Какой камень готовят "национал-демократы" для России?

Главную причину отсутствия «массовости, «энергитичности» и развитого политического сознания» в рядах оппозиции идеологи «русского национального демократического государства» видят не столько в «невысоком качестве лидеров», хотя и в этом также.

Главную причину они видят в том, что социальная инженерия, абсолютно необходимая по их верованиям для мобилизации русского народа Проектом модернизации России, будучи слабой в столицах, в регионах вообще не осуществляется. На это устремлены все чаяния национал-демократов для России, которые образно выражены одной фразой: «песок» должно превратить в «камень». Так какой же камень для русского народа чают «национал-демократы»: модернизационный или надгробный?

Апофеоз беспочвенности «национальной демократии» в России

В первой части этой статьи мы очень кратко рассмотрим то, что говорят сами идеологи «национал-демократов» в РФ, дабы в последующих частях по существу рассмотреть необходимые для ответа на поставленный вопрос социологические моменты истории Западной Европы и России двух-трех минувших столетий.

Один из идеологов «русской национальной демократии» Сергей Сергеев во второй части своей статьи под названием «Сухой песок», опубликованной недавно на сайте «АПН», пишет (см.: http://www.apn.ru/publications/article30763.htm): «В России несколько раз побеждали революции. Но были ли они успешными? ...в смысле реализации в нашей стране базовой модели общества Модерна - национального демократического государства. Ни Февраль и Октябрь 1917-го, ни Август 1991-го этой задачи не решили. Более того, по результатам, Октябрь и Август, осуществив некоторые принципиально важные аспекты Современности (в первом случае - индустриализацию и всеобщее среднее образование, во втором - пусть ущербную и относительную - свободу слова и экономической деятельности), продвинулись в деле социальной атомизации русского общества и «приватизации» русского человека куда дальше императорской России».

Далее С.Сергеев подчеркивает, что «атомизация русского общества, которую произвели большевики, и не снилась старорежимной России. Все прежние социальные группы были либо уничтожены, либо переформатированы до неузнаваемости и поставлены под тотальный контроль государства. Любые новые естественно возникающие «снизу» общности тут же разрушались или «возглавлялись». ...И главное - какая продуманная стратегия разрушения любых естественных низовых общностей буквально на клеточном уровне».

В итоге, согласно С.Сергееву, в РФ: «Сейчас... нет даже и тех социальных ячеек гражданского общества, которые имелись тогда [во второй половине 19-го века - начале 20-го века до социальной атомизации «русского общества, которую произвели большевики»]. Уповать же на то, что нынешняя клептократия... займётся их созданием, значит демонстрировать полную интеллектуальную неадекватность. Она эти ячейки будет только давить по испытанным комсомольско-гэбистским рецептам, превращая всё хоть чем-то напоминающее «камень» в «сухой песок». Она и дальше будет культивировать в качестве основной единицы российского социума «приватного человека», «замурованного в частной жизни» [А. де Токвиль]. Т.е. формирование основ русского гражданского общества сможет начаться не раньше, чем падёт режим «суеверной бюрократии». Но без этого самого общества устранить этот самый режим практически невозможно. Замкнутый круг!»

Итак, для начала заметим, что обществом (не государством, но именно обществом) Модерна Сергей Сергеев, претендующий быть идеологом русского национально-демократического движения, квалифицирует именно государство, пусть оно и национальное демократическое, но оно именно государство, а не общество. С.Сергеев квалифицирует обществом Модерна государство в том самом виде, в каком это государство возникло и существует в Западной Европе на основе западноевропейского Модерна и в рамках Модерна. Ибо обществом Модерна (Современности) сами западноевропейцы именуют не что иное, кроме как современное общество, противоположное традиционному обществу или, иначе, противоположное обществу, имевшему место быть в Западной Европе при «старом режиме» (Алексис де Токвиль).

Это западноевропейское общество пришло на смену так называемому традиционному обществу в результате Ренессанса, Реформации и Просвещения, с одной стороны, развития торговли, транспорта и машинного производства на основе научной, технической и образовательной революции, с другой, урбанизации, замещения функциональной организации рыночной и отделения гражданского общества от политического государства, с третьей. Оно (общество Модерна) для самих западноевропейцев есть индустриальное общество Западной Европы, каковым оно явило самое себя в 19-ом - первой половине 20-го века во всех странах Западной Европы.

Заметим далее: для С.Сергеева и «средних и даже высших социальных групп, которые своей поддержкой питают [революционные национально-демократические] политические силы, приводят их к победе и помогают её закрепить» (Сергеев), идеологию которых Сергеев выражает, ныне «путинизм устоял... вовсе не потому, что... силён», а потому, что «русское общество» предельно атомизировано. И хотя, согласно представлениям С.Сергеева, социальная атомизация «русского общества» началась еще со времен Петра I, все же отнюдь не «старый режим» (не социальные группы, определявшие политический, экономический, социальный и культурный режим императорской России) есть главный виновник этой предельной атомизации. И уж тем более не ельцинизм и путинизм для С.Сергеева есть главные виновники предельной атомизации «русского общества», ибо она в России свершилась с 17-го по конец 80-х годов 20-го века. Главный виновник предельной атомизации «русского общества», согласно представлениям С.Сергеева и иже с ним, - большевики, то есть КПСС (и ВЛКСМ) вообще, а НКВД-КГБ, в особенности.

Можно было бы привести здесь выводы авторитетнейших европейских философов, социологов и политических мыслителей о том, что атомизация общества есть характерная историческая тенденция и один из атрибутов (неотъемлемых свойств) модернизации как таковой. Что в самой Западной Европе атомизация общества вообще и атомизация его средних и нижних социальных групп, в особенности, именно в 20-ом веке достигает своего предела в результате завершения процессов индустриализации, всеобщего среднего образования и либерализации при переходе к так называемому постиндустриальному обществу. Что феномен массы и человека массы неразрывно связан с атомизацией общества и т.д. Но такая аргументация достаточна в том случае, когда и если речь идет о личности того, кто публично утверждает то, что утверждает Сергей Сергеев в указанной статье, то есть когда и если речь идет об образованности, научной компетентности или «объективности», либо о его (Сергея Сергеева) идейной чистоплотности, наконец.

