И тыл отечества нам сладок и приятен

Мало того: много дум наводит он. Про Итиль (как хазары неразумно называли свою родную Волгу), про сладость в родной земле даже афедрона, про приятность отчего тыла. В нынешнее либеральное время, когда тылы оголились и стали общедоступны, носители эзопова комплекса рука об руку с владельцами эдиповых языков норовят то воспеть родину-мать, то распять отчину. Это неизбежный исторический этап восприятия тыла, совсем недавно бывшего высоким тыном между каждым из подданных Отечества и ненужными нам норвежским, турецким и японским берегами.

Тын ли тылу рознь? Допускаю, что высокий частокол и мягкий бэксайд столь же непохожи, сколь отличен от угонщиков самолёта Бразаускасов поэт Иван Лазаревич, проставляющий у стойки в Шереметьево турецкую визу. Всего двадцать лет назад тын оберегал нас от холодных военных дуновений из-за ржавой железной шторки.

Тын отечества был нам настолько дорог, что разломавшего в Берлине кусок тына и позабывшего про собственный тыл Горбачева пришлось даже возненавидеть и предать. За дальней стороной тына раньше был фронт, иногда невидимый. (Одного из его бойцов мы, жители видимого тыла, запоздало отблагодарили, когда он вернулся с фронта. На недавней встрече президента с женщинами-воительницами пожилая разведчица так и высказалась с почтением: командующий, мол, тылом. Наш, стало быть, командующий.) Тыл отечества дороже тына, потому что времена империи, из фронта, тына и тыла состоявшей, прошли. Осталась от империи только задняя филейная часть - тыл, в котором мы все есмь (или бысть?)

Белкин писал.