Исторические мифы о Руси

Или чем опасен политический миф норманизма?

Как известно, войне традиционной сопутствует война информационная, в русле которой используются особые информационные технологии для обработки общественного мнения, как в собственной стране, так и за ее пределами. Феномен информационных войн явно обнаруживается в истории западноевропейской общественной мысли уже в возрожденческой Италии и затем продолжает свое развитие на протяжении всего периода складывания национальных государств в Западной Европе. Так что традиция информационных войн на Западе имеет весьма почтенный возраст.

Особого внимания заслуживает тот факт, что первым и в дальнейшем первейшим оружием информационных войн в западноевропейской традиции сделался исторический материал: очернение или принижение исторического прошлого другого народа, преувеличенное возвышение собственного прошлого, феномен выдуманной древности для обоснования собственного исторического права на те или иные ценности, например, на территории.
 
Именно такого качества был информационный продукт о шведо-гипербореях, созданный шведскими придворными идеологами в разгар Смутного времени для обоснования исторического права шведских королей на восточноевропейские земли с древнейших «гиперборейских» времен. Его естественным продолженем была политически корректная выдумка П.Петрея о шведо-варягах. Поэтому ничего удивительного нет в том, что развитие этих сюжетов получило особый приоритет в Швеции в обстановке после Столбовского мира, которым, как известно, завершилась русско-шведская война, и по которому Швеция отторгала русские города Ивангород, Ям, Остров, Копорье, Корелу, Орешек с уездами и всю Неву, а русские оказались отрезанными от Балтийского моря и потеряли исконное право свободной торговли через Балтику с рынками Западной Европы.
 
Шведские подданные получили возможность скупать русский хлеб в Балтийских портах по низкой цене и затем перепродовать его на амстердамской хлебной бирже по западной цене. Разница получалась десятикратной, так что шведские подданные имели хороший бизнес. Прибавьте сюда шведскую таможню в балтийских портах. Как писали исследователи данного вопроса, фискально-паразитическая эксплуатация североевропейской торговли была одним из главных источников доходов шведской казны этого периода. Таким образом, шведская корона обирала русскую торговлю хлебом и чеканила талеры из свежего балтийского ветра.
 
В этой обстановке было очень важно подтвердить, что варяги были одним из предков шведов, которые в далекой древности якобы всё завоевали и организовали в Восточной Европе и собирали дань с восточноевропейских славян. Да, дескать, мы обираем сейчас русскую торговлю хлебом, так мы и всегда здесь деньги собирали, ещё в те далекие, варяжские времена. И вообще, шведские короли были здесь еще во времена гипербореев.
 
Историческое «освоение» Восточной Европы шведскими историками шло полным ходом в течение всего XVII века. В 1671 г. (в 1672 г. на латыни в Германии) была опубликована «История десятилетней шведской войны» Юхана Видекинда, куда была включена сфальсифицированная речь Киприана, где тот якобы говорил о Рюрике из Швеции, хотя в действительности было сказано о Рюрике, родословием связанного с Римской империей. Сфальсифицированная речь Киприана сыграла важнейшую роль в распространении политического мифа норманизма в XVIII веке.
 
В промежуток времени от Столбовского мира до завершения Великой Северной войны в течение ста лет в Швеции было выстроено практически всё, что мы встречаем в работах норманистов, и всё это, как сейчас говорят – конструктивы, т.е. иными словами, выдумки.
 
Первый конструктив – о варягах и Рюрике из Швеции из сфальсифицированного протокола встречи и рудбековских «причуд фантазии».
 