Однако в том случае, когда и если речь идет о существенных для понимания нашей истории - нашего прошлого, настоящего и будущего - социологических положениях, а в статьях Сергея Сергеева именно об этом идет речь, указанная аргументация не только не конструктивна. Она (такая аргументация) в этом случае вредна, ибо меняет предмет обсуждения, одновременно подменяя суть дела вопросами, не имеющими к ней никакого отношения, во-первых. И, во-вторых, суть дела ведь не в том, какими оценками «русского общества» и представлениями о нем руководствуется писатель и общественный деятель Сергей Сергеев, а в том, что из таких или близких им оценок и представлений в своей практике исходят многие активисты национально-демократического движения в современной России. А это последнее, в-третьих, имеет отнюдь не личное только, но общественное и даже историческое значение, ибо существенно влияет на наше будущее.

А посему именно эти вопросы истории и социологии как раз и являются предметом настоящей статьи. В свою очередь положения настоящей статьи опираются на разработки, которые изложены в опубликованных мною на сайте «Ньюслэнд» статьях по вопросам развития форм социальной организации вообще и России, в особенности, развивая эти положения в части, прямо или косвенно относящейся к обозначенным С.Сергеевым вопросам.

Крестьянство, социальная солидарность и атомизация в эпоху модернизации

Итак, в ранее опубликованных статьях мною было сказано о том, что третье сословие в Западной Европе было совокупностью общественно-экономических корпораций - цехов, гильдий и им подобных корпораций, в которых зарождались будущие главные общественные классы буржуазного общества, во-первых, и огромной массой парцеллярного крестьянства, которое не могло создать и не создало никакой корпорации, во-вторых. Но почему парцеллярное крестьянство ни в Западной Европе, ни где бы то ни было еще, в том числе в России, не могло и не может создать корпорацию? Чтобы ответить на этот вопрос, надо ответить на другой вопрос, а именно: что представляет собой это парцеллярное крестьянство?

Обычно на этот вопрос о феномене парцеллярного крестьянства отвечают, ссылаясь на исторический пример Франции 18-19 веков. Кратко напомним о нем. Крестьяне в последней трети 18-го века составляли около 24 млн. из 26 млн. человек населения этой страны. Хотя большая часть земли принадлежала королю, дворянам и духовенству, однако в течение 18-го века крупного помещичьего хозяйства вообще, а тем более с барской запашкой, уже не существовало. Устойчиво растущая доля сельхозугодий, в том числе остатки общинных земель и земли сеньоров, была разделена на парцеллы (части), каждая из которых обрабатывалась отдельной крестьянской семьей. Эти крестьяне по наследству передавали право пользования своими парцеллами, отсюда и произошло название парцеллярные крестьяне. В последней трети 18-го века доля парцеллированной земли во Франции приближалась к 80 процентам от площади всех земель.

Парцеллярное крестьянство вело товарное сельское хозяйство, будучи в массе своей вынужденным прибегать также и к кустарным промыслам, и к работе по найму. Основная масса парцеллярных крестьян постепенно разорялась, а меньшая их часть занималась ростовщичеством и эксплуатацией деревенской бедноты, арендовала монастырские и дворянские земли, постепенно выкупая их. Накануне Великой Французской революции в собственности буржуазии сосредоточилось почти столько же земли, сколько ее было у дворянства и духовенства вместе взятых. В 1815 - 1848 годах число собственников парцелл во Франции составляло уже около 8 млн., из которых около 2,5 млн. были мелкими и средними собственниками. Кроме них в этот период в сельском производстве Франции было занято более 4 млн. сельских пролетариев и полупролетариев, в том числе более 2 млн. - безземельных батраков.

О чем это свидетельствует? Это свидетельствует о том, что регулярных переделов земельных угодий между крестьянами, осуществляемых самим крестьянским мiром как целым, то есть крестьянской общиной, уже нет. Но что есть регулярные переделы земельных угодий между крестьянскими семьями, осуществляемые крестьянской общиной? Они есть свидетельство того, что крестьянской общине принадлежат функции регулирования и, следовательно, функция общей институциональной организации производства средств к жизни и средств производства. Сама крестьянская община доколе она существует, есть институциональная форма социальной организации сельскохозяйственного и кустарно-ремесленного производства средств к жизни и средств производства в деревне. Она (крестьянская община) есть территориальная форма или форма территориальной организации сельскохозяйственного производства, а равно и единичная форма расселения (поселение - деревня как коммуна, община, мiр) крестьян на той ступени развития производительных сил, на которой они (крестьяне) не могут производить продукты и воспроизводить самих себя иначе, кроме как в форме крестьянской общины.

В условиях крестьянской общины невозможно объединение всех членов этой общины в политическую (сословие), общественно-экономическую или производственную корпорацию. Но почему? В основе институциональной социальной организации традиционного общества, общественными формами которой являются сословие (общественная, а именно политическая корпорация), конфессия (общественная, а именно религиозная корпорация) и цех или гильдия (общественно-экономическая корпорация), лежит функционально-производственная общественная связь. Самая крестьянская община, как и всякая иная территориальная община (поселение или квартал, конец внутри города) в рамках собственно традиционного общества, также основана на функционально-производственной общественной связи.

И деревня (крестьянская коммуна, община, мiр), и город, и монастырь, и епархия, и государство в рамках традиционного общества, то есть до того момента, пока они не преобразованы процессом модернизации, основаны на функционально-производственной общественной связи. Но в отличие от крестьянской общины (территориальная община в деревне), во-первых, традиционный город, как и епархия, есть организация соответствующих территориальных общин внутри города (приходских общин в епархии). Крестьянская община не есть организация территориальных общин, но в деревне она сама есть единственная и единая форма территориальной общины.

Во-вторых, представитель политического сословия, как и представитель цеха (гильдии) и ему подобной общественно-экономической корпорации, есть член соответствующей политической или (и) общественно-экономической корпорации, являющийся также и членом соответствующей территориальной общины лишь в силу жизни и деятельности в конкретном городе (монастыре), что может совпадать с местом рождения. Для самих крестьян-общинников крестьянская община отнюдь не есть сообщество выбора, но есть сообщество происхождения в то время, когда для монахов и духовенства, членов цехов (гильдий) и даже для дворян их корпорация есть, прежде всего, сообщество выбора, и лишь затем она (корпорация, сословие) может быть или является также и сообществом происхождения. Крестьянин-общинник является членом крестьянской общины (которая суть и приходская община также) именно в силу своего рождения, не входя ни в какие другие корпорации, кроме самой крестьянской общины.

