грядущий период мировой истории будет непростым: в экономическом плане Америке и Европе предстоит вновь нащупать твердую почву под ногами. Вряд ли США или Британия в ближайшую четверть века достигнут таких же темпов роста, как в предыдущую. Но одно из величайших преимуществ демократии заключается в том, что легитимность этого строя (в отличие от китайской системы) не зависит от поддержания динамичного роста в экономике.

Двигаясь вперед, нам не стоит забывать, что сама идея «власти народа, именем народа и для народа» обладает мощной притягательной силой. Однако, чтобы либеральная демократия оправдала возлагаемые на нее надежды, эти высокие идеалы необходимо дополнять будничной, но необходимой работой по институциональному строительству.