Второй конструктив – о норманнах из Скандинавии. Западные хроники по истории Западной Европы с конца VIII в. по начало XI в. полны описаний масштабных военных действий, которые осуществлялись теми, кого они называли норманнами – северными людьми. Норманнские походы представляют из себя военные оперции, вполне сравнимые с операциями на западном фронте во время Второй мировой войны. Вот этих-то норманнов сначала Моллер, а за ним и другие «обобществили» в пользу некоей скандинавской истории. Выдуманные норманны-скандинавы заслонили от нас историю норманнских походов во всей полноте. Военные действия норманнов были слишком масштабны, чтобы координироваться, финансироваться, обеспечиваться малолюдным населением стран Скандинавского полуострова. За этими походами в качестве координатора стоял еще кто-то. В пояснение позволю себе провести параллель с нашими днями. Например, на территории Западной Европы какой-либо крупный военный организатор – Евросоюз или НАТО – проводят военные операции, в которых участвуют силы многих стран, в том числе и скандинавских стран. Но представить, что операции общеевропейского масштаба могли бы быть обеспечены только силами стран Скандинавского полуострова, невозможно. Так же было и более тысячи лет тому назад. Так что среди норманнов выходцы со Скандинавского полуострова, безусловно, были, но только скандинавами состав норманнских войск ограничиваться не мог.
 
Третий конструктив – о викингах как скандинавах был создан позднее и, в отличие от первых двух, был создан коллективным трудом шведских, датских и норвежских поэтов-романтиков и общественных деятелей начала XIX века. Собственно, слово викинг означает пират. Оба слова в скандинавских языках заимствованные: «пират» – из латыни, а «викинг» ранее всего, с VIII века отмечается в старофризском, староанглийском языках, в ирландском именослове. Оттуда оно было заимствовано в лексику исландских саг, но вплоть до конца XVIII в. так и использовалось под пару слову «пират».
 
С начала XIX в. волна европейского романтизма захватила и страны Скандинавского полуострова. Старые идеи романтизированного патриотизма обветшали, национальный миф нуждался в свежей крови, и общественные деятели скандинавских стран стали формировать тот образ «общескандинавских» викингов, который знаком нам сейчас: в шлемах с рогами и под полосатым парусом.
 
Однако викинги как героические предки скандинавов – выдумка XIX века. А нам для логики повествования следует опять вернуться в XVIII век. Когда новая мифо-идея о шведо-варягах окончательно сформировалась в Швеции, то её творцам захотелось получить для неё такое же международное признание, какое в свое время получили идеи о шведо-готах и шведо-гипербореях. С начала XVIII в. идеи о шведо-варягах усиленно распространялись шведскими деятелями культуры среди западноевроопейских и русских ученых, в частности, через переписку с ними.
 
Например, с Байером в течение многих лет переписывались шведские историки. В своих письмах они рассказывали, в том числе, и о своих идеях по поводу шведо-варягов. И так как Байер ничего по русской истории не знал (он изучал восточные языки), то все рассказы шведских коллег принял за чистую монету, очень увлекся Рудбеком. Контакты шведских историков с Байером приобрели особый смысл с приглашением Байера в 1726 г. в Петербург, в учреждавшуюся там Академию. Здесь стоило бы попутно заметить, что в истории русской мысли издревле можно увидеть стремление к познанию научного опыта в других странах, т.е. это не было положено только петровской эпохой. Однако обмен опытом не всегда даёт позитивный результат.
 
Так, западноевропейский научный мир XVIII в. содержал в себе как искру божью подлинной науки, так и тяжкий груз утопий, таких, как готицизм. Часть этих утопий историческая наука и получила благодаря приезду Байера в Петербург. Шведские коллеги стали присылать ему диссертации, Моллер сразу после защиты отправил ему свою работу. Возможно, все это и подтолкнуло Байера к написанию в 1735 г. статьи «О варягах», где использовал около десятка шведских авторов, переписав фактически то, что в течение ста лет разрабатывалось в шведских академических кругах. И начал он с рудбековского: «Скандия от некоторых назвалась Вергион, что не всегда означало волка, но и морского разбойника». Но если Рудбек – не наука, почему Байер – наука?
 
