Был рубль, да вдруг алтын: тенге и "зайчики" прикажут долго жить

На встрече в Астане с белорусским и казахстанским коллегами президент России Владимир Путин намекнул на вероятность появления в Евразийском экономическом союзе общей валюты.

«Условились с партнерами продолжить координацию монетарной политики. Думаем, пришло время поговорить и о возможности формирования в перспективе валютного союза», — заявил российский лидер.

Ожидаемая сенсация

Особой сенсацией это заявление не стало: еще пару недель назад Путин дал поручение Центробанку и Кабмину до 1 сентября проработать с партнерами из Белоруссии и Казахстана вопрос валютной и финансовой интеграции. Разве что сроки сдвинулись: о единой валюте, которая, по предложению Нурсултана Назарбаева, могла бы называться «алтын», в трех столицах говорили неоднократно, проставляя в планах развития Евразийского союза создание единого ЦБ к 2025 году. Теперь же, на фоне кризисов и пертурбаций, похоже, решено активизировать этот процесс.

Судя по всему, подстегнуть коней решила именно Москва. Во всяком случае, на встрече с прессой по итогам краткосрочного саммита в Астане из трех президентов о валютном союзе заикнулся один только Путин. Остальные говорили о чем угодно, только не о единой валюте.

Такая разноголосица естественна. Всем понятно, что встретиться и поговорить троицу заставили более неотложные дела, нежели изобретение названия для будущих банкнот, причем больше всего проблем у тройственного союза скопилось именно в финансовом секторе: заградительные тарифы, штрафы, пошлины, которые так и не были повсеместно сняты, несмотря на все декларации.
Год больших проблем

Еще до всяких санкций, но уже после договоренностей трех столиц о превращении Таможенного союза в Евразийский экономический союз в полный рост встала, например, проблема экспортных пошлин на нефть, которую бедная ресурсами Белоруссия задешево берет у России, перерабатывает и затем продает на Запад как собственный товар. Вокруг вопроса, в чьи закрома должна поступать пошлина от такой перепродажи, было сломало немало копий в Москве и Минске. Сколько их будет сломано еще, неизвестно.

Другой нестыковкой оказалось таинственное превращение братской Белоруссии в морскую державу — и не молитвами Джен Псаки, но токмо встречным торговым эмбарго, наложенным Москвой на Европу вслед ее антироссийским санкциям. Батькина вотчина, счастливо избежавшая наказания, воспользовалась ситуацией по-полной, превратившись в нежданного посредника, наклеивающего собственные этикетки на атлантическую семгу и средиземноморские устрицы. В Москве этот смелый маневр был встречен с непониманием, хотя никаких союзных правил торговли Александр Лукашенко формально не нарушил.

Последовавшая затем политика импортозамещения в исполнении российского правительства снова споткнулась о союзнические интересы. В отсутствие хамона и пармезана российские аграрии воспрянули духом и в мечтах о завоевании домашнего рынка пребывали в совершенном блаженстве, пока за их ухом кто-то не кашлянул вежливо: «А мы-то на что?» Выяснилось, что завалить прилавки российских магазинов собственной продукцией готовы также свиноводы и сыроделы из братской Белоруссии.

Подобная прыть соседских фермеров плохо сочеталась с провозглашенной стратегией правительства РФ: «Нас давят, а мы становимся сильнее», — поскольку сильнее в данном случае становились вовсе не мы, а белорусы.

А дальше случилась девальвация рубля. Рухнув в два раза за считаные недели, российская валюта превратилась в весьма выгодный инструмент для внутреннего производителя, но совершенно не вписалась в союзнические отношения с Белоруссией и Казахстаном, чьи экономики в одночасье стали менее конкурентоспособными. Чтобы удержаться на плаву, нашим евразийским друзьям пришлось буквально на ровном месте тоже девальвировать свои валюты. Но если в России ослабление рубля сопрягалось с державной риторикой о героическом стоянии супротив Запада и практически нивелировало народные волнения, то Лукашенко и Назарбаеву пришлось оправдываться перед согражданами, напрягая весь свой полемический талант.

В отсутствие доллара

И все же подобные нестыковки вполне решаемы. Так или иначе, нашим союзникам придется выживать вместе с нами, поскольку в одиночку они будут раздавлены более изощренными конкурентами — и гораздо раньше, чем мы. А чтобы им было легче приспосабливаться к новым реалиям, Москва готова идти на великие компромиссы, поскольку и нам без соседей не выкарабкаться. Давно ведь обоснована концепция, по которой заявка России на экономическое лидерство будет тогда чего-нибудь стоить, когда ее рынок охватит, как минимум, полмиллиарда человек.

Одним из таких компромиссов является само название будущей общей валюты, которое ясно показывает, что интеграция развивается не по пути СССР, а, скорее, по лекалам Евросоюза. Очевидно, что евразийский Центробанк окажется наднациональной структурой, власть в котором не будет эксклюзивно принадлежать одной только Москве.

Но самым важным аргументом финансовой интеграции сперва трех, а затем и пяти государств постсоветского пространства, включая Армению и Киргизию, являются внешнеполитические расклады, меняющиеся со скоростью звука. Безраздельное господство доллара во взаимной торговле мировых держав сворачивается с эффектом домино. В скором времени в мировой финансовой системе возникнет «безрыбье», на котором, однако, слабые и случайные валюты будут обречены на скорое вымирание из-за немедленной экспансии более сильных и удачливых игроков. Когда доллар окончательно рухнет, перед тем же казахстанским тенге встанет дилемма: либо упасть под всесокрушающим нажимом китайского юаня, либо перейти на новый уровень, объединившись с российской и белорусской валютами.

Все это, однако, возможно лишь в том случае, если необходимые признаки суверенности сперва обнаружит российский рубль. Игра на валютных курсах в зависимости от цены на нефть — дело нехитрое, однако полный суверенитет отечественной денежной системы будет возможен лишь тогда, когда Центробанк РФ качественно изменит свою политику и от «колониальной» схемы currency board, внедренной еще в 90-е, перейдет к более вменяемой монетарной политике.