И, в-третьих, крестьянская община, будучи соседской территориальной общиной, не есть корпорация общественно-экономическая как цех или гильдия. Тем более крестьянская община не является корпорацией политической как сословие. И даже религиозной корпорацией она не является в том же самом смысле, в каком религиозными корпорациями являются конфессия или церковь в качестве корпорации единоверцев, монастырь или приход. Единственная общественная связь между крестьянами и неразрывно связанными с ними ремесленниками-кустарями, которая внутренне обусловливает необходимость крестьянской общины и ее существование, есть связь функционально-производственная. Этой функционально-производственной связи подчинены и родственные связи, и связи приходские (общности верований и исповедания) между крестьянами-общинниками, то есть все те общественные связи, которыми внутри общины, помимо связи по поводу производства, обмена, распределения и потребления в целях производства средств к жизни и средств производства, исчерпываются общественные связи воспроизводства самих крестьян. Крестьянская община, в отличие от крестьянской семьи, не есть производственная корпорация, имеющая единый имущественный комплекс, используемый одним трудовым коллективом по единому хозяйственному плану, хотя и в основе производства и воспроизводства крестьянской семьи также лежит функционально-производственная общественная связь.

В традиционном обществе все представители политической (сословие), общественно-экономической (цех, гильдия) или всеобщей религиозной корпорации (конфессия), за исключением изгоев, имеют общее для всех них по своему содержанию корпоративное сознание, которое суть корпоративное самосознание вообще и самосознание данной корпорации, в особенности, во-первых. Ибо корпорация и ее члены, во-вторых, живут и действуют в точном соответствии с этим сословным сознанием, и, в общественных отношениях с другими корпорациями или их представителями, выступают как корпоративное целое, как одна корпорация, действующая посредством своих членов, в-третьих. Это не исключает случаев раскола такой корпорации на идеологически, политически или экономически, что нередко суть одно и то же, враждующие части. Но каждая из частей расколовшейся корпорации становится особой политической или общественно-экономической корпорацией, которая стремится уничтожить своих соперников и, абсорбировав часть из них, стать исключительной сословной корпорацией, то есть хотя и изменившимся по составу, но одним сословием. И всякая территориальная община (не исключая также и города, и крестьянской общины), доколе она остается общиной, в отношениях с такими же соседними территориальными общинами, да и в отношениях с представителями иных сословий (дворянами, высшим и средним духовенством) также действует как одно целое.

Именно этот тип социальной солидарности Эмиль Дюркгейм в своей (разработанной также и для опровержения теории К.Маркса) социологической теории квалифицировал в качестве механической солидарности. Механическая солидарность по Дюркгейму характерна как раз для архаических и традиционных, а именно доиндустриальных, обществ и основана на верности традициям, однородности ценностных ориентаций и типов поведения индивидов, на социальном принуждении. Для механической солидарности по Дюркгейму характерны единообразие чувств и верований, господство обычаев над формальным правом, жесткая регламентация поведения индивида и его подчинение требованиям того коллектива, органическим членом которого он является, а также неразвитость разделения труда и профессиональной специализации. Характеризуя тип общественной связи традиционного и архаического общества механической солидарностью, Э.Дюркгейм подчеркивал, что эта солидарность обусловливает «механическую» реакцию (по образу одного единого механизма) всех членов коллектива на нападение на каждого члена коллектива (или на притеснение, или на оскорбление и т.п.) представителями других коллективов или другими коллективом. Ибо в условиях механической солидарности любое нападение на члена коллектива со стороны чужих квалифицируется всеми членами коллектива в качестве нападения на него самое: коллектив - это «Мы» или «Свои», включающий всех членов коллектива; все не члены коллектива - «Они» или «Чужие».

В отличие от механической солидарности для более высокого по Э.Дюркгейму типа социальной солидарности - органической солидарности - характерен суверенитет отнюдь не коллектива, но отдельного индивида, которому только отныне впервые становится присуще право на частную жизнь. Иными словами, по теории Э.Дюркгейма именно в период становления индустриального общества (= общества Модерна) и в условиях этого общества Модерна в истории впервые только и появляется «приватный человек». В условиях органической солидарности индивиды объединяются отнюдь не по происхождению, но по содержанию своей деятельности - по преимуществу экономической, политической и иной общественной деятельности. Круг общения и социально-психологические связи индивида по Дюркгейму определяются теперь его профессией и местом, занимаемым им в обществе, которое (место в обществе) определяется фактическим местом и роль данного индивида в общественной организации труда, его разделении и кооперации.

Так вот, возвращаясь к крестьянской общине и парцеллярному крестьянству, следует подчеркнуть: если есть крестьянская община, то нет парцеллярного крестьянства и наоборот - если парцеллярное крестьянство составляет подавляющее большинство крестьянства, то крестьянской общины нет. Вследствие разложения крестьянской общины отношениями частной собственности на землю и товарно-денежными отношениями крестьяне, ставшие парцеллярными, теперь не связаны между собой никакой функционально-производственной общественной связью. Но именно эта последняя только и обусловливала прежде необходимость их объединения в крестьянскую общину точно так же, как она обусловливала объединение иных жителей страны в общественно-политические (сословие) или общественно-экономические (цех, гильдия) корпорации. То есть с момента раздела земли на наследственные крестьянские парцеллы и превращения крестьянского семейного хозяйства в товарное хозяйство, а, следовательно, превращения парцеллярных крестьян в частных собственников между этими крестьянами нет, и не может быть никакой «механической солидарности», во-первых. Парцеллярные крестьяне, коль они именно таковы по своей общественной природе, составляющие все крестьянство одной деревни (одного села), в отношениях с иными социальными группами, их политическими, общественными и хозяйственно-экономическими организациями и с государством в целом не выступают, ибо в принципе уже не могут выступать, как одно целое, как один коллектив.

Во-вторых, парцеллярные крестьяне, то есть сельские мелкие и отчасти средние буржуа, а также полупролетарии, за исключением случаев эксплуатации сельских полупролетариев и пролетариев, как правило, не связаны между собой позитивно также и на основе производственно-рыночной общественной связи (общественные связи в рамках разделения и кооперации труда, обмена товарами и услугами). Напротив, на основе этой общественной связи они связаны по преимуществу негативно, то есть главной, доминирующей в их взаимных общественных отношениях как частных индивидов производственно-рыночной связью отныне является конкуренция. Такая общественная связь лишь препятствует объединению и социальной солидарности парцеллярного крестьянства в общественных условиях, при которых интересы парцеллярных крестьян тождественны. Однако, хотя и у волка как волка его интерес тождествен интересам его сородичей волков, все же действительный интерес каждого волка в отдельности состоит в том, чтобы первым наброситься на добычу.

