Срыв «плана Б»

Для того, чтобы сорвать «план Б», нужно было противопоставить ему свой план — «донбасское Приднестровье». И начать реализовывать этот план, одновременно давая отпор силам, которые требовали реализации «плана А». Спрашивается, могла ли гражданская сила рассчитывать на то, что ей удастся сорвать «план Б» и реализовать план «донбасское Приднестровье»?

Я пишу эту статью 21 сентября 2014 года, в день, когда в Москве прошел бессмысленный, бездарный «Марш мира». Когда-нибудь подобные позорные марши приобретут серьезную деструктивную энергетику. Когда-нибудь, но не сейчас. Сейчас они оказались обесточены, потому что... Стоп. Для того чтобы объяснить, почему сейчас они оказались именно обесточены (то есть начисто лишены той губительной деструктивной энергии, на которую уповали бандеровцы и их западные кураторы), необходимо оглянуться назад. И осмыслить то крупное и рискованное начинание, в котором участвовала «Суть времени», как минимум, на протяжение последних восьмидесяти дней. И которое я называю срывом «плана Б».

Поскольку осмыслить нечто можно, лишь выйдя за рамки, задаваемые параметрами того, что осмысливается, я позволю себе начать издалека. И, извинившись перед читателями, соединить в единое целое большую политическую статью на тему о метафизических и политических войнах, и статью короткую, собственно редакционную.

Обязуюсь не растягивать вводную часть, которую сознательно насыщаю философско-ретроспективной лирикой. Но отсутствие подобной вводной части позволило бы в лучшем случае осуществить тривиальную системную аналитику. А нам с вами нужно нечто большее. Потому что обесточенность маршей мира не будет длиться вечно. А по другую сторону этой обесточенности нам с вами снова придется действовать в парадигме фундаментальной гражданской ответственности. Ну так и давайте загодя к этой парадигме как следует приглядимся. Не подменяя практический анализ таким «приглядом», но и не отказываясь от него.

Итак, вначале об ответственности вообще.

Лично я очень рано столкнулся с необходимостью брать на себя груз конкретной ответственности за судьбы других людей. Годам к 25 эта ответственность стала носить очень острый и предельно конкретный характер. Поверившие мне актеры-любители, позже ставшие профессиональными актерами театра «На досках», стали вносить серьезные коррективы в свою жизнь и деятельность. Делали они это добровольно и крайне решительно. Ну, например, они переходили на гораздо более низко оплачиваемые работы — с тем, чтобы иметь побольше свободного времени, а значит и определяющуюся наличием этого времени возможность совершенствоваться в своей новой актерской профессии. Делалось всё это без всякой оглядки на то, чтобы в случае провала на ниве театральной профессионализации вернуться к прежнему своему состоянию, позволяющему или процветать (по советским скромным меркам, конечно), или, как минимум, не находиться на грани нищеты.

Поскольку именно я выдвинул проект создания нового профессионального театра в Москве, и не просто театра, а театра-лаборатории, то коррективы, которые вносили в жизнь поверившие мне люди, были с их стороны кредитом доверия. И выдавался этот кредит именно мне. Я должен был оправдать это доверие. Причем выдавшие мне кредит доверия люди рассчитывали не на абы какую театральную профессионализацию, а именно на свой новый профессиональный театр особого типа. Шансов на это у поверивших в меня людей было очень и очень мало. Они в определенной степени это понимали. А я это понимал в степени гораздо большей, чем они. Потому что на меня была возложена ответственность за реализацию данного крайне рискованного начинания.

Начинание это оказалось реализованным. Так же, как и ряд других начинаний, за успех которых тоже отвечал именно я. И вероятность осуществления которых была предельно низкой. С годами ответственность росла и росла. Я привык уже к тому, что иду по жизни с этой очень тяжелой ношей ответственности. При этом всё в большей и большей степени речь шла не только об ответственности за малые группы (такие, как театр «На досках» или «Экспериментальный творческий центр»). И даже не за среднегабаритные группы (такие, как «Суть времени»). Как-то само собой получалось, что жизнь, судьба, мои человеческие специфические качества и что-то еще (почти неуловимое, но, безусловно, существующее) взваливали на меня ответственность за страну и даже за человечество.

Причем речь шла не о фантазиях, в которых мне примстилось, что я за что-то там отвечаю, а о предельно конкретных ситуациях, в которые тебя вовлекают и сама жизнь, и какие-то черты твоего характера, и судьба, и что-то другое.