С этой статьи норманисты традиционно начинают историю норманизма. Но, как и в случаях с другими утверждениями норманизма, это не вся правда: Байер был только пропагандистом шведского политического мифа, а не его создателем. Но он приехал в Россию, уже все зная о древнерусской истории – он же читал Рудбека! С рудбековской свободой он откомментировал и Бертинские анналы, где говорилось о послах народа Рос, правитель которых носил титул хагана. Было выяснено, что они были от рода Sueonum – свеоны. Вот их-то Байер и ввел в науку под именем «от рода шведов», что было грубейшей модернизацией текста. Благодаря ошибке перевода как сам Байер, так и все после него стали отрицать любого Рюрика не от «рода шведов», т.е. стали отрицать всю немецкоязычную историографию, мекленбургские генеалогии, где говорилось о Рюрике с Южной Балтии.
 
Такими же пропагандистами шведского политического мифа были приглашенные вслед за Байером другие немецкие специалисты, а именно Миллер, получивший известность в силу его дискуссии с Ломоносовым, и Шлёцер, в которого уверовал Карамзин. Надо сказать, что причуды рудбековской фантазии в конце XVII – первой половине XVIII вв. владели умами многих представителей западноевропейской общеевропейской мысли. Это произошло на волне большой востребованности политического мифа готицизма как важного элемента науки управления. Готицизм был в XVII-XVIII вв. подхвачен сначала в Англии, затем во Франции. Англия в ходе гражданской войны стала также нуждаться в идеях, укреплявших национальную идентичность. Информационные технологии были готовы – идея «светлого прошлого». Отменно подходили и труды о возвеличивании истории древних готов.
 
– Все мы потомки готов, – стали уверять английские историки и политики. Труды шведских готицистов стали популяризироваться в Англии, на этой волне авторитет «Атлантиды» Рудбека сделался международным. Вольтер внимал английским мыслителям и стал популяризировать идеи готицизма о полчищах готов из Швеции. Ему вторил Монтескье. Благодаря таким влиятельным мыслителям идея о гото-германцах как наследниках Рима, заложивших государственность и монархию в Европе, была закреплена.
 
Вот эти-то новинки французской и английской мысли привезли с собой Миллер и Шлёцер, когда их тоже пригласили в Россию. Тем более что эти новинки были им близки и понятны: миф готицизма о государственности и монархии в ходе германских завоеваний изначально сформировался в немецкоязычной среде с XVI века, а в XVII веке пополнился особой идеей о том, что у славян не было своей княжеской/королевской, т.е. наследной власти – ее им будто бы принесли германцы.

Сначала имелись в виду славяне-венды, но с приездом Миллера, а потом Шлёцера в Петербург идея о германцах – носителях монархической власти стала применяться и к русской истории.
 
О чем спорил Ломоносов с Миллером? Ломоносов говорил, что русские имеют корни в Восточной Европе, их имя связано с роксаланами, т.е. обращался к ученой традиции Возрождения и античности. Что заявлял Миллер? Он заявлял, что происхождение имени и народа российского началось с того, что народ скандинавов, известный под имнем готов, воинством славный, и победоносным оружием покоривший Россию. На что опирается Миллер? На И.Магнуса и Рудбека, воспетых Вольтером через образ полчищ из Скандинавии – образец западноевропейской учености.
 
Что еще отстаивал Ломоносов? Он отстаивал мысль о том, что древнерусские князья были и до Рюрика. А что вещал Миллер? Он вещал: новгородцы были без владетелей, пока варягов на княжение не призвали. То же самое утверждал Шлёцер в своем «Несторе». И если древнерусские летописи говорят насупротив, то летописцы врут или путают. Так был введен принцип первичности догмы над источником. И на этих догмах до сих пор почивает норманизм.
 
История готицизма и рудбекианизма показывает, что феномен выдуманных историй был вызван прагматическими политическими потребностями. Зачем эти мифы были нужны шведам, датчанам (был и датский политический миф), немцам, англичанам, французам, я постаралась показать: для создания консолидирующих общество информационных технологий, для воспитания здоровой национальной идентичности на образах «светлого прошлого».
 
Почему эти исторические фантазии шведского политического мифа, проникнув в нашу историческую науку в XVIII в., так цепко сидят в ней более 200 лет? Зачем это нужно было России? России-то это совсем было не нужно. Чтобы понять, что произошло, следует обратить внимание на одну специфическую черту российской общественной жизни того периода, когда политические мифы норманизма проникли в российскую историческую науку.
 