Крупная сельская буржуазия уже не есть ни парцеллярное крестьянство, ни крестьянство вообще. В случае занятия организацией крупного капиталистического сельского хозяйства крупный сельский буржуа имеет в собственности отнюдь не одну парцеллу земли, на обработку которой своим личным трудом даже при большом желании уже не остается времени. Либо крупный сельский буржуа вообще не занимается организацией сельскохозяйственного производства, но занят организацией крупного капиталистического производства по заготовке, хранению, переработке, транспортировке и продаже крестьянской продукции. Да и верхние, и средние слои среднего крестьянства, чем ближе они к крупной сельской буржуазии, тем в меньшей мере являются крестьянами.

Но как изменяются социальные качества крестьян-общинников вследствие их превращения в парцеллярных крестьян в процессе разложения крестьянской общины и развития капитализма в целом, результатом чего является превращение традиционного общества в общество Модерна? Являясь членом крестьянской общины, крестьянин включен в доминирующие функционально-производственные общественные связи и одновременно в подчиненные им родственные и приходские (общности верований и исповедания) общественные связи. Никаких других общественных связей, кроме социально-психологических симпатий и антипатий и основанных на совокупности этих связей отношений индивидов и малых социальных групп (семей и групп семей), между крестьянами в период существования крестьянской общины нет.

По мере разложения крестьянской общины (сельского мiра) функционально-производственная общественная связь, объединявшая крестьян и обусловливавшая их социальную солидарность, разрушается. На ее место приходит конкуренция в условиях тождества интересов, аналогичного тождеству интересов среди волков, в доминирующей сфере общественного воспроизводства - в сфере материального производства средств к жизни и средств производства. Вследствие углубления социального неравенства и фактически происходящего расслоения крестьянства на представителей различных, а именно борющихся друг с другом, антагонистических общественных классов постепенно утрачивается и социальное, и идеологическое единство крестьян. Да и родственные связи преобразуются под воздействием доминирующих производственно-рыночных общественных связей, все более и более подчиняясь им.

В этих условиях, помноженных на автономность крестьянской жизни, беспросветную нищету и неграмотность основной массы парцеллярных крестьян, исчезает всякая почва для социальной солидарности парцеллярных крестьян, для их социальной организации для себя. Ведь для этого у большинства парцеллярных крестьян должны сформироваться и быть в наличии общие социально-групповые (классовые) интересы и единое социально-групповое самосознание, а все это может быть только у тех больших социальных групп, которые стали уже классами для себя или завершают становление классами для себя. Однако парцеллярное крестьянство не есть даже класс в себе, ибо оно не составляет ни одного общественного класса, ни единой социальной группы внутри одного общественного класса.

Парцеллярное крестьянство суть временное, обусловленное историческим переходом прежней социально синкретичной (нерасчлененной) деревни от докапиталистического способа производства к капиталистическому способу производства, социальное единство будущих членов двух антагонистических общественных классов. В начале этого процесса капиталистического преобразования общества вообще и деревни, в особенности, крестьянство суть синкретическое (нерасчлененное) социальное единство двух будущих антагонистических общественных классов. Однако уже и в самом начале этого процесса крестьянство не только в потенции, в возможности суть расчлененное и в ходе процесса капиталистического развития с течением времени все более исчезающее социальное единство, но и в действительности оно (крестьянство) суть социально противоречивое единство.

Именно поэтому парцеллярные крестьяне более чем представители каких-либо других больших социальных групп и чем далее по мере развития капитализма (формирования общества Модерна), тем более «замуровываются в частной жизни», социально обособляясь и замыкаясь в своей жизни частного лица, то есть одного из атомов гражданского, в отличие от политического, оборота. Урбанизация вообще, а капиталистическое развитие и рост городов, в особенности, всегда и везде в истории шли и идут за счет деревни, то есть также и за счет экономического ограбления, социального разложения и упразднения крестьянства как такового. Массы крестьянства, рекрутируясь капиталистическим способом производства в города, оказываются в чуждых для себя общественных условиях буржуазного города, утратив все свои прежние общественные связи и в течение одного, а то и двух поколений не обретя никаких новых устойчивых общественных связей.

Что это, если не социальная атомизация основной массы населения? И что есть эта социальная атомизация, если не необходимое следствие, результат исторического развития и неотъемлемое социальное качество крестьянства в процессе становления общества Модерна? И что для становящегося общества Модерна в целом значит атомизация крестьянства, если это последнее в начале процесса составляет модернизации общества составляет более 90 процентов от общей численности населения страны, а в конце процесса - приближается к нулю? Не историческую ли неизбежность и закономерность полной социальной реорганизации общества в процессе его перехода со ступени так называемого традиционного общества на ступень так называемого общества Модерна? Полная социальная реорганизация общества есть не что иное, кроме как социальная революция, в данном случае - буржуазная революция, в рамках и в результате которой только и устанавливается так называемое общество Модерна.

Буржуазная социальная революция: социальный распад, реорганизация и атомизация

Из истории той же Франции известно, что в ходе буржуазного развития в условиях социального распада, возникших вследствие разрушения прежних общественных связей и установления некоторого политического равновесия измотанных взаимной борьбой общественных сил, возникает бонапартизм. Его социальной опорой служит масса пауперов, люмпен-пролетариев и иных деклассированных элементов в городе, а также деревенская периферия парцеллярного крестьянства. Однако большинство городских пауперов, люмпен-пролетариев и иных деклассированных элементов в Париже и других крупных городах Франции в средине 19-го века были вчерашними (не более чем в одном-двух поколениях назад) парцеллярными крестьянами. Образцом такой социальной опоры может служить знаменитое «Общество 10 декабря», которое оказало существенную помощь Наполеону III в совершении государственного переворота 2 декабря 1851 года.

Если имеются другие необходимые условия, то бонапартизм в той или иной форме закономерен для стран, в которых основную массу населения вообще составляют парцеллярные крестьяне (сегодня являющиеся или вчера еще бывшие таковыми - не существенно), а горожане в массе своей суть таковы лишь в первом или втором поколении, происходя из парцеллярных крестьян. Кроме указанных условий, еще одним необходимым условием бонапартизма, а равно и инструментом, обеспечивающим его сохранение, являются силовые структуры, в массе своей рекрутированные из социальной опоры бонапартизма. Во Франции 19-го века главной силовой структурой, ставшей инструментом режима Наполеона III, была армия, а также полиция. В других исторических случаях силовые структуры представлены не только армией и полицией, но и спецслужбами из так называемого силового блока, состав, место и роль каждого из элементов которых определяются специфическими особенностями соответствующей страны. Но социальная опора бонапартизма отнюдь не есть его социальная основа. Социальной основой бонапартизма всегда и везде является буржуазия вообще и спекулятивно-финансовая буржуазия, в особенности.