Вовлекающее тебя начало не дает тебе при этом возможности красиво уйти от этой ответственности. Или, точнее, возможность такая тебе предоставляется, но только вкупе с тем, про что Достоевский говорил: «некрасивость убьет». То есть вкупе с очевидной для тебя изменой долгу, своему представлению о себе самом и так далее. А также вместе с крупным и весьма конкретным предательством. «Ты можешь уйти от ответственности, — говорит тебе вовлекающее начало. — Но для этого надо предать и идею, и смысл, и самого себя, и живых, дорогих для тебя людей». То есть тебе в качестве возможности избежать ответственности предлагается такое предательство, после которого исчезает всяческое оправдание твоего земного существования.

А у меня с этими оправданиями всё было, мягко говоря, не ахти. Щенячьи радости жизни мне были чужды с детства. Все разговоры о том, что жизнь ценна сама по себе и никаких оправданий своему земному существованию искать не надо, мне казались загадочно-идиотскими. В конце концов, думал я, для кого-то, может быть, она и ценна сама по себе. И тем, для кого это так, можно позавидовать. Но ко мне-то это явно не имеет никакого отношения.

При этом дух авантюры мне был глубоко чужд. А втягивание других людей в рискованные начинания было прямо-таки отвратительно — опять же из-за треклятой ответственности за других, которая взяла и оказалась у меня на плечах в качестве вполне конкретного и предельно тяжелого груза.

Кроме того, для оправдания такой небезусловной затеи, как жизнь, мне всегда нужны были конкретные достижения. То бишь добытые в тяжелом труде победы. А такие победы не могут быть завоеваны людьми, тяготеющими к бессмысленному риску, то бишь авантюристами. Потому что в подавляющем большинстве случаев бессмысленно рискуют только любители острых ощущений, не способные к осмысленной деятельности. А победы в тяжелых и рискованных начинаниях могут быть завоеваны только на основе предельно осмысленной деятельности. Деятельности, осмысленной филигранно и глубоко. Ну и причем тут авантюризм? А коли тебя на него тянет, то рискуй собой. Или такими же, как ты. А не людьми, приносящими конкретные жертвы на алтарь победы в важной для них борьбе.

С годами я наработал опыт, позволяющий достаточно точно оценивать степень рискованности того или другого начинания. А также вероятность победы в том, что тебе оказалось продиктовано и даже почти навязано судьбой, генетикой, нравственностью и чем-то еще. Тут, конечно же, важнее всего, что чем-то еще, но об этом как-нибудь в другой раз.

А пока что, завершив в редакционной статье изложение неких вводных соображений, вне которых осмысление произошедшего невозможно, я перехожу к конкретике, которая после этих вводных соображений приобретает искомый мною фундаментальный смысл.

***

Когда началась гражданская война на Юго-Востоке Украины, стало ясно: если позволить процессу развиваться по принципу «плыви, мой челн, по воле волн», то энергии сопротивления бандеровцам хватит ровно на то, чтобы реализовать мечту бандеровцев о демоскализации опасного для них региона Украины. Эту мечту бандеровцев я называю «планом Б».

Почему после слова «план» стоит буква «Б»? Ну хотя бы потому, что речь идет о плане бандеровцев. А также потому, что загадочным образом этот план бандеровцев является еще и планом Бжезинского, который очень подробно обсуждал с бандеровцами именно этот план. А также потому, что руководство Украины бормотало нечто по поводу того, что если не реализуется «план А», то будет реализован «план Б». А еще потому, что действительно был «план А», по отношению к которому тот план, который мы сорвали, был резервным. А резервный план всегда называется «планом Б».

Но каков же был тогда основной «план А»? Для того, чтобы это понять, достаточно внимательно прочитать всё, что говорили враги России по поводу желательного для них развития событий на Украине. Если, прочитав всё это, отбросить шелуху, восклицания, пропагандистскую демагогию, то станет ясно, что все враги России мечтали о прямом и однозначном вводе Россией своих войск на территорию Юго-Востока Украины. Подчеркиваю — об этом мечтали именно враги России. Эти враги очень огорчались по поводу того, что Россия этого не делает. Они всячески побуждали Россию к тому, чтобы она это сделала. Да, о том же самом мечтали и российские патриоты, а также настоящие друзья России. Но почему они об этом мечтали?