Если Запад в период с XVI по XVIII вв. вырос и укрепил национальное самосознание на традиции возвеличивать свою историю и поливать грязью соседние истории, то в России стала складываться иная традиция. Параллельно с распространением Миллером и Шлёцером шведских конструктивов в российской исторической мысли, в столичных кругах российского общества стала распространяться галломания, а вместе с ним – и французское поливание грязью российской истории, поскольку Россия для французских властителей дум XVIII в. была тем же самым, что германские потомки «готов» для итальянских гуманистов – просто богом данный объект для поливания грязью, ибо православие для католиков – вечная заноза. В русле этой информационной войны именно с конца XVIII в. в российском обществе стала утверждаться мысль о том, что весь свет идёт с Запада.
 
И получилось невероятное. Если Запад, повторяю, в период с XVI по XVIII вв. вырос на традиции возвеличивать свою историю и поливать грязью истории соседей, то в России к началу XIX в. стала складываться традиция возвеличивать историю западных соседей и поливать грязью свою собственную. Чаадаев – первый представитель этой злокачественной опухоли общественной мысли. Что он писал в своем Первом философическом письме? Весь мир в вечном движении, перестраивался заново, у нас же ничего не происходило, это естественное последствие культуры, всецело заимствованной и подражательной, внутреннего развития, естественного прогресса у нас нет. И далее поясняет, отчего так произошло: за учением обратились к растленной Византии, соответственно, если бы обратились в Рим, т.е. приняли бы католичество, то и жили бы счастливо.
 
Следует обратить внимание, что у Чаадаева негативизм относительно русской истории идет рука об руку с противопоставлением ей некоего опыта других народов или даже опыта рода человеческого. Но «род человеческий» у Чаадаева очень конкретен. Это народы Европы, разделенные на «отрасли латинскую и тевтонскую», именно у них развились «идеи долга, справедливости, права, порядка». Вот хорошо узнаваемая и сегодня квинэссенция философии Чаадаева: весь свет идей – с Запада, а тот, кто эту веру не разделяет, тот квасной патриот и противник прогресса.
 
Но российское общество было тогда еще достаточно здорово: Чаадаева объявили сумашедшим (я думаю, что он им и был даже в медицинском смысле, черная меланхолия – это психическое заболевание). До начала XIX в. принижения русской культурной традиции в русском обществе не наблюдалось. Сейчас часто обращаются к Смутному времени. Западные «наблюдатели» того периода отмечали (кажется, это был даже Петрей): подумайте, каковы эти московиты, они считают себя самыми лучшими людьми, лучше и выше других народов. Потому и преодолели Смуту так быстро: ментально были здоровы.
 
Идеи, высказанные Чаадаевым, деструктивные в своей основе, препарировавшие русскую историю исключительно с позиций негативизма, дали тучные всходы в либеральной и левой мысли России XIX в., уверовавшей в то, что весь свет – с Запада. В этой среде стала развиваться и историческая публицистика, красившая историю России беспросветно черным цветом. Развитие России было катастрофическим… История русского народа – одна из самых мучительных историй, христианское призвание русского народа было искажено, этика православия – статична, а Запад – это социально-динамическая этика. И т.д., и т.п. Это историософия ковровых бомбардировок, после чего от русской истории просто ничего не остается. Но эта историософия – неисторична, мертва. История народа – это живой процесс, в нем есть все. А в названной прогрессивно-демократической исторической публицистике русская история предстает умозрительной и лишенной жизни.
 
Вот и получилось так, что на Западе возник феномен выдуманных историй для возвеличивания собственного прошлого, а в России в XIX в. стал распространяться феномен выдуманной истории, искуственно принижавший прошлое страны. Среди тех, кто занимался «ковровыми бомбардировками» русской истории, были крупные мыслители, но если исходный момент неверен, деструктивен, то неверной будет и вся явившаяся из него концепция, причем сила её деструктивности будет тем сильнее, чем мощнее был ум, ее породивший.
 