Дело в том, что всякая социальная революция перехода к капитализму от докапиталистического способа производства и основанного на нем общества отнюдь не сводится к буржуазной политической революции или к цепочке взаимосвязанных политических революций, в результате которых буржуазия становится господствующим общественным классом также и внутри данного государства.

Всякая буржуазная социальная революция - это длительный исторический процесс, в рамках которого совершается процесс полной реорганизации общественного организма. Этот процесс реорганизации общественного организма на капиталистических началах на поверхности общественной жизни идет методом проб и ошибок, реформ и контрреформ, революций и контрреволюций в институциональной организации (и структуре) общественного организма: государства, экономики, политики, финансов, хозяйственной деятельности, гражданского оборота, социальной топологии, градостроительства и всех иных моментов жизни нации.

Но иначе, то есть планомерно, этот процесс идти в принципе не может. Нет и быть не может адекватной теории построения капитализма, но есть идеология идущего к власти или удерживающего власть национального отряда буржуазии. Однако эта идеология социуму не представляется и не может представляться в качестве идеологии буржуазии только, но представляется и должна представляться в качестве общенациональной идеологии (что само по себе уже есть ложь), иначе господствующий класс (буржуазия) не сможет ни взять государственную власть, ни удержать ее, ни использовать ее в своих целях. Завершение этого процесса полной реорганизации общественного организма на основе капиталистического способа производства, когда не только воспроизводство средств к жизни и средств производства, но и воспроизводство человека осуществляются в форме воспроизводства капитала, и есть завершение буржуазной социальной революции.

На поверхности общества социальная реорганизация всегда есть институциональная социальная реорганизация, первоначально осуществляемая субъектами институциональной власти, то есть политическими партиями (политическими корпорациями) господствующего общественного класса. Институциональная социальная реорганизация общества, западными европейцами именуемая модернизацией, субъектами институциональной власти осуществляется в тех пределах, в тех институциональных формах и теми историческими темпами, которые обусловлены борьбой между этими субъектами за установление своей идеологической, экономической, политической и социальной власти внутри данного государства и за ее удержание.

В последующем по мере классовой самоорганизации в эту борьбу включаются также и профсоюзы, и политические партии, так или иначе выражающие интересы объектов институциональной власти, каковыми являются наемные работники не только сферы производства средств производства и средств к жизни, но и сферы воспроизводства человека как такового. Первоначально всякая капиталистическая производственная корпорация (фабрика, завод, предприятие и т.п.) внутри самое себя имела функционально- производственную организацию, обусловливающую функционально-производственные связи и зависимости между работниками. Да и для сознания бывшего крестьянина или горожанина, ставшего наемным работником, очевидны те связи и зависимости, которые непосредственно даны ему его собственным опытом, то есть функционально-производственные связи и зависимости обмена деятельностями между работниками внутри предприятий, на которых он работал прежде и теперь работает.

Технологическая организация процесса (соответствующая технологической цепочке) производства конечных продуктов (товаров, работ и услуг) также предполагает функционально-производственные связи и зависимости не только между работниками одного предприятия, но и между различными предприятиями, и между работниками этих предприятий, являющихся звеньями одной цепи. Собственно разделение труда совокупного работника предполагает функционально-производственные связи и зависимости между всеми органами этого совокупного работника. Осознание связей и зависимостей, обусловленных разделением труда, вплоть до международного разделения труда, и отношениями с работодателями, влияющими на условия труда и его оплаты, намного более доступно наемным рабочим, нежели осознание всех прочих общественных связей и зависимостей буржуазного общества.

В процессе развития капитализма вширь и вглубь все отношения между людьми не только внутри оформленных буржуазными государствами общественных организмов, но и внутри подчиненных им институциональных форм социальной организации преобразуются в отношения обмена товарами. Но, вплоть до реорганизации менеджмента и бизнес-процессов внутри большинства корпораций на основе обмена услугами и превращения большей части наемных работников в производителей услуг (работ и вещей как услуг) для всех технологически и функционально связанных с ними наемных работников этой же корпорации, она по своему внутреннему устройству остается «традиционной». Да и первичная институциональная форма социальной организации процесса воспроизводства человека, то есть буржуазная семья, по своему внутреннему строю в этих условиях также остается еще «традиционной».

Общественные связи, обусловленные разделением труда, и отношениями с работодателями, влияющими на условия труда и его оплаты, будучи в действительности органическим моментом капиталистических (= производственно-рыночных) общественных связей, дано наемным рабочим их непосредственным опытом и предстает как проявление «традиционных», а именно функционально-производственных, общественных связей и зависимостей. То есть чрез опыт наемных рабочих все это дано их сознанию иллюзорно, идеологически. Все прочие общественные связи и зависимости буржуазного общества в повседневном опыте наемным рабочим вообще не даны их сознанию, но лишь через долгий опыт экономической и политической борьбы ряда поколений появляются в качестве предмета, подлежащего осознанию, по поводу которого, оказывается, давно уже идет острейшая идеологическая борьба классов.

Создание массовых объединений индивидов в политические (партии) или общественно-экономические (профсоюзы и т.п.) корпорации было возможно лишь в исторических условиях развития капитализма вплоть до 40-х годов 20-го столетия. Почему? Потому, что, во-первых, в сферах общественного производства и воспроизводства Западной Европы доминирующей связью между работниками и подразделениями внутри всякой производственной корпорации оставалась функционально-производственная связь, а не связь, основанную на обмене услугами (товарами). И потому, что, во-вторых, иудео-христианство еще не вполне завершило процесс разрушения «традиционного общества» (об этом речь достаточно подробно шла в моих статьях, опубликованных на сайте «Ньюслэнд» ранее). То есть потому, что процесс социальной атомизации еще не дошел до своего полного логического завершения, в силу чего процесс разрушения народа был еще далек от того, чтобы окончательно превратить его (народ) всего лишь в совокупность индивидов и не более того, то есть только в население как таковое.

Широкие народные массы городов в этих общественных условиях характеризуются наличием социально-психологической основы для создания и существования политических или общественно-экономических корпораций, когда каждый представитель массы не просто воспринимает себя членом одного единого целого, но и воспринимает это целое первичным по отношению к самому себе и ко всякому иному члену этого целого. Но в то же самое время широкие народные массы города уже не могут воспринимать население государства, в котором они живут, в качестве одного органического целого, первичного по отношению к ним. Народные массы воспринимают его либо расколотым на необходимые для существования нации (народа) и поэтому неуничтожимые корпорации, каждая из которых только посредством торга с другими может обеспечить себе наиболее выгодные условия, либо же в качестве борющихся не на жизнь, а на смерть двух неравноправных народов (наций).