Тут трудно всё свести к общему знаменателю.

Одни мечтали об этом потому, что не видели другой возможности спасти украинцев, ориентированных на Россию, от унизительного кровавого ига бандеровцев. То есть в каком-то смысле такие русские патриоты (а также друзья России), мечтавшие о введении наших войск на территорию Украины, мечтали об этом от безысходности.

Другие русские патриоты (а также друзья России) мечтали о том же самом потому, что связывали с вводом войск на территорию Украины окончательный разрыв отношений между Россией и Западом. Мечтавших об этом спрашивали: «А что будет с Россией после такого окончательного и именно окончательного разрыва с Западом? Каким будет содержание этой окончательности? Как на такой разрыв отреагирует не Россия вообще, а та реальная и далеко не безупречная Россия, которая, увы, является объективной реальностью, данной нам в каждодневных, весьма болезненных для нас, ощущениях?» Они отвечали: «После окончательного — и именно окончательного! — разрыва России с Западом начнется новая русская жизнь. Россия постепенно будет воскресать. Антинациональные силы сбегут из России или будут подавлены. Национальные силы призовут народ к мобилизации. Народ откликнется на этот призыв со всей вековечной русской страстностью. Враг, увидев это, отпрянет и будет просить пощады».

Кстати, нельзя сказать, что вероятность такого разворота событий была равна нулю. Но она была очень мала. Можно даже сказать — ничтожно мала. И, в общем-то, понятно, почему. За 25 лет (23 постсоветских года и 2 последних квазисоветских) в России оказалось построено потребительское общество. Да-да, именно потребительское. Потребительство пропитало собой отнюдь не только высший слой, так называемую элиту. Конечно же, в элите потребительское отношение к жизни приобрело наиболее концентрированный и омерзительный характер. Но говорить о том, что своеобразное потребительство не проникло в низы общества, в средний класс и так далее — просто нечестно. Потребительство проникло во все слои нашего общества, да еще как.

Нечестно говорить и о том, что Запад — это колосс на глиняных ногах, чье могущество вполне соизмеримо с трусостью и неготовностью бороться с противником, способным нанести ему существенный ущерб. Да, сегодняшний Запад очень труслив, очень себялюбив и вовсе не готов к тому, чтобы сгорать в ядерном огне во имя какой-то там Украины. На это он и впрямь не готов. Но если задеть его, этого самого Запада, ретивое, то можно нарваться на очень серьезные неприятности. Которые мобилизованная, патриотическая, антипотребительская Россия, конечно, способна снести и победительно преодолеть.

Но реально существующая Россия а) не способна к серьезной мобилизации, б) не является патриотической в том смысле, в каком это необходимо для победительного преодоления крупных неприятностей социально-экономического и иного характера, в) является существенно потребительской. И заявления патриотов о том, что окончательный разрыв России с Западом, такой разрыв, который и впрямь заденет западное ретивое (а, поверьте, оно имеется даже у Европы и уж тем более — у США), чудесным образом преобразует Россию потребительскую в Россию аскетично-мобилизационную, Россию многовекторную в Россию консолидированно-патриотическую не на словах, а на деле, — это даже не авантюризм. Это, знаете ли, нечто сродни сознательному суициду. Или страстному желанию поиграть в так называемую офицерскую рулетку.

Впрочем, на самом деле всё, увы, намного проще. Лица, делающие такие заявления, элементарно безответственны. И понятно, почему они безответственны. Потому что они не привыкли ни за что отвечать. Они никогда не волокли на себе груз окончательной ответственности за что-либо достаточно масштабное. Дернувшись в сторону прямого, тупого ввода войск России на территорию Украины и нарвавшись на неожиданную для них реакцию реальной России, эти люди начали бы охать да ахать, разводить руками, сетовать на то, что народишко не ахти. А после этого приспосабливаться к ситуации разгрома и расчленения России.

Мне горько говорить эти слова. Но наблюдая за поведением наших «трубадуров понятно чего», я убедился, причем однажды и навсегда, что для этой категории сторонников введения наших войск на Украину категория фундаментальной ответственности просто не существует. Дернуться, нарваться и заскулить — вот поведенческая программа, сформированная длительным периодом безответственности, отнюдь не сводимым к постсоветскому, тоже ведь отнюдь не малому временному интервалу. Увы, всё началось намного раньше. И имеет гораздо более глубокие корни. И, конечно же, социокультурный код ДНС («дергаться, нарываться, скулить») имеет самое прямое отношение к анафематствованию гражданственности как таковой, патернализму, подданству как якобы единственной патриотической альтернативе гражданственности (будто бы гражданственность не может быть патриотической — между прочим, только она и может).

