Баре и холопы

Приходится много думать о потере чести и достоинства целого слоя людей в провинции. Вот встретишь на улице подвыпившего трудящегося, идёт он, смотрит прямо в глаза виноватыми, честными глазами, без слов говорит: прости, друг, жизнь тяжёлая, пришлось выпить, не осуждай. И осудить такого – нет, за него просто тяжело, за его ужасную жизнь, безрадостную, на самом деле беспросветную.

Идёшь мимо дома, где в пять этажей скопище чиновников, кто-то из них ждёт подъезжающую персональную машину – а скука на его лице, и брезгливость. Почему же эти новые, самоназначенные баре к жизни, но сначала к людям проявляют отвращение? У них и квартиры громадные, и денег миллионами, а что же? Улавливают полнейшее отсутствие уважения? Презрение народное?

Почему улавливают? Почему – презрение и отсутствие уважения?

Провинция. Новость номер один – из столицы пришло письмо, будет новый начальник области. Если утвердит его областная дума. Кто же сомневается, что не утвердит? Тут холопство живёт в первую очередь, попробуй проголосовать против утверждения, – запомнят и припомнят в островатый момент, а далее – изничтожат, выкинув снова в бездельники полные.

Да и откуда может быть обоснованное мнение о кандидатуре присланной, когда ни хорошего, ни плохого, ни скучного, ни весёлого и ней никто не знает? Глазами не видели и ушами не слышали? И полная неизвестность, – а что у него в голове? Наверху виднее – вот и всё основание для голосования.

Но где же личности? Ведь они, когда выбирались в думу, заявляли себя личностями?

Их и не было. Потому что не проявились взглядами экономическими, политическими, нравственными, моральными. Видимо, решив, это давно не нужно…

Подоспевает и вторая волна холопов, журналисты местного полуобразования, полученного в частных – ну конечно же Академиях и Университетах, на самом деле являющимися шарашкинами конторами, где диплом можно получить, оплатив учёбу. Как и собственное отсутствие на учёбе.

Эта волна холопов с ходу начинает втюхивать населению, какой замечательный, образованный, опытный, выдающийся, давно мечтаемый некто едет сюда в главные начальники, а детки его объявляются талантливыми, по барабану умеют стучать, а жена его – никем не видимая, – явится сюда Первой Леди. Прямо с заглавных букв, прямо без указаний достоинств и преимуществ перед остальными женщинами всей области. За что? Почему? О той самой, так и не приехавшей вслед за мужем?

«А потому что», – тупо объясняют холопы, ни в каком гестапо тайну выдать не могущие от того, что сами ответа не знаю на своё «потомучтовывание». Им главное – вылезть вперёд и заперёд в восхвалениях едущего с надеждой, а вот заметит, поманит пальчиком пухлой руки и предложит: пиши мой выдающийся «патрет» несколько лет, возвеличивай, назначаю тебя главным пресс-секретарём с заплатой жирной, кабинетом, холопами подчинёнными и автомобилем плюс бесплатный телефончик выдам, карманный.

Чиновнику, приехавшему из столицы на пару дней, присваивают звание почётного для этого города. Ему на глазах нагнанных в зал студентов врут о каких-то заслугах, врут наперебой, стоя в очереди на краю сцены. А когда врёт чиновница «замша» и начинает вешать тающему от тортовых речей, ставшему самому тортом – вешать после лапши какой-то самопальный орденок местной штамповки, в реестре о госнаградах не описанный – подходит толстый мордоворот и навешивает тому, тортовому, алую ленту через плечо. С надписью «выдающийся».

Вся его работа, молодого мужика в сто десять кило весом. С тупым лицом. С образованием только школьным. С ленивыми глазами. С единственной заботой – вовремя, при начальстве, поднести невесомую ленту.

Зачем он родился? Зачем он жил? Для чего он в управлении всем городом присутствует, продавливая кабинетный стул?

Выслужился, через унижение. Через подтверждение, – я полностью, полно-полностью управляемый и мнения своего иметь не могу!

И вот этот рыльник – слово новое, народное, – и представляет для народа образ государства на местной территории? Извините, государство должно представлять соответствующее теме лицо.