Но восприятие общественной (политической и общественно-экономической в отличие от хозяйственно-экономической) корпорации в качестве органического целого и отношение к корпорации по своей сути есть восприятие религиозное. Это восприятие предполагает верования, по своему общественному характеру аналогичные религиозным верованиям, либо прямо и непосредственно являющиеся религиозными верованиями. Мало этого, самое возникновение общественной корпорации в этих условиях невозможно ни без соответствующего идеологического обоснования, воспринимаемого широкими массами не как иначе, кроме как вероучение, ни без соответствующего миссионерства и, стало быть, ни без соответствующей жертвенности и даже аскетизма (как минимум, на начальном этапе становления корпорации). Это следует из самой сути дел и вещей, обусловленной уровнем исторического развития широких народных масс конкретного общественного организма (государственно оформленного общества) на данной ступени его исторического развития.

Уровень исторического развития общества определен уровнем развития производственных отношений человека к природе внешней (производительные силы) и производственных отношений человека к природе собственной. Производственные отношения человека к природе собственной, в свою очередь, суть производственные отношения производства, обмена, распределения и потребления средств производства и предметов потребления, с одной стороны, и производственные отношения материального и духовного производства человека в качестве человека данного общественного организма на данном уровне его исторического развития, с другой стороны.

Широкие народные массы на рассматриваемой ступени исторического развития (в Западной Европе до 40-х годов 20-го века), чем исторически ранее, тем в большей мере, в подавляющем своем большинстве исповедуют то или иное вероисповедание - это исторический факт, всецело обусловленный тем, о чем только что сказано. Поэтому-то и первоначально, и до конца всего этого периода исторического развития капитализма массовые общественные организации неизбежно и необходимо принимали характер корпораций религиозного типа, а их идеология, даже будучи основанной на той или иной научной теории, неизбежно принимала характер религиозной идеологии.

Именно в таких общественных условиях, и именно в силу таких общественных условий, и именно до тех пор, пока имеются такие общественные условия, возможно существование массовых политических партий, профсоюзов и иных общественных организаций (корпораций).

Апогей капиталистического развития Западной Европы и «общество Модерна»

Однако ныне этих исторических условий в развитых буржуазных государствах уже нет. В послевоенный период в развитых государствах мира достаточно быстро свершилась реорганизация менеджмента и бизнес-процессов внутри большинства корпораций на основе обмена услугами и превращения большей части структурных подразделений и отдельных наемных работников в производителей услуг (работ и вещей как услуг). Этот процесс охватил и производство средств к жизни и средств производства, и воспроизводство человека в качестве члена современного (буржуазного) общества. Более того, на этой же основе свершилась социальная реорганизация семьи: в США рыночные отношения между членами семьи в семьях господствующего класса есть уже лет 150, если не все 200, и вот уже лет 75-100 тому, как такими стали отношения в абсолютном большинстве всех американских семей. В Германии вот уже лет 50, если не больше, отношения между членами семьи также являются отношениями товарного обмена. Да и во всех прочих капиталистически-развитых странах ситуация аналогична - всеобщим бедствием развитых стран стал кризис отношений между полами, семейных ценностей и самой семьи.

Вплоть до конца 20-го века из числа вновь созданных общественных корпораций становились относительно массовыми в развитых и развивающихся странах мира лишь те, которые имели характер религиозных сект. Никаких других массовых общественных корпораций не возникло, да и не могло возникнуть, ибо необходимых для существования массовых общественных корпораций исторических условий в развитых странах мира примерно полвека уже нет. Поэтому-то и бывшие прежде массовыми общественные корпорации, в которые добровольно объединялись широкие народные массы развитых западноевропейских и аналогичных им по уровню исторического развития государств, либо прекратили свое существование, либо превратились в симулякры общественных корпораций народных масс. Ведь и народы, обитавшие в таких государствах и составлявшие материальную основу соответствующих наций, либо уже прекратили свое существование в качестве народов, превратившись в население, в охлос, либо находятся в преддверии последнего вздоха. Да и социальная психология большей части этого населения религиозной по своему характеру может быть названа в степени не большей, чем таковой может быть назван симулякр религиозной идеологии.

Но от этого самосознание индивидов и социальных групп не утратило иллюзорного, идеологического характера. Более того, свершился процесс фрагментации сознания индивидов и ограбления их жизненного мира, а значит и разрушения религиозного мировоззрения вообще и религиозной психологии, в особенности, ибо они целостны по самому своему содержанию и сути. В обществе, его членами именуемом постмодерном и т.п., целостная картина мира разрушена: индивид, как и социальная группа, не имея своей целостной картины мира, имеет дело с мозаикой, составленной из разрозненных фрагментов мнений экспертов, верований «здравого смысла» и «общечеловеческих ценностей».

Экспертные мнения, верования «здравого смысла» и «общечеловеческие ценности» формулируются и утверждаются в соответствии с принципом научной, журналистской и т.п. «объективности». Этим завершен процесс отчуждения человека от своего собственного сознания, то есть от своего родового (рода человеческого) сознания, в-место которого для поклонения поставляется та или иная мозаика из так называемых «общечеловеческих ценностей», верований «здравого смысла» и мнений экспертов. Мозаика «общечеловеческих ценностей», верований «здравого смысла» и экспертных мнений, в том числе оформленная в политическую программу или манифест, не пригодна быть вероучением ни для большой социальной группы, ни для отдельного человека.

Это означает, что в развитых буржуазных государствах не только в сфере производства средств к жизни и средств производства, но и в сфере воспроизводства человека функциональная связь (функциональная организация) в качестве институциональной формы общественной связи (социальной организации) упразднена рыночной связью (рыночной организацией) капиталистического общественного воспроизводства. С общественной природой и формой общественной связи капиталистического обмена товарами (услугами) в развитых буржуазных государствах к средине 20-го века пришли в соответствие и общественная природа (сущность), и общественные формы всего и вся, включая общественную природу (сущность) самого человека и институциональные формы его общественного бытия.