Повторю еще раз, что какой-то шанс на русское чудо, на превращение России потребительской в Россию аскетическо-мобилизационную, консолидированно-антизападную, готовую к невероятным трудовым усилиям и так далее — был. К нулю его сводила даже не степень поврежденности российского общества (а она, поверьте, крайне велика), а ситуация в элите. Может быть, в России и обнаружилась бы чудесным образом какая-то общественная низовая сила, готовая на подвижничество. Может быть, обнаружилась бы, а может быть, и нет. Но в элите такая сила наверняка не сформировалась бы в результате прямого ввода наших войск на Украину. И если вероятность формирования искомой общественно-низовой силы была просто крайне мала, то вероятность формирования аналогичной силы в элите была строго равна нулю. Возможно, на эти рельсы перешли бы отдельные люди. И даже наверняка нашлось бы сколько-то таких людей. Но они бы потонули в той актуальной элите, которую мы имеем. Что же касается актуальной элиты, то она отреагировала бы на прямой и прямолинейный ввод наших войск на Украину абсолютно так же, как она же отреагировала на присоединение Крыма. По лицу текли бы слезы искренней радости, яростные аплодисменты, перерастающие в овации, сотрясали бы Георгиевский или какой-нибудь другой зал. После чего возникла бы реальная хмурая пауза (что будет с активами на Западе, с поездками на Запад, с семьями, оказавшимися на Западе?). Такая пауза дополнялась бы нестройным хором не слишком убедительных пропагандистских голосов. Отдельные убедительные голоса буквально утонули бы в этом хоре. Через месяц, максимум два, яростная поддержка данного шага превратилась бы в скучное «одобрямс». Еще через пару месяцев мы бы столкнулись даже не с расколом, а с распадом элиты. А дальше...

Коль скоро нынешняя актуальная элита (а спасительной дееспособной контрэлиты пока что нет и в помине) повела бы себя таким образом (а она ровно на 100 % повела бы себя именно таким способом), то никакого «русского чуда» не состоялось бы.

Даже малые шансы на него были бы потеряны безвозвратно. Повторю еще раз, что шансы эти были столь чудовищно малы, что делать на них ставку — это недопустимый авантюризм. Но при имеющемся элитном раскладе делать на это ставку — это даже не авантюризм. Это просто самоубийство.

Еще одна группа так называемых патриотов, мечтавшая о прямом и однозначном введении российских войск на Украину, элементарно грезила концом света, то есть большой ядерной войной. У нас, представьте себе, и такие «патриоты» имеются. И это все знают.

Спросят: «А как же друзья России, живущие на Западе? В том числе, обладающие определенным аналитическим опытом? Почему они желали ввода войск России на территорию Украины и рассматривали этот ввод войск как желательный и неизбежный?»

Лично мне очень понятно, почему. Потому что эти друзья России а) ощущают свою вину за развал СССР и последовавшую за этим фашизацию мира, б) страшно далеки от реальной России и выдают желаемое за действительное.

Что же касается патриотов, находящихся не за бугром, а внутри Отечества нашего, то часть из них тоже очень любит выдавать желаемое за действительное. И очень не любит что-либо просчитывать, анализировать, моделировать, прогнозировать и так далее. Этим главное — прокукарекать, а там хоть не рассветай.

А вот враги России прекрасно просчитывали последствия прямого, лобового и однозначного ввода войск на территорию Украины.

Они прекрасно понимали, например, что любые войска (в том числе и русские) вводятся не вообще куда-то, а на какую-то конкретную территорию (в данном случае — на конкретную украинскую территорию).

Они прекрасно понимали также, что на определенной части этой территории реальные настроения украинского населения существенно повернуты в антирусскую сторону. Что население удалось оболванить, заразить бандеровским психозом или страхом перед бандеровцами. И что в подобных случаях всё начинается со страха, а переходит в психоз, который не снимается автоматически в момент, когда исчезает страх.

