О русской "имперскости"

Это происходит постоянно: в информационное пространство вбрасывается слово, и вот – его начинают мусолить, постепенно вытравливая из слова какой бы то ни было смысл. Такое произошло и со словами «империя» и «имперскость».

В советские времена это было модой среди национально мыслящей оппозиционной интеллигенции в республиках: СССР – империя (в последнее десятилетие с легкой руки Рейгана «империя зла»), а республики – колонии, которым надлежит бороться против колониального гнета.

Сегодня слово «имперскость» стало полем борьбы между ностальгирующими о былом величии и мечтающими о разделении колосса на десятки уютных швейцарий – изначально только западниками, но сегодня всё больше и нацдемами. При этом, что такое империя и чем были разные русские империи, авторы дают себе труд задуматься редко. Именно поэтому сегодня можно услышать что-то вроде того, что украинская евроинтеграция – крах идеи русской имперскости.

Начнем со значения слова «империя». В мировой истории этим словом назывались совершенно разные государственные образования. Колониальные империи были последними в длинном ряду. И универсализировать специфику колониальных империй с их метрополиями, продающими колониям свою высокую культуру за их природные ресурсы, у нас нет никаких оснований.

В мире было множество империй, устроенных совсем по-другому. Общее для всех империй – объединение более-менее компактных этнических групп в одном государстве. Характер же государства-империи и, в частности, уровень его централизованности – все это было в разных империях устроено совершенно по-разному.

Российская империя и особенно советская империя не были похожи на Британскую колониальную империю. У нас, например, что совершенно немыслимо для колониальной империи, некоторые «колонии» жили лучше «метрополии». Трудно представить себе и австралийского аборигена в кресле главы Британской империи.

Поэтому прямые аналогии, вроде того, что мир покончил с английским колониализмом, покончит и с русским, могут расцениваться только как выброс эмоции. Полиэтнические союзы были в истории всегда на протяжении последних трех тысяч лет и, конечно, останутся, хотя и изменят свою форму в будущем становящемся все более связном, «глобальном» мире.

Что касается судьбы «русской империи», то здесь ситуация более сложная.

Русский народ полиэтничен по определению. Будучи славяноязычным, он с первого дня включил в себя представителей разных этносов – славян, степняков, балтов, скандинавов, а в дальнейшем прирастал уже совсем бесконечными этноприобретениями.

«Имперскость» как полиэтничность – неотъемлемый атрибут русских, неважно нравится это кому-то или не нравится.

Но в основе «русской имперскости» никогда не лежало политическое господство одного этноса над другими. Скажем, никогда великоросы не господствовали над татарами. И прежде всего потому, что самого этноса великоросов никогда не было. Утверждение обратного – ни чем не подкрепленная эмпирически теоретическая ошибка русских националистов.

Основой русской имперскости всегда были совсем другие вещи. Одна из этих других вещей – разность культурного потенциала разных частей империи, которая помогала отстающим в культурном развитии догонять лидеров. Вторая вещь – менее очевидно-заметна, но именно она и создавала то этническое единство, которое весь мир называет словом «русские» (Russians), а мы сами никак не называем, так как не видим себя в мире. Эта вторая вещь – идея народа, программа жизни народа, более или менее ясно осознаваемая духовными лидерами народа и лишь крайне смутно чувствуемая остальным народом.

Что мы видим сегодня? Культурная деградация привела к тому, что нам мало что есть предложить не только соседям, но и самим себе. Мы утратили всякую привлекательность, и совершенно естественно, что никто не рвется в наши объятия – рвутся из них. Это не только мощный антиимперский фактор, но мощнейщий фактор разрушения России как единого государства. Физиономия нашей элиты страшна. Но страшны и наши собственные физиономии. И в этом смысле Евгений Ихлов, пишущий о конце русской имперскости, прав – от нас таких, какими мы стали, нельзя не бежать. Нам самим от себя убежать хочется.

Но это только видимая часть проблемы имперскости. Невидимая заключается в том, что идея русского народа продолжает жить. О ней продолжают мечтать, о ней продолжают говорить, ее продолжают искать. В общем, она все время прорывается из коллективного надсознательного в сознание. Как правило – в очень искаженном виде, но при желании и в этих отвратительных рубищах ее нетрудно узнать. Это идея общего счастья, идея счастливого общества.

И пока идея эта жива, будет жива и идея имперскости. Не в смысле – господства великоросов над остальным миром. И не в смысле создания государства с железными кулаками, которое все уважают за его крутизну. А в смысле полиэтничного, а в пределе общемирового объединения, мега-государства любви и заботы.

Слова, которые звучат сегодня нонсенсом. Но которые не могут не реализоваться в конце концов, через какие еще страшные беды нам ни пришлось бы пройти.