Игорь Шувалов о том, что пошло не так с российской экономикой

Первый заместитель председателя правительства РФ — о том, что пошло не так с российской экономикой, кто в этом виноват, почему такие высокие зарплаты у чиновников и зачем он всем рассказал о своем богатстве.

На прошлой неделе на Гайдаровском форуме-2014 министр экономического развития Алексей Улюкаев произнес следующую фразу: «Мир будет демонстрировать темпы роста более 3,5%, а мы в лучшем случае — 2,5 %». И это, судя по оценкам экспертов, еще вполне оптимистический прогноз: кто-то говорит, что рост будет от 0 до 1,7%, а кто-то и вовсе убежден, что во втором квартале 2014 года российская экономика уйдет в минус. И это притом что цены на нефть последние четыре года держатся в диапазоне $100–120 за баррель, Китай по-прежнему растет, экономика США показывает рост 3,6% и Старый Свет вылезает из депрессии. Что происходит?

Те цифры, которые вы назвали, ни о чем хорошем не говорят. Это проблема. Это проблема для нашего общества, это проблема для нашей экономики. Мы живем с вами во времена, когда отсутствуют высокие темпы экономического роста, когда уровень инфляции 6,4–6,5 % по-прежнему достаточно высокий, хотя он чуть-чуть сокращается, и уже инфляция не так довлеет, как это было даже в прошлом году. Не все здорово и с инвестициями. И если раньше мы часто говорили, что в ситуации виноваты внешние факторы, то президент в декабре в своем послании Федеральному собранию отмечал, что надо обращать в первую очередь внимание на внутренние факторы. Другими словами, что причины болезни, и даже, может быть, существенная их часть, находятся внутри страны. Ситуация нехорошая, но и драматической я бы ее тоже не стал называть: мы переживаем сложный период, но он нашей экономике очень полезен. А причины болезни? Многие годы шел бурный экономический рост, основанный на высоких ценах на энергоресурсы и другие группы нашего традиционного экспорта, это металл и так далее. В результате образовалось большое количество неэффективных расходов и неэффективного труда. Мы постоянно говорили, что наши дороги стоят дороже, трубы наши стоят дороже и так далее. Потому что все росло. Ни у частных компаний, ни у госкорпораций не было необходимости жестко контролировать издержки. При этом производительность труда — если сравнивать со стоимостью труда в США или в Европейском союзе — по-прежнему остается низкой. Накопилось большое количество неэффективных расходов. Расходная часть федерального бюджета на 2014 год это 14 трлн рублей: десять лет назад, в 2004 году, это было 2,7 трлн. Однако и власти — на муниципальном, региональном, федеральном уровне, — и потребители по-прежнему недовольны качеством предоставляемых услуг. Не нравится медицинское обслуживание, не нравится качество образования, не нравится качество государственного или муниципального управления. Хотя расходы — огромные. Это означает только одно: надо научиться не просто тратить, а тратить эффективно, то есть за меньшие деньги производить услуги лучшего качества. Ровно поэтому государство в этом году пошло на замораживание тарифов (госмонополий), но при этом требует, чтобы они исполнили свои инвестиционные программы. Тот же «Газпром» — он не может повышать цену на газ, но при этом ему придется исполнить свою инвестиционную программу в полном объеме, тоже — и с РЖД, и с «Транснефтью». Это значит, что им придется пройтись по своим компаниям и посмотреть: есть откаты, нет откатов, есть ли завышенные зарплаты и если есть, то как их сократить, это значит, что им придется высвобождать некоторых сотрудников, в основном управленцев, они не смогут увеличивать заработную плату, как раньше, и при этом вложиться в осуществление инвестиционных программ, не получая столько с рынка, сколько бы они получили, если бы мы увеличили тариф. Дискуссии о том, что такие шаги надо делать в отношении того же «Газпрома», шли несколько лет — я являлся их участником, но как только заходила речь о замораживании тарифов, тут же находилась масса объяснений, почему это сделать никак нельзя. Когда же темпы роста экономики снизились, мы смогли заморозить тарифы, хотя надо было бы — еще несколько лет назад. Другими словами, мы, государство, отказываемся от возможности собрать с предприятий побольше денег посредством тарифов и тем высвобождаем им средства для развития и одновременно даем им сигнал: и вы, ребята, тоже снижайте свои издержки.

