Кредитная история России: как мы веками были страной-должником

Большая кредитная история государства Российского ведёт своё начало от матушки императрицы Екатерины II. В 1769 году Российская империя в первый раз одолжила золото за рубежом — у дружественной Голландии. К 1815 году сумма задолженности превысила 100 миллионов золотых гульденов. Только что закончившаяся грандиозная война с Бонапартом и сопутствующие ей расходы мешали не только выплатить долг, но даже установить сколько-нибудь реальные сроки этой выплаты по прежним условиям. Долг, что называется, реструктуризировали.

Протестовать против пересмотра долговых обязательств Голландии было, мягко говоря, не с руки. В 1810 году Голландия без единого выстрела сдалась на милость Бонапарта и стала частью его империи. Требовать немедленного финансового удовлетворения у державы-победителя было бы странно. Тем более что Россию по праву называли тогда не только победителем, но и освободителем Европы. В качестве благодарности за избавление от воинственного тирана Голландия была готова фактически списать все задолженности. Александру I пришлось буквально настаивать на сохранении этого «долга чести», хотя и на более выгодных для России условиях. Таким образом, в обмен на не очень значительные торговые льготы для Голландии Россия, во-первых, «сохранила лицо», во-вторых, сберегла для себя удобного и покладистого торгового партнёра, а Голландия полностью получила назад свои гульдены… через семьдесят шесть лет, в 1891 году.

Вторая половина девятнадцатого века принесла новые проблемы. Обладающая колоссальной сырьевой базой, Россия начала серьёзно отставать по уровню производства и технического развития. Аграрный способ существования больше не мог удовлетворять действительности. Переход страны в новое качество потребовал золота. Немало его было потрачено и на то, чтобы поставить Россию на рельсы — в самом прямом смысле, на железнодорожные рельсы, без которых никакой промышленной державы построить просто невозможно. Если умножить стоимость этого процесса на колоссальные же российские расстояния, становится совсем не удивительно, что к 1867 году доля иностранного капитала в экономике страны составляла более 72 процентов. Без бельгийского, немецкого и французского золота России пришлось бы ещё долго довольствоваться одним-единственным железнодорожным перегоном «Санкт-Петербург — Москва».

Немецкие и бельгийские кредиторы особых неприятностей не создавали. Их на текущий момент вполне удовлетворяла роль скромных инвесторов. А вот французский капитал в свете крайне невыгодных и даже унизительных для России последствий Парижского мирного договора 1856 года предоставлял правительству Наполеона III дополнительные рычаги воздействия. И надо заметить, Париж этим воздействием не стеснялся злоупотреблять. Основным провокатором в этой ситуации выступала Британия. Империи, где никогда не заходит солнце, очень хотелось заполучить Аляску в качестве очередной колонии. Париж поддавался на эти провокации и демонстрировал готовность «закрутить гайки», причём без всякой веской выгоды для себя, а единственно лишь для того, чтобы доставить России очередное неудобство. Сам принцип этих политических приёмов нам хорошо знаком в свете нынешней ситуации…

Разумеется, Британия обещала не науськивать своего «французского пуделя», если Аляска отойдёт ей на выгодных для Лондона условиях. Но Россия в очередной раз проявила себя державой варварской, азиатской и коварной. Варварство, азиатчина и коварство заключались в том, что Россия не поддалась на шантаж, а вместо этого уступила Аляску правительству США. Вырученные деньги — 7,2 миллиона долларов золотом — были суммой небольшой даже по тем временам, но Британия предлагала почти вдвое меньше.

Упустив лакомый кусочек пирога, Лондон утратил интерес к ситуации с французским долгом, и долг этот снова удалось реструктурировать.

Дальнейшие страницы кредитной истории Российской Империи выглядят довольно мрачно. Стране необходима была ускоренная промышленная реформация, но реформы буксовали. Новый исторический персонаж, российский капиталист, не оправдал исторических ожиданий. Собственно, он, как класс, вовсе и не был так уж сильно заинтересован в экономической независимости Российской Империи. Капиталиста, как класс, интересовала в основном прибавочная стоимость и другие способы получения быстрой сверхприбыли, включая махинации на торговых биржах.

Последние двадцать пять лет у нас принято с трогательным придыханием петь панегирики этому самому российскому капиталисту. В качестве примеров «капитализма с человеческим лицом» приводятся Морозов, Мамонтов, и ещё пара-тройка персонажей, которые в своё время, надо сказать, выглядели белыми воронами, этакими душевными чудаками. К сожалению, погоды они не делали и общей ситуации никак не исправляли. А ситуация начинала складываться непростая. Потом её назовут революционной.

Это была гонка алчности, выдувания денег из воздуха, эпоха почти фантастических спекуляций и жульничества, а на другом полюсе этой ситуации, в скотских условиях существования, среди невероятного процента смертности на производстве из-за мелочной экономии, среди голода и мрака вызревал рабочий класс.