И, наконец, они прекрасно понимали, что при таком (еще раз подчеркну — лобовом, грубом и однозначном) введении русских войск на территорию Украины, антирусская Украина наконец-то получит мощную поддержку. Что тут-то и поступит материальная помощь, финансовая помощь, военная помощь. Что из антирусской Украины начнут делать супер-Хорватию, которая должна сдерживать русскую супер-Сербию. Что введение русских войск на всю территорию Украины невозможно. Что если у кого-то хватит глупости решиться на такое введение, то этот кто-то столкнется с массовым сопротивлением украинцев, настроенных антирусски. И что это сопротивление нельзя подавлять бериевско-сталинскими методами в XXI столетии.

Что даже новые Берия и Сталин, как люди талантливые и ответственные, никогда бы не стали применять прежние методы в XXI столетии.

И наконец, что вся эта ультрапатриотическая лепота не имеет никакого отношения к реальной России. И особенно к реальной элите. А значит, прямой ввод русских войск будет осуществлен на достаточно малой украинской территории с достаточно сомнительным политическим обоснованием, достаточно разлаписто и с элементами внутренней неуверенности. А вот такой ввод для украинской элиты по понятным причинам является единственным спасением от грядущих экономических неурядиц, единственным способом привлечь по-настоящему к себе внимание Запада, получить настоящую, искомую поддержку (а не заверения в симпатиях и обещания поддержки весьма условной) и так далее.

Таким образом, и впрямь реализация «плана А» отвечала:

1) интересам не додумывающих всё до конца, но очень страстных патриотических групп российского общества,

2) интересам русских групп и кругов якобы ультрапатриотических, а на самом деле — провокативных (Просвирнин, Дугин и компания),

3) интересам украинских групп и кругов, настроенных на окончательную расправу с Россией с помощью Запада и окормляемых западными специалистами, способными всё додумывать до конца — в отличие, увы, от наших страстных до безоглядности патриотов.

Долгое время украинские русофобы рассчитывали на то, что Россия заглотнет наживку их «плана А». И всячески подзуживали те группы в русском обществе, которые костерили почем зря российское государство — за то, что оно не вводит войска на территорию Украины, предает тем самым ориентированных на Россию жителей Юго-Востока Украины (шире — Новороссии). Но это не давало искомого результата. Российская власть упрямо не желала лезть в ловушку «плана А».

И тогда против нее решили задействовать «план Б». Говоря о «плане Б», я не грежу наяву и не занимаюсь аналитическими интерпретациями всего того, что происходит в действительности. Я не догадываюсь, не предполагаю, а знаю наверняка, что «план Б» прорабатывался совместно достаточно продвинутыми украинцами и их западными кураторами. Речь идет о конкретных людях, конкретных проработках, конкретных сведениях, попавших ко мне отнюдь не вчера. Сведения из более чем достоверных источников.

В силу наличия этих сведений я был отчасти готов к тому, что обнаружил, оказавшись в Донецке 5 июля 2014 года. Но готов к этому я был все-таки лишь отчасти.

Что же конкретно представляет собой этот самый «план Б», родившийся в головах наших далеко не глупых врагов отнюдь не в 2014 году? Этот конкретный план содержит в себе 12 конкретных пунктов. Излагаю их так, как их формулировали враги России, именующие наших братьев «омоскаленными», нас — «москалями» и так далее.

Пункт 1 — активизировать деятельную часть «омоскаленных» (она же — антибандеровский актив) всеми способами, включая дозированное снабжение оружием. В самом деле, антибандеровские активисты, заходя в определенные здания, находили в подвалах этих зданий хоть и плохонькое, но вполне работающее оружие. При этом те, кто до такого захода работали в этих зданиях, разводили руками и говорили, что еще вчера этого оружия в подвалах не было. Подчеркну еще раз, что речь, конечно, шла о плохоньком оружии и в количестве, совершенно недостаточном для того, чтобы сопротивляться. Но его подкладывали. И делали это отнюдь не агенты Москвы, а агенты Львова и США. Несу ответственность за достоверность своих сведений.

Расчет был очевиден. Антибандеровские активисты восстанут... Их вдохновят легкими победами и жалкими подачками в виде небольшого количества плохонького оружия... В их ряды бандеровцы встроят своих людей... Восстание поначалу будет развиваться успешно... К нему потянутся все те, кто готов сопротивляться бандеровцам. И хорошо, что подтянутся!.. Это продвинутые бандеровцы говорили — «хорошо, что подтянутся», понимаете?..