Вследствие этого отношения между людьми осознаются как отношения между капиталами, даже и тогда, когда в действительности имеют место отношения между трудом и капиталом. Введение Т.У.Шульцем в 50-70-х годах минувшего века понятия «человеческий капитал» зафиксировало произошедшее уже фактически завершение указанного процесса упразднения функциональной организации в Западной Европе, а также завершение процесса подчинения буржуазной идеологией сознания всех общественных классов и всех институциональных форм социальной организации Западной Европы. В 70-90-х годах минувшего века Пьер Бурдье эмпирически зафиксировал и теоретически обобщил институциональную социальную организацию буржуазного общества в качестве социальной топологии институциональных зависимостей и связей мест, ролей и траекторий развития различных индивидов и их корпораций в зависимости от экономического, политического, символического и иных видов человеческого капитала.

Таким образом, в Западной Европе все функционально-производственные общественные связи, присущие предшествующим прогрессивным эпохам экономической общественной формации, окончательно упразднены общественными связями капиталистического обмена товарами (услугами). Иными словами, общественные связи «традиционного общества» в передовых буржуазных государствах уже к началу второй половины 20-го столетия упразднены и заменены общественными связями «общества Модерна». Буржуазное общество только к этому времени по самой своей общественной природе подлинно и всецело стало обществом Модерна.

Противоречие этого утверждение общепринятому представлению буржуазного сознания о том, будто бы в действительности в это время в Западной Европе, включая США и Канаду, возникло отнюдь не общество Модерна, но общество постмодерна, есть не более чем мнимое противоречие или закономерная кажимость буржуазного сознания. Согласно феноменологии западноевропейского духа, гениально обобщенной Г.В.Ф. Гегелем, суть феноменологически отрицаемого явления во всей своей полноте и завершенности впервые только и утверждается лишь в сущности того, что на уровне феноменологии является как диалектическое отрицание, будучи явлено на поверхности бытия в-место того, что им отрицается. Иными словами, сущность явленного на поверхности западноевропейского общественного бытия явления достигает своего логического завершения (став завершившей свое становление подлинной сущностью) только в сущности того явления, того явления, которое на поверхности общественного бытия приходит ему на смену, диалектически отрицая это явление на поверхности общественного бытия. В этом суть западноевропейского процесса диалектического снятия-и-возвышения (aufheben) и его результата.

Снятая и возвышенная диалектическим отрицанием над поверхностью общественной жизни сущность западноевропейского общественного бытия (Модерн) на предшествующей ступени феноменологии западноевропейского общества находилась только еще в становлении. В этот период становления этой сущности подлинного общества Модерна в его завершенном виде еще не было, хотя оно уже и возникло, но было еще только в становлении - в Западной Европе шел процесс модернизации общества вплоть до того момента, когда этот процесс модернизации завершился и из него вышло подлинное общество Модерна.

Одновременно в недрах этого западноевропейского общества ближе к концу процесса завершения его модернизации возникла и начала свое историческое становление новая сущность общественного бытия рода человеческого, а именно иная общественная сущность, нежели сущность общества Модерна. И самое главное, эта начавшая свое становление в недрах общества Модерна новая сущность общественного бытия рода человеческого возникла в Европе именно как диалектически отрицающая на поверхности общественного бытия общество Модерна, сущность которого только что завершила свое становление. Однако по законам феноменологии западноевропейского духа завершившее свое становление и ставшее уже совершенным общество Модерна, в недрах которого возникла и начала свое становление новая сущность общественного бытия рода человеческого, диалектически отрицающая самое общество Модерна, не может быть названо никак иначе, кроме как обществом постмодерна.

Предыдущим в действительности сказано, что экономическая общественная формация вообще и капиталистическое общество, в особенности, в средине 20-го столетия уже и на поверхности общественной жизни достигли апогея в своем развитии. Чем ближе к этому рубежу, тем в большей мере капитализм далее уже не мог развиваться вглубь (интенсивно), ибо уже в первой половине 20-го столетия капитализм онтологически достиг предела своего развития вглубь, что постепенно, хотя и с задержкой, становилось очевидным также и феноменологически, то есть для сознания среднего буржуа. Но уже с начала 20-го столетия, и чем ближе к его середине, тем в большей мере, для экономической и политической практики вождей господствующего в Западной Европе общественного класса оставалось только одно направление развития - вширь, глобализация. Развитие вширь - это территориальная экспансия капитализма, то есть империализм даже и в буржуазном понимании империализма, каковым его и поименовали сами буржуазные ученые уже в первой четверти 20-го века. И только после двух мировых войн буржуазные политические, общественные и научные деятели дали этой экспансии капитала вширь имя глобализации.

Развитие капитализма по преимуществу вширь, территориальная экспансия, империализм - это есть не что иное, кроме как экстенсивный путь развития, который с началом 20-го столетия только и остался в историческом багаже экономической общественной формации вообще и ее высшей и последней прогрессивной эпохи - капиталистического способа производства, в особенности. Но и у этого развития есть свой объективный временной предел, определяемый временем критического для простого воспроизводства человека опустошения территории (современной ойкумены), кормящей человека, и его (человека) самого вследствие хищнической эксплуатации капиталом.

КПСС - революционный авангард пролетариата или агент капитала?

В этих условиях политические партии, кроме пролетарской партии, профсоюзы и иные общественно-экономические корпорации могут строиться их участниками и функционировать только как капиталистические предприятия, производящие соответствующие общественные блага и для тех, кто входит в соответствующие корпорации, и для тех, кто потребляет поставляемые этими корпорациями специфические блага (товары, услуги). Одновременно каждая такая корпорация вынуждена конкурировать на соответствующих ресурсных и товарных рынках, если вместе с такими же, как она, корпорациями она еще не осуществляет картельный или олигопольный контроль и удержание рынка, либо не добилась институционального (посредством государственного регулирования) закрепления своего монопольного положения на соответствующем рынке. Самые понятия политического или символического капиталов и рынков суть свидетельство того, что и политика, и производство и обращение символов, и всякая неполитическая общественная деятельность стали одними из форм и одновременно одними из сфер не просто экономической, но именно капиталистической деятельности по извлечению специфической прибыли и ее конвертации в капитал.

По этим причинам профсоюзы в Западной Европе превратились в капиталистические предприятия, производящие и предоставляющие услуги по обеспечению роста капитализации своих членов, достижению и поддержанию баланса интересов между человеческим капиталом своих членов, с одной стороны, капиталом владельцев производственных корпораций соответствующей отрасли, с другой, национальным капиталом, с третьей, и государством, с четвертой. Если это старый (созданный еще в 19-ом или в начале 20-го века) рабочий профсоюз, то никакой пролетарской борьбы он уже по определению вести не в состоянии, да и не ведет. Такие профсоюзы в действительности являются уже приводными ремнями, посредством которых общественная активность организованных наемных работников удерживается под контролем господствующего класса, будучи направляема по каналам (канализируема) давно сложившейся и устоявшейся институциональной рутины «социального партнерства».

