Лев Троцкий: демон поверженный

«Чтобы выиграть гражданскую войну, мы ограбили Россию», — откровенно писал Троцкий. Ограбленная Россия не называла его иначе как «великим и любимым вождём» наряду с Лениным. Феномен ли это, и, если феномен, присущ ли он только русскому народу или является общим психологическим законом вроде «бьёт — значит, любит»? Это вопрос к психологам...

Биографии всех русских революционеров конца XIX — начала XX века похожи друг на друга. Народнические и марксистские кружки, аресты, тюрьмы, ссылки, побеги, эмиграция, революция, различные руководящие должности в партии или в народном хозяйстве, снова арест и расстрел. При этом у большинства почти совпадают даже даты смерти, с точностью до одного-двух лет... Из всех бывших руководителей большевистской партии, лишь двое — Сталин и Троцкий (Ленин, разумеется, остаётся за скобками) — выбиваются из этого ряда. Это более чем символично: в ленинской большевистской элите первый был одним из самых безликих и серых, но оказался хитрым и виртуозным мастером дворцовой интриги, второй — личностью яркой, талантливой и харизматичной.

Оттого те молодые элементы старых сословий, которые переставали жить одной растительной жизнью и вступали в солнечную зону европейской идеологии, так неотразимо и почти без внутренней борьбы отрывались от сословности и наследственного «благоверия». Измеряя духовную пропасть, отделяющую их новое сознание от полузоологического быта отцов, они преисполнялись идейного высокомерия. Но это высокомерие было только оборотной стороной их социальной слабости. Культура связывает, ограничивает, культура консервативна — и чем она богаче, тем консервативнее.

Консерваторы и модернизация

Говоря о первых большевистских лидерах, мы, как правило, привычно называем их «вождями». При этом мало кто задумывается над смыслом этого слова. Сами идеологи большевизма, однако, относились к нему гораздо строже. Сегодня уже мало кто знает, что в Советской России в начале 20-х годов прошлого века официально назывались вождями лишь двое: Ленин и Троцкий. Один — «вождь революции», другой — «вождь Красной армии». Сегодня трудно поверить, что в 1918—1922 годах эти два человека были практически равны друг другу и по положению и влиянию в партии, и по авторитету у её рядовых членов.

Давно стала исторической легендой «индульгенция», выданная Троцкому в то время: «Всё сделанное товарищем Троцким мною безоговорочно поддерживается, и все его распоряжения должны беспрекословно исполняться, как если бы они были лично мои. Предсовнаркома Ульянов (Ленин)».

«Вот пришла великая революция — и чувствуется, что как ни умён Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого», — этими словами М. Урицкий выразил отнюдь не только своё мнение...

«А вот показали бы другого человека, который способен в год организовать почти образцовую армию да ещё завоевать уважение военных специалистов» — известная фраза Ленина, сказанная о Троцком. «Непобедимая и легендарная», созданная им, выдержала проверки Гражданской и Великой Отечественной войнами, принципы, по которым она была организована, «живут и побеждают» до сих пор. И сегодняшние молодые солдаты и курсанты, чеканящие слова присяги, не подозревают, что произносят — с незначительными стилистическими поправками на время — текст, написанный лично Троцким уже почти век назад. Воинские уставы, составленные им — с такими же небольшими изменениями, — продолжают оставаться «главными законодательными актами» сегодняшней российской армии. Сделано на века!

«Он абсолютно прагматичен. Абсолютно циничен. Абсолютно беспощаден. Он блестящий организатор и жёсткий администратор. Он первый оратор этой эпохи, столь богатой огненными ораторами. Высокомерен, честолюбив и невероятно энергичен. Из такого материала и делаются вожди кровавых времён», — пишет о Троцком современный исследователь.

Средневековая жестокость Троцкого в годы Гражданской войны, возможно, оказалась спасательным кругом, удержавшим в конце концов большевиков у власти. На своём знаменитом бронепоезде — «бронепоезде предреввоенсовета», одним появлением своим наводившим ужас на красноармейцев, — Троцкий носился с одного фронта на другой. Зажигательными речами, а порой и личным примером увлекал бойцов в атаку, жестокими репрессиями останавливал бежавших.

Взятие в заложники семей военспецов, призванных в Красную армию, привлечение иностранных наёмников — латышей, венгров, китайцев, не связанных с населением страны, а потому отличавшихся особой жестокостью, воскрешение римского обычая децимации — казни каждого десятого в отступавших без приказа частях, наконец, его собственное «ноу-хау» — заградотряды позади идущих в атаку бойцов, применявшиеся затем Сталиным и в Великую Отечественную — вот рецепты Троцкого для удержания власти.