Фабриканты, владельцы заводов и целых концернов множились, как грибы после дождя, а Россия продолжала пополнять свой бюджет почти исключительно за счёт продажи пшеницы и леса. Несколько золотых займов в конце девятнадцатого столетия, так же впоследствии реструктурированных, фактически перетекли в карманы «частного капитала», не только не исправив положение дел, но и ухудшив его.

К 1906-му году финансовая ситуация усугубилась фактическим поражением России в войне с Японией. Золото было нужно срочно.

Помогать деньгами России во время японской войны никто не стремился. Если к началу военных действий активность Российской Империи всячески поощрялась в европейской печати и во время публичных выступлений официальных лиц того времени, то ближе к финалу эту войну именовали не иначе, как «дальневосточная авантюра». Но в 1906 году замаячил в перспективе грядущий «передел мира». Следовало принять меры. Следовало превратить Россию, всё ещё достаточно сильное государство, из активного игрока — в пассивного помощника. Воспользоваться ею в качестве отвлекающей мишени для будущего противника. Заодно — заранее ограничить её долю в случае победы.

Самый простой способ для осуществления этого замысла — дать стране-конкуренту денег в долг. Связать его обязательствами финансовыми и моральными.

17 апреля 1906 года выпускается так называемый «Российский государственный пятипроцентный заём» на сумму 2250 миллионов французских франков. Сумма по тем временам архиколоссальная. Чудовищная. Жуткая. 1200 миллионов из этой суммы предоставили, собственно, французские банки. Русские банки поучаствовали пятьюстами миллионами, англичане вложили 300 миллионов, австро-венгерские банки на всякий случай вложили 165, голландцы — скромные 55 миллионов.

Срок погашения определили на далёкий ещё 1956 год (ах, Никита Сергеевич и ХХ съезд!). Под этот заём Россия взяла на себя обязательство не обращаться больше за ссудами ни к какой стране, кроме Франции, ближайшие два года. За эти два года правительство Франции добилось пересмотра франко-русской конвенции.

Вспомним, чем был так примечателен франко-русский союз на момент своего создания в 1891 году.

После поражения во франко-прусской войне Париж оказался в серьёзной политической изоляции. Произошло это по уже известной схеме — обещавший любую и постоянную поддержу Франции Лондон вспомнил, что у него есть дела и поважнее — соперничество с Россией в Средней Азии и на Ближнем Востоке, например. В это же время Вильгельм II, к страшной досаде отставленного от дел Бисмарка, разрывает «Священный союз трёх императоров» и прямо объявляет Россию своим соперником номер один.

Парижу и Петербургу более ничего не оставалось делать, как в обстановке полной секретности оперативно выработать и скрепить договором удивительный для всего мира альянс — самодержавной монархии и демократической республики. Согласно первому и основному пункту договора, в случае нападения на Францию со стороны Германии или Италии при поддержке Германии Россия обязуется выставить против нападавшей стороны до 800 тысяч солдат. В случае нападения на Россию со стороны Германии или Австро-Венгрии Франция выдвигает против нападающей стороны миллион триста тысяч солдат.

Договор этот был подтверждён публично лишь спустя два года после вступления в силу. И с этого момента Франция, как более многочисленная сила, рисковала стать первой целью Вильгельма.

Изменения в договоре, последовавшие за займом 1906 года, выглядели справедливыми — на первый взгляд. Теперь каждая сторона союза обязывалась выставить против противника не заранее оговорённый по численности контингент войск, а «все войска, какими может располагать». Согласно действовавшему с 1874 года «Уставу о воинской повинности», Россия даже по очень грубым прикидкам обеспечивала армию, втрое превосходящую по численности предполагаемый французский контингент. Естественно, это не могло не раздражать Вильгельма. Францию уже побеждал его предшественник, а вот связываться с Россией при новых условиях означало воевать уже всерьёз, надолго и задорого. Зато правительство Австро-Венгрии заранее потирало руки. Имея свои интересы и аппетиты на Балканах, располагая поддержкой Вильгельма, австрийцы ожидали первой серьёзной провокации. Мировая война была неизбежна. Вообще даже удивительно, что фитиль, проведённый к этой пороховой бочке, тлел так долго — целых восемь лет.

В 1914 году, с началом Великой войны, золотой запас России целенаправленно и методично снижается. Общий запас золота до 1914 года превышал 1300 тонн и считался самым крупным в Европе. Однако капитал сам по себе, как движущая сила, заинтересован исключительно в капитале и ни в чём больше. Выгодные условия для спекуляций привели к тому, что отток золота за границу приобрёл баснословные масштабы. Спекулировали все: и представители частного капитала, и госслужащие, и даже непосредственно правительство Российской империи. О масштабах самой наглой и дикой коррупции мы скромно умолчим — наши 90-е годы в сравнении покажутся невинной игрой в крысу, как говаривал незабвенный товарищ О. Бендер. К 1917 году золотой запас уменьшился втрое, это если не считать сумму в полмиллиарда золотых «николаевских» рублей, отбывших «на хранение» в Англию по совершенно официальным каналам.