Ужас, как их жалко, редчайших из редких, – наполовину он «мы новые баре», наполовину – холоп.

Точный признак холопов – отсутствие чести, уничтожение в себе достоинства.

Человеческого.

Главный театр города. Собрались приглашённые, на собрание. За пять минут до начала в зал выпрямлено входит один из замов главного начальника области, осматривает наилучший кресельный ряд, оставленный для наивысокого начальства и охраняемый бритозатылочными с пружинками раций за ушами. Выходит. Тут же возвращается – впереди идёт наивысший начальник области, а проверивший обстановку его заместитель уже не выпрямлено идёт следом. Он полусогнут в коленях, он пригибается, личным холопством возвышая начальника. Видишь и думаешь, – ну почему ты так себя ведёшь? Ну почему и идущие за тобой короткой группкой замы и помы наивысшего тоже пригибают головы и плечи? Вы нормальными, гордыми, уважающими себя людьми можете быть?

Показывают, поведением, – нет. Не могут. Для гордости нужны личные достижения, а где они? И не ожидаются… так, карасём бы в тине продержаться среди жратвы пожирнее и чтобы деньги получались портфелями.

Работа у них такая. Если они в своих кабинетах – баре, посетителям руки никогда не подадут. Если они рядом с наипервым начальником – пригнуты все без ветра.

Ну и судьбы, ну и растирание себя в пыль и ничтожество…

За что?

Примерно вот за что. Один из них был инженером на заводе – стал чиновником. Освоился в замах наивысшего. Вещает всей области: я из бюджета с трудом насобирал нужные миллионы, ставлю руководить вновь созданной фирмой «продвинутых» руководителей, они отладят движение по городу трамваев от А до Б и до самой Я.

А перед тем уничтожил частников других, приватизировавших трамваи. А «продвинутые» знают, работать будут на него лично, ведь он выделил миллионы из бюджета? А кондукторы уже пошли по вагонам, – давайте, горожане, каждый деньги, деньги, проезд надо оплатить. От самого А до самого Я.

Куда, кому идут деньги – без кондукторов понятно: от А до Я все вагоны частные. Того самого личная собственность, умеющего находить на свои нужды деньги в бюджете. За такое и поначальствуешь одной половиной, и похолопствуешь. Что левой, что правой.

Чиновники в коридоре своего дворца встречают известного им человека и все трое, почему-то неожиданно вежливые, холопные, внимательнейшее, со всеми признаками уважения, говоря только на «вы» спрашивают: говорят, вы стали начальником отдела сбора писем для самого президента?

- Да ну, ерунда. Я никуда и не просился, и со мной разговора не было.

- Чего тогда тут без дела ходишь? – хамят, мгновенно с холопства переключившись в баре.

Странные, странные люди. Ни надёжности своей, ни мнения своего, ни умения действительно сделать серьёзное дело.

И от таких ждать, что государство российское переменится в лучшую сторону? Управляемое не кухаркой – та может и тряпкой по морде съездить, если с кем не согласится, – управляемой холопами?

По устройству психики гордостью, щедростью, вниманием к человеку рядом любого человека наполняет совершённая им победа. Несколько побед. Или личное достижение любого содержания. Несколько достижений.

Так же, как глаза человека начитанного – прочитанные им книги. Сделавшие его лицо умным, характер – не согласным с унижениями.

Баре-холопы – пусты…

Да они русские люди с великими русскими победами позади, или нет? Русские. Но с гнильцой.

Вот как картошка. Тут честнее. Тут работает отбор. Хорошую – в дело, с гнильцой – в отбросы. Почему же среди них – надо же, делами общества управляющих, – в отбросы не бывает?

Личности должны управлять государством. Личности. Находящиеся от любого района до самого верха страны. А то ведь оглянешься – они, баре-холопы, со смехом и отвращением впервые описанные великим Гоголем, – никуда не исчезли…

И входящий военный извещает губернатора о прибытии настоящего ревизора. Из самой столицы. Так – у Гоголя в пьесе.

Чего же он никак не едет-то? Настоящий? На прополку холопов, не ставших ни подлинными барами, ни авторитетными, честными, толковыми руководителями жизни в любой провинции страны?