Зачем всесильному Троцкому убивать из-за угла рядового комдива? Если отнюдь не всесильные в то время Будённый и Ворошилов благополучно добились ареста и казни реального создателя легендарной первой конной армии Бориса Думенко, а ведь он был не менее популярен, чем Щорс, и имел больший вес — командир кавалерийского корпуса. Проще было обвинить Щорса в сдаче Киева, благо город, несмотря на отчаянную защиту, был обречён и пал на следующий день после гибели Николая Александровича. Тем более что публичный суд и казнь всегда дисциплинируют. А это уж архитектору института заградотрядов и революционных трибуналов Льву Троцкому было хорошо известно.

Кто убил Щорса?

«Гнёзда бесчестных изменников и каинов должны быть разорены. Каины должны быть истреблены», — гласит знаменитый приказ № 100 Троцкого, изданный им в мае 1919 года, когда красные заняли казачий «тихий Дон». И сносились артиллерийским огнём станицы и сёла, и расстреливались из пулемётов пытавшиеся бежать из них жёны и дети казаков, и красноармейские факельщики, словно воины воскресшего Катона-старшего, жгли уже опустевшие дома, осуществляя грандиозный и зловещий режиссёрский замысел финала трагедии: «Карфаген должен быть разрушен!»

«Чтобы выиграть гражданскую войну, мы ограбили Россию», — откровенно писал Троцкий. Ограбленная Россия не называла его иначе как «великим и любимым вождём» наряду с Лениным. Феномен ли это, и, если феномен, присущ ли он только русскому народу или является общим психологическим законом вроде «бьёт — значит, любит»? Это вопрос к психологам...

Симпатичный мальчик в гимназической шинели. Правильные черты лица. Аккуратная короткая стрижка. По-детски оттопыренные уши. Прямой и открытый взгляд — таков девятилетний Лёва Бронштейн на его первой сохранившейся фотографии. Впрочем, именно взгляд выдаёт в этом миловидном ребёнке твёрдый, волевой характер. Что ж, это хорошо — значит, человек вырастет целеустремлённым, многого добьётся в жизни... И снова на память невольно приходит «исторически запоздавший» литературный образ: «Какие хорошие выросли дети, у них удивительно ясные лица...»

А это портреты Троцкого периода 1917—1922 годов, когда он достиг пика могущества:

«Широкие скулы, чрезмерно растягивающие тяжёлый, низкий подбородок. Длинный, узкий обрез большого рта с тонкими губами. И — непостижимая странность! Необычайно развитые лобные кости над висками, дающие иллюзию зачатка рогов. Эти рогоподобные выпуклости, большие уши и небольшая козлиная бородка придавали приближавшемуся ко мне человеку поразительное сходство с чёртом...» (В.Б. Лопухин. Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел. СПб., 2008. С. 313—314);

«Широкий, нависший лоб с выдвинутым вперёд верхом и над ним путаное, высоко вздыбленное руно, глаза из-под стёкол злобно скошены, брови сатанически вздёрнуты кверху, и между ними из глубокой впадины решительной прямой и высокой чертой выступает нос, который на самом конце загибается резким крючком, как клювы птиц-стервятников...» (А. Куприн. Хроника событий глазами белого офицера, писателя, журналиста. М.: Собрание, 2006. С. 131, 132).

Именно в это время появляется знаменитое прозвище Троцкого «Демон революции». Поневоле вспоминается «Портрет Дориана Грея» Уайльда...

Менее чем через десять лет этот человек превращается в главного, самого заклятого врага Советского государства, само имя его становится синонимом измены. Все правые и левые уклоны, все реальные и вымышленные оппозиции в партии неизменно включали в себя термин «троцкистский»: «троцкистско-зиновьевский террористический центр», «параллельный антисоветский троцкистский центр», «правотроцкистский блок», «левотроцкистский уклон». Трудно сказать, что больше говорит о масштабе личности — градус ненависти или градус любви, но Троцкий испытал и то, и другое в максимальной степени...

Почему же он проиграл? Проще всего было бы объяснить это непревзойдённым умением Сталина плести закулисные заговоры. Однако причины, мне думается, надо искать глубже. Бешеный темперамент Троцкого оказался как нельзя более востребованным в экстремальных условиях революции и гражданской войны, требовавших принятия решений мгновенных и краткосрочных, направленных на получение немедленного результата. Когда же наступил мир и потребовалась планомерная, рутинная работа по восстановлению хозяйства и созданию новой экономики — работа на перспективу, он оказался малопригоден для неё.

Они всегда оказываются под рукой у истории в её переломные, критические моменты — политики срочного действия и быстрых результатов, «аварийные менеджеры». Но по мере всё большей стабилизации и упорядочения политической жизни, наблюдаемых в последнее время, необходимость в таких менеджерах постепенно отпадает. И слава Богу!