Достоевский так писал об этих представителях российской общественной мысли: «Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать… Эту ненависть к России, еще не так давно, иные либералы наши принимали чуть не за истинную любовь к отечеству и хвалились тем, что видят лучше других, в чем она должна состоять; но теперь уже стали откровеннее и даже слова «любовь к отечеству» стали стыдиться…».
 
Параллельно с распространением этих политических течений в российское общество прорастали и утопии норманизма. История Карамзина была напечатана за 10 лет до первого письма Чаадаева. Часто пишут, что вот, мол, норманизм был в угоду правящей династии Романовых, потому что они – немцы. В том-то и дело, что норманизм в России был больше в угоду опозиционной мысли, хотя в среде российских историков были люди самых разных политических взглядов, включая и монархистов. В XIX веке норманская теория считалась отражением передовых западных взглядов в исторической науке, поэтому она хорошо сочеталась со взглядами опозиционных, так называемых прогрессивно-демократических кругов российского общества.
 
С приходом большевиков к власти норманизм оказался под защитой марксизма. Норманский период в древнерусской истории был упомянут Марксом в его статье, а куда же было деваться советским историкам от статей Маркса? Потому все официальные советские справочные издания, включая БСЭ, как солдаты на политучебе, докладывают о варягах как о скандинавах.
 
Ну, а сейчас доминируют либеральные взгляды. И чтобы понять, как сочетается современный либерализм и норманизм, достаточно почитать сочинения Новодворской на тему русской истории. Или поразмыслить над новейшим «перерожденцем» Рюрика-скандинава в образе так называемого Рорика Ютландского. Сего грабителя регионального масштаба из латиноязычных хроник в последнее время усиленно навязывают в качестве летописного князя Рюрика. При этом забывают, что в пользу этого сумбурного налетчика необходимо ликвидировать двух братьев летописного Рюрика – Синеуса (Сивара) и Трувора. Но это бы наплевать: хамовато небрежное обращение с древнерусскими источниками давно вошло в обиход! Однако на пути доморощенного героя Рорика к древнерусскому княжескому престолу выстраивается целая череда солидных западных хронистов, особое внимание уделявших истории правителей данов и внимательно выделявших тех из них, кто, действительно, отличился на политическом поприще.
 
О «великой» карьере Рорика Ютландского в княженье словен ничего неизвестно Адаму Бременскому и его информатору королю данов Свену Эстридсену. Ни сном, ни духом не заметил великие подвиги этого Рорика в Восточной Европе датский летописец Саксон Грамматик, главной целью исторической деятельности которого было как раз выбрать и отметить всех прославившихся в истории данов. Поэтому «версия» о Рорике Ютландском не принимается и датскими медиевистами. А уж они-то бы с удовольствием оприходовали такого героя в пользу датской истории, если бы был для этого хоть малейший шанс! Но датские медиевисты знают и язык, и историческую фактуру прошлого Дании в отличие от российских фантазеров на скандинавские темы. Единственной зацепкой в истории с Рориком является его имя. Но этим именем как минимум с V века просто пестрят западноевропейские именословы вплоть до Британских островов. Поэтому что ж, что Хрюриком звали: Хведот, да не тот! И почему в таком случае нельзя все-таки принять Рюрика из Вагрии?! Тоже, между прочим, иностранец! Особенно учитывая заклинания о том, что этническая принадлежность Рюрика не имеет значения для «профессиональных» кругов. Если не имеет, так и примите кандидата из Любека. Или все-таки имеет? Или, говоря словами шведской поговорки, жмет ботиночек по пункту этнической принадлежности? Вот вам еще один пример того, как может твориться прямо на глазах феномен выдуманной истории!
 
Русская история должна быть освобождена от политического мифа норманизма. Если в России и нужно создавать политические мифы, то они должны питать национальные интересы страны, а не быть им чуждыми. Но для меня, как историка, важнее показать, что норманизм имеет ненаучную гносеологию, и именно поэтому ему не место в исторической науке.