Пункт 2 — омоскаленному контингенту, подтянувшемуся к антибандеровскому активу (еще раз оговорю, что использую здесь лексику врага, создававшего этот план), надо задать определенную программу сопротивления. При этом сам этот контингент будет двигаться в определенном русле. Поэтому задать ему эту программу будет совсем нетрудно.

Поясняю, что имеется в виду программа благородного (и, кстати, вполне легитимного в данном случае) сопротивления с оружием в руках реальным бесчинствам распоясавшейся бандеровской сволочи. Но такое сопротивление должно осуществляться на материальной да и социальной базе, вопиющим образом недостаточной для победы. Это должно было быть, по мнению врагов России, сопротивление, обреченное на окончательный провал после быстрого и кружащего голову успеха. За время этого быстрого успеха в сопротивление предполагалось включить всё то, что потом предполагалось зачистить.

И тут я просто обязан провести одну, между прочим, не только умственную, но и оперативную, параллель. В то, что она носит еще и оперативный характер, прошу поверить (у меня нет ни возможности развернуто это доказывать в газете, ни желания приводить такие доказательства). Те, кто в это не верят, пусть рассматривают эту параллель как чисто умственную.

Итак, Прибалтика. Конец 80-х годов ХХ века. На территории Прибалтики при очень серьезной помощи определенных кругов нашего КГБ активизируются националисты, требующие отделения от СССР.

Активность националистов, конечно, можно просто подавить с помощью репрессивного аппарата, имеющегося в распоряжении у любого, сколь угодно демократического, государства. Как можно было подавить и молодчиков из «Правого сектора» зимой 2014 года. Но этого долго не делают, ссылаясь на перестройку и распаляя круги прибалтийских национал-сепаратистов.

Но у этих национал-сепаратистов есть серьезные противники — не в репрессивном аппарате, который парализован, а в широких кругах того же прибалтийского общества. Это и коммунисты (в Прибалтике, как, кстати, и в ГДР, вплоть до полного краха советского проекта, да и после этого краха, убежденных коммунистов было достаточно много), и просто русскоязычное население, которое прибалтийские национал-сепаратисты оскорбляли, называя примерно так же, как сейчас такое население оскорбляют украинские бандеровцы.

Соедините эти группы населения и противопоставьте митингам национал-сепаратистов, подстрекаемых Западом, другие митинги. Такие же демократические, раз уж заварена вся эта перестроечная каша. В сущности, речь шла о том, чтобы тогда реализовать то, что было потом реализовано на Поклонной горе. И что, кстати, могло бы быть реализовано в августе 1991 года вместо ввода танков в Москву.

Как только это начинает реализовываться в Прибалтике, из Москвы требуют прекращения опасных авантюр: «Вы что же это делаете? Раскалываете прибалтийский сегмент российского общества! Провоцируете гражданскую войну! Ужас!»

Окрики эти на самом деле исходят от московских предателей, встроенных в высший эшелон власти. Но на местах никто не предполагает возможности предательства на таком уровне. И гражданское сопротивление прибалтийским нацистам дезорганизуется. Но даже в условиях подобной дезорганизации оно развивается и начинает приобретать характер, опасный для прибалтийских нацистов. И как же их спасают тогда? А вот как. Их спасают прямым и бездарным вводом войск, которым дается задание усмирять сепаратистов, то есть как бы работать в русле спасения целостности СССР.

Войска входят. К ним — с ума великого — с распростертыми объятиями кидаются все гражданские антинацистские просоветские силы, уверовавшие, что пришло время спасения от нацизма. И что этим спасителем является советский воин.

Кинувшись в эту ловушку, прибалтийские антинацистские гражданские силы получают ярлык «пособники оккупантов». От них отворачиваются те слои прибалтийского общества, которые готовы были их поддержать. Начинается мобилизация антисоветских сил в прибалтийских обществах. Эта мобилизация становится эффективной благодаря тому, что в прибалтийском обществе, уже очень серьезно зараженном антисоветизмом и русофобией, начинает разыгрываться карта антидемократического насилия, второй русско-советской оккупации и так далее. После чего введенные войска уводят из Прибалтики, оставляя просоветские антинацистские силы, скомпрометированные их вводом, наедине с национал-сепаратистами, которым придает новые силы и этот ввод, и его провал.

