Неясный новый мир

Владимир Путин нарисовал картину международных отношений, в которой принцип территориальной целостности применяется выборочно, принадлежность России к европейской цивилизации не мешает союзу с Китаем, а наличие единого украинского народа поставлено под вопрос.

В четверг Владимир Путин, наконец, высказался по всем пунктам своей новой мировой стратегии. Четко просматривалась закономерность: чем конкретнее формулировался тезис, тем более угрожающе он звучал. И наоборот: самое обтекаемое оказалось и самым примирительным.

С обтекаемого и начнем.

Путин дезавуировал попытку Минкультуры отменить установку Екатерины II о том, что "Россия европейская держава". Ставшее крылатым выражение "Россия не Европа" из безумного министерского проекта можно считать зачеркнутым.

"Особенности России, они кардинальным, глубинным образом не отличаются от европейских ценностей. Мы все - люди одной цивилизации. Да, мы все разные, у нас есть свои особенности, но глубинные ценности одинаковые. И, мне кажется, нужно, безусловно, стремиться - я много раз об этом говорил и сказал уже сегодня - к тому, чтобы нам создавать Европу от Лиссабона до Владивостока", - заявил президент.

Но каким способом соорудить такую расширенную Европу, аж от Атлантики и до самых границ Китая и США, Путин не уточнил. Напротив, дополнил эту идею еще одной, скорее противоположного смысла: "Мы хотим наладить хорошие отношения со всеми нашими партнерами и на Западе, и на Востоке... Наши отношения с Китайской Народной Республикой находятся на беспрецедентно высоком уровне... Мы, естественно, и соседи, а в этом смысле и в известной степени, естественно, и союзники...".

Впрочем, сразу же после крайне обязывающего заявления о союзничестве, с которым Пекин вряд ли согласится, глава российского государства уточнил: "Мы не ставим вопрос об образовании какого-то военно-политического союза. Вообще мне кажется, что блоковая система мира давно себя изжила". Но вслед за этим тут же добавил: "То, что мы будем расширять сотрудничество с Китаем, это совершенно очевидно... У нас никогда не было таких доверительных отношений в военной сфере - мы начали проводить совместные учения и на море, и на суше...".

Можно ли одновременно сливаться и с Европой, и с Китаем? И способно ли российско-китайское сотрудничество быть равноправным - при том, что и сам Путин упомянул о неизбежном превращении Китая в "державу номер один"?

Такие вопросы российскому президенту никто не задал, а если бы и задал, то вряд ли получил бы ясный ответ. "Европейские", "китайские", а также и "американские" тезисы Путина провозглашались вовсе не для того, чтобы что-то конкретизировать. Они должны были создать общее впечатление мощи, широты и доброй воли.

Характерна реакция Владимира Путина на один из немногих внятных вопросов. Константин Ремчуков ("Независимая газета") спросил о том, как быть после Крыма с принципом территориальной целостности, чрезвычайно ценимым Кремлем применительно к России. Ответ прозвучал, но истолкованию не поддавался. В том неясном новом мире, контуры которого очертил Путин, общих принципов нет вовсе, а есть только стычки интересов, пробы амбиций и парады причудливых идей.

Одна из таких идей была изложена чрезвычайно подробно и оказалась самой конкретной и самой богатой последствиями во всей четырехчасовой "прямой линии".

Путин разъяснил, что украинский национализм, он же - европеизм, присущ только тем жителям этой страны, что обитают на территориях, которые раньше "частично находились в Чехословакии, частично - в Австрии, в Австро-Венгрии, частично в Польше". "Кому-то кажется, что, в силу принадлежности когда-то этих территорий к сегодняшним странам Евросоюза, это наполняет их каким-то особым европейским содержанием. То, что они были людьми второго сорта в этих государствах, как бы подзабылось, но в исторической памяти, под коркой, где-то там, в душе глубоко, это закопано, понимаете?.. Здесь и истоки этого национализма", - отметил Путин.

Человек, исторически подкованный, нашел бы в этом перечне географические и хронологические нестыковки, зато сам тезис кристально ясен: европеизм-национализм - это недуг только части Украины, и за пределы этой части переброситься не способен.

Тем более, что у другой ее части принципиально иной бэкграунд: "Это Новороссия: Харьков, Луганск, Донецк, Херсон, Николаев, Одесса не входили в состав Украины в царские времена... Это все происходило после соответствующих побед Потемкина и Екатерины II в известных войнах с центром в Новороссийске. Отсюда и Новороссия".

И опять же грамотный человек отметил бы для себя, что "в царские времена" Украина так же не могла иметь каких-либо официальных границ, как и Узбекистан, Казахстан, Белоруссия, Эстония и другие суверенные ныне государства, что Харьков никогда не входил в Новороссийскую губернию, что название "Новороссийск" происходит от слова "Новороссия", а не наоборот и т.д. Но это детали - а стержневая мысль абсолютно понятна: "Единый, по сути, народ... Всегда считали, что это часть единого, общего пространства...".

Соответственно, Украина - "многострадальная земля..., собранная по частям в советское время". И обитают там, с одной стороны, западные украинцы-националисты, а с другой - жители заново переосмысленной Новороссии ("центр, восток, юго-восток Украины"), которые на самом деле русские или почти русские. То есть единой украинской нации нет, а сама Украина - страна без народа, историческая ошибка, подлежащая исправлению.

Этот идеологический конструкт придуман не Путиным. Он существовал давно, однако считался маргинальным. И вдруг стал официальной доктриной российской политики. Притом, в отличие от Европы, растянувшейся будто бы между Лиссабоном и Владивостоком, это не присказка, а руководство к действию. Как максимум - политический проект, переворачивающий верх дном всю европейскую и мировую политику. Как минимум - страшилка для давления на Вашингтон, Брюссель и Киев. А скорее всего - что-то среднее между тем и другим.

В любом случае, это главное из того, что решил сказать Путин через месяц после своей "крымской" речи. И знак того, что российско-украинский кризис именно сейчас входит в решающую фазу.