Однако бизнес и частный, и государственный, судя по всему, эти ваши импульсы не уловил: в 2013 году вы недобрали в бюджет почти триллион налогами.

Это не так. Те параметры бюджета, которые были заложены, по сравнению с прошлым годом были перевыполнены. Да, это за счет нефтегазовых доходов, налога на физические лица и НДС. По налогу на прибыль, приватизационным доходам и импортным таможенным сборам мы действительно недобрали. В целом по доходам федеральный бюджет получил больше, чем мы планировали.

Насколько я понимаю, эта цифра приводилась на совещании президента в Сочи.

Правильно. Только причины тому разные. Мы вступили в ВТО. Нравится не нравится, но это институт, и мы пошли по этому пути. Было большое количество оппонентов, некоторые члены правительства также считали, что нам этого делать не надо, что это будет болезненно. А что это означает для нас с вами? Это означает, что каждый год таможенная пошлина — на те же автомобили, например, — будет понижаться и таможенные органы не получают столько денег, сколько раньше. Другая причина — сокращение налога на прибыль в стране. Я специально проводил несколько совещаний по этому поводу с губернаторами и руководителями тех предприятий, где драматическое падение налога на прибыль: дорогой труд при низкой производительности труда — серьезная тому причина. При таком низком росте ВВП реальная заработная плата и реальные доходы населения оказались значительно выше цифр роста: 3,9% и 5,4% соответственно. Это что значит? А то, что продукции отгружается меньше, а платить за нее стали больше. В нынешних условиях многим руководителям надо думать о том, как, повышая производительность труда, высвобождать трудовой ресурс, который не нужен этим предприятиям.

То есть правительство готово отказаться от политики искусственного сдерживания безработицы?

Сейчас уровень безработицы у нас 5,4%, и мы не предполагаем драматического ее роста. Даже там, где уже есть проблемы, — в металлургии, например, коллеги говорят, что больше 6–6,5% мы в ближайшее время не увидим. Но если в 2008 году, во время кризиса, мы давали (руководителям предприятий) явный сигнал: даже не думайте выбрасывать людей на улицу, потому что была крайне жесткая ситуация, то сейчас мы идем по другому пути. Мы зарезервировали деньги в федеральном бюджете, мы готовы вместе с субъектами Российской Федерации, крупными работодателями, начать программы переобучения людей, которых нужно изъять из этих предприятий, дать им возможность, может быть, заняться собственным делом, выделяя какие-то гранты, либо дать возможность им переехать на работу в другое место. На эти мероприятия мы зарезервировали в бюджете 200 млрд рублей.

Ливия стала снова поставлять нефть на рынок, увеличивает поставки, несмотря на обострения, и Ирак, кажется, не будет бомбежек Сирии и Ирана — все это факторы снижения цен на нефть, главного источника российского бюджета. Какой вы видите ситуацию в 2014  году? Ваш прогноз?

Я прогнозами не занимаюсь, это делает Министерство экономического развития. Я скажу так: мы готовы к развитию любого сценария. Любого. В том числе и в случае тяжелой внешней конъюнктуры. Кто-то говорит, что цены на энергоресурсы будут стабильными, кто-то — что нефть может упасть и до $80 за баррель. Я считаю, что надо всегда иметь в виду все сценарии, даже самый плохой. У нас ресурсы для того, чтобы ответить на это, есть. Я имею в виду выполнение социальных обязательств: если ситуация будет совсем жесткой, то, значит, придется залезть и в резервы — у нас они накоплены немалые. Тут другое: испугавшись низких темпов экономического роста, важно не встать на путь быстрого предоставления государственных ресурсов для того, чтобы этот экономический рост подстегнуть. Так, как это случилось в середине 80-х в Советском Союзе, когда была объявлена политика ускорения, влили деньги в экономику, это подстегнуло рост, затем резкий спад — и в результате бюджетный дефицит и долг стали болезнью нашей экономики до начала 2000-х годов. В 2012 году была сделана принципиальная вещь — внедрено бюджетное правило: это не позволит нам тратить нефтяные доходы так, как раньше. Надо не «сорваться» с этого, и через 10 лет нефтяные доходы будут составлять меньше 50% бюджета: остальное будет приносить экономика неэнергетического сектора.