В чем тут аналогия? В том, чтобы вызвать слабый, но активный импульс сопротивления, сконцентрировать вокруг этого импульса всё то, что в дальнейшем должно быть зачищено, и подготовить зачистку.

Содержание пункта 2 «плана Б» в том, чтобы сформировать именно такой импульс сопротивления, который нужен тем, кто готовит зачистку и самого этого сопротивления, и омоскаленного населения Юго-Востока Украины.

Содержание пункта 3 «плана Б» — в том, чтобы собрать вокруг этого импульса определенное, не малое, но и не слишком большое, число пророссийски и антибандеровски настроенных людей, возмущенных бесчинствами фашиствующей бандеровской хунты. И верящих в то, что активисты, сформировавшие импульс сопротивления, — дееспособны, знают, что делают, будут поддержаны русскими войсками и так далее. Активисты убеждают в этом поддерживающих.

Пункт 4 — нанести удар по собранным сторонникам России, использовав тотальное преимущество, вытекающее из захвата бандеровцами военных и иных арсеналов украинского государства.

Пункт 5 — в ходе данного удара принудить миллионы людей, симпатизирующих России в той или иной степени, к бегству с территории Юго-Востока Украины.

Пункт 6 — разгромить и вышвырнуть с данной территории вооруженный актив сопротивления бандеровской хунте.

Пункт 7 — запрограммировать этот актив на крайнее неприятие российской пассивности в вопросе о судьбе верных России сторонников Новороссии.

Пункт 8 — соединить вооруженный и накаленный (а также возмущенный нашим бездействием) пророссийский актив, вынужденный отступить с территории Юго-Востока Украины, с беженцами и другими недовольными группами российского населения.

Пункт 9 — предельно ослабить власть в Москве. Как? Ну, например, дав приказ украинским ВВС и ПВО сбить самолет, в котором летит президент России, по возможности возложив ответственность за это на ополченцев, сражающихся с бандеровской хунтой. Были возможны и другие варианты. Но поскольку бандеровцы попытались в итоге реализовать именно этот, я считаю возможным ограничиться его рассмотрением.

Пункт 10 — соединить протест преданных сторонников Новороссии, ушедших в Россию, с протестом беженцев и других групп, что на фоне ослабления власти в Москве было бы чревато системным политическим кризисом.

Пункт 11 — в условиях этого кризиса соединить расправу над сторонниками России на Юго-Востоке Украины с расправой над сторонниками России в Крыму.

Пункт 12 — на паях с Западом триумфально завершить распад российского государства.

Для того, чтобы сорвать «план Б», нужно было противопоставить этому плану свой план — план «донбасское Приднестровье». И нужно было этот план начать реализовывать. Одновременно с этим нужно было дать отпор силам, которые требовали реализации «плана А» и грозили в случае, если этот план не будет реализован, начать действовать соответствующим образом вполне в русле «плана Б».

Спрашивается, могла ли гражданская сила рассчитывать на то, что ей удастся сорвать «план Б» и реализовать план «донбасское Приднестровье»? Спрашиваю это потому, что степень участия гражданской силы под названием «Суть времени» в срыве «плана Б», который 5 июля 2014 года в связи с бегством из Славянска перешел в стадию кульминации, предельно высока. Об этом говорят и враги, и друзья «Сути времени».

Отвечаю. Вероятность моего возвращения из Донецка живым была не более трех процентов.

Вероятность нашей информационной победы над противником, по дури или сознательно пропихивающим «план Б», была не более пяти процентов.

Вероятность снятия Стрелкова и Бородая — при том, что за этими фигурами стояли мощные силы, — была не более пяти процентов.

И наконец, вероятность перехода украинских русофобов к переговорам, в которых ополченцы Донбасса выступают как отдельная дипломатическая сила, к переговорам, в которых (при правильном консолидированном подходе к ним) закладываются основы плана «донбасское Приднестровье» — была не более семи процентов.

Все это вместе делало срыв «плана Б» почти невозможным. Но он сорван — причем полностью. Не правда ли?

Предлагаю всё это осмыслить — причем на всех уровнях, предложенных нашей Школой Высших Смыслов. Поздравляю от всей души со срывом «плана Б». Предлагаю предуготовиться к еще более серьезным испытаниям, то есть самым форсированным образом наращивать наши силы.

До встречи в СССР!