Партия, называющаяся коммунистической и т.п., в действительности есть партия буржуазная, если фактическая деятельность ее руководства по преимуществу направлена на обеспечение признания государством своей законности и на теплые места в органах публичной власти всех уровней, в общественных организациях (профсоюзах и т.д.) и хозяйственно-экономических корпорациях, государством признаваемых легальными. Это не просто противоречие в определении партии, декларирующей, что она руководствуется пролетарской классовой или коммунистической теорией, но это такое материальное, политическое, социальное и идеологическое противоречие, которое неизбежно и необходимо обращает руководство этой партии и ее самое в агентов (приводной ремень) капитала.

Буржуазный характер партии, именующей самое себя коммунистической и т.п., есть несомненный факт, когда отношения между членами партии по поводу участия в общественной и хозяйственной жизни, а равно и отношения руководства партии и парторганизаций с государством и предприятиями фокусируются на распределении теплых мест и благ. Пролетарская партия, борющаяся за упразднение товарного рынка и денежных отношений, перестает быть таковой, как только ее повседневная практика оказывается подчинена товарному обмену (услугами, местами, благами) не только с господствующей частью (партией) нации (господствующим классом в целом и его организациями), но и внутри самое себя.

Конечная цель и смысл повседневной борьбы пролетарской партии - создание производства и воспроизводства человека в качестве всецело, а не частично родового существа, не отчуждающего своего труда, самого себя и свою родовую (человеческую) сущность, но свободно присваивающего их. Это возможно лишь тогда, когда, во-первых, все люди и их группы социально равны, во-вторых, свободное и осознанное развитие каждого человека есть условие свободного развития народа и всего рода человеческого и, в-третьих, люди не обмениваются товарами (услуги - деятельность в общественной форме товара) и, следовательно, не создают стоимости, но свободно обмениваются деятельностями в целях свободного развития каждого вне кем бы то ни было заранее положенных пределов. Цель определяется средствами ее достижения, а пролетарская партия, на деле руководствующаяся действительно передовой общественной наукой, есть важнейшее идейно-политическое средство, без которого невозможно достижение конечной цели исторического бытия и классовой борьбы пролетариата.

Поэтому пролетарская партия и все отношения внутри нее должны строиться на этих же самых началах коммунизма, живого творчества и самоуправления творчески свободных, социально и политически равных членов партии, добровольной организацией сознательно умножающих силы пролетариата и осознанно направляющих их на достижение конечной и всех исторически необходимых промежуточных целей пролетарской борьбы. И только в таком случае она в действительности есть партия нового типа, и она остается таковой, доколе соответствует этим условиям и предпосылкам своего пролетарского характера. А посему, дабы оставаться пролетарской и не превратиться в агента капитала, пролетарская партия не может строиться ни как корпорация, ни как религиозный орден или секта (это тоже корпорации), ни как армия, ни как предприятие эпохи «традиционного общества» (функционально-производственная институциональная организация).

За исключениями, относящимися к периоду с 1903 по 1921 годы включительно и связанными исключительно лишь с отношениями, которые внутри партии насаждал и отстаивал непосредственно сам В.И.Ульянов (Ленин), РСДРП(б) - РКП(б) - ВКП(б) - КПСС в целом фактически либо так и не стала подлинно пролетарской партией, либо (начиная с 1922 года) окончательно утратила насажденные Ульяновым (Лениным) зачатки пролетарского характера. В форме ВКП(б) - КПСС она уже никогда не была пролетарской партией. ВКП(б) - КПСС и по своему фактическому классовому характеру, и по результатам своей исторической практики была агентом капитала (мирового, национального или интернационального - это в классовом характере партии ничего не меняет, но для понимания хода нашей минувшей и настоящей истории, содержания имевших место быть в СССР и имеющихся ныне в России социальных отношений это существенно).

Чаяния и туга-печаль «демократов для России»

Однако отнюдь не в этом туга-печаль С.Сергеева и прочих «демократов для России», да и «социал-демократов», и «либерал-демократов», и так называемых «коммунистов» (КПРФ и не только) также, ибо эти вопросы и научные ответы на них ни первых, ни вторых, ни третьих, ни четвертых, ни пятых, ни десятых вообще не интересуют. Туга-печаль «демократов для России», представляемых С.Сергеевым, в том, что доныне ни один политический субъект, который эти «демократы для России» идентифицируют как организованный для себя класс, ни все иные вместе взятые политические субъекты не превратили Россию в государство и общество Западной Европы. Именно этого чудесного превращения «русского общества» в западноевропейское общество чают господа Сергеевы и прочие «демократы для России».

По их верованиям только реализация именно этой социальной инженерии в России - не меньше - оправдывает политически господствующего над Россией субъекта институциональной власти. Но оценивают они всякого из социальных инженеров России исключительно лишь по принципу «все или ничего». Эти «демократы для России» однозначно суть радикалы, чающие, но чтобы непременно окончательно, вздыбить Россию и разочарованные в том, как непрофессионально и непоследовательно делают это те «демократы для России», которым с октября 1993 года формально принадлежит институциональная власть над Россией. Не профессиональны же и не последовательны «путинисты» именно потому, что правят Россией, не имея ни должных представлений о подлинной (= западноевропейской) демократии, ни должной веры в спасительность этой демократии для России и для всего мира. А посему и «демократия путинистов» есть «суеверная демократия».

Но поскольку для «подлинных демократов для России» это так и поскольку по их убеждениям Путин и «путинизм» не только сами должным образом не осуществляют социальную инженерию «русского общества» по образу и подобию Западной Европы, но и не позволяют этого делать «подлинным демократам для России», постольку Путина и «путинизм» надо свалить. С.Сергеев и иже с ним «демократы для России» суть не просто радикалы. Они либо утописты (ибо Россия никогда не была и не может стать ни Германией, ни Францией, ни Великобританией, ни США, ни какой-либо иной нацией даже из числа «блистательных вторых» наций Западной Европы), либо осознанно стремящиеся к окончательному решению русского вопроса могильщики русского народа. По существу эти радикальные «демократы для России» и радикальные «либералы для России», формально не занимающие кабинетов в органах публичной власти, суть одно и то же. В любом случае, вольно или невольно, все они суть агенты капитала и прямые пособники (идеологические и политические, прежде всего, пособники) уничтожения русского народа и союзных ему коренных народов России вообще и сохранения «путинизма» во главе формальной институционально власти над Россией, в том числе.