На момент свершения Октябрьской революции сумма внешнего долга России составила 14,86 млрд рублей золотом. Опять же, сумма оглушающая — даже почти сто лет спустя.

С февраля по октябрь 1917 года Временное правительство либо игнорировало все запросы о состоянии своей платёжеспособности, либо настаивало на отсрочке переговоров по этому поводу: «Мы же продолжаем войну, как обязались, что вам ещё надо?»

Пришедшие к власти большевики положили конец этой неопределённости.

Декрет президиума ВЦИК от 12.01.1918 года односторонним порядком аннулировал внешние долги России.

Национальный, или государственный долг — это долговое обязательство, взятое на себя центральным правительством страны. Если новая власть не является наследником власти прежней, то формально и юридически она имеет полное право отказаться и от национального долга прежней власти. Но отмена долговых обязательств на такую масштабную сумму за всю мировую историю случалась всего трижды. Первопроходцем и застрельщиком считается король Генрих IV де Бурбон. Он отказался взять на себя астрономические долги династии Валуа, так как формально не наследовал французского трона, а занял его, так сказать, явочным порядком.

Второй пример истории предоставила Испания. В 1823 году Фердинанд VII, сменивший конституционное правительство, объявил займы, заключённые этим правительством недействительными. Через девять лет каторжной дипломатической работы кредиторы добились от Фердинанда новых договорённостей по старым долгам, но Испания их так и не выполнила по сей день.

Ну и наконец большевистское правительство принципиально новой страны, которое с беспощадной революционной логикой отвергло обязательства павшей империи.

Четыре года подряд попытки переговоров на эту тему носили характер курьёзный. «Верните деньги, как не стыдно!» — возмущался Лондон. «А вы верните николаевские золотые рубли, мы знаем, там у вас лежат», — скучно возражали большевики. «Какая наглость! Как мы вернём вам эти рубли, если они принадлежат Романовым?» — ронял монокль Лондон. «Ну так и долги спрашивайте с Романовых», — нудно отвечали большевики, позёвывая в ладошку.

Страны Антанты рассчитывали, что условия экономической блокады при полном падении всех инфраструктур и гражданской войне внутри России сделают новорождённую республику управляемой, сговорчивой и слабой. Как мы знаем из школьной истории, этого не случилось. При невозможности кредитоваться за рубежом Советская Россия вынуждена была стимулировать свою экономику внутренними, так называемыми «хлебными займами», которые вполне справились со своими задачами. Главнейшей их задачей было не пополнение бюджета, а уменьшение массы бумажных денег в свободном хождении, то есть — ослабление инфляции. Но это несколько другая история…

История с личным золотом Романовых официально закончилась только в 1986 году, когда между СССР и Великобританией был подписан договор, согласно которому в обмен на это золото СССР обязался выплатить компенсации мелким держателям облигаций «русских займов» — в десять процентов от номинала.

Окончательная судьба «французского займа» решилась в девяностые годы прошлого столетия. В очередной раз «пробивая окно в Европу», Россия признала не только долговые обязательства СССР, как внешние, так и внутренние, но и вернулась к долгам царского правительства. На условиях разумной реструктуризации, разумеется. Западу крайне выгодно было сохранить текущий политический курс Российской Федерации. Демократические преобразования, изнутри выглядевшие чередой финансовых катастроф, поощрялись снаружи гуманными уступками. Мировой капитал в очередной раз демонстрировал «человеческое лицо». Таким образом, на расчёты с наследниками французского долга, держателями облигаций «русских займов» Россия выделила всего 400 миллионов долларов США. По подсчётам Ассоциации держателей царских займов — это один (sic!) процент от той суммы, на которую Ассоциация рассчитывала в принципе. Тем не менее, официально долг считается полностью выплаченным.

Вне всяких сомнений, именно эта уступчивость наших дорогих кредиторов и объясняет ту странную покладистость, доходящую до бесхребетности, во внешних вопросах, свойственную ельцинской администрации. В цивилизованное общество пустили, долги списали — за смехотворный один процент. Стало быть, на бомбардировки Сербии, на НАТО у самых наших границ и на многое другое мы благоразумно не обратим внимания…

Хочется верить, что это были последние унизительные неприятности, связанные с пресловутым «французским займом».

Хочется верить, что теперь, когда Россия из многовекового должника становится страной-кредитором, когда наш национальный долг считается одним из самых низких в Европе, даже с учётом последних известных неприятностей, связанных с падением цен на нефть, — что уроками истории мы надёжно застраховались от повторения прежних ошибок.