Волхв всея Руси Доброслав. Вместо эпитафии...

В конце мая умер старейший русский язычник, Верховный волхв всея Руси Доброслав. Я узнал о его существовании совершенно случайно, когда в 2006 году снимал фильм «Обыкновенный  антифашизм». Мы приехали в город Киров, где сложилась уникальная для того времени субкультурная ситуация: антифа там  численно превосходили «фа». Проиграв уличное противостояние, лидер местных неонацистов по кличке Фриц решил тогда, видимо, одержать вверх в информационной войне и взял нас с собой в паломничество к своему духовному гуру Доброславу, которого любовно называл «дед».

Деревня, в которой  жил язычник, затерялась среди вятских лесов. Покосившиеся заброшенные домики, от многих остался только печной остов, и тот полуразобран на кирпичи. Словом, типичная российская безысходность, если бы не одна деталь: посреди деревни возвышался семиметровый деревянный фаллос.

«Дед поставил» - с гордостью сказал Фриц.

Потом появился и сам Доброслав – субтильный мужичок с длинными седыми космами, по-хипповски перехваченными красной тесемкой. Кинув зиги, язычники проорали друг другу: «Слава Яриле!». В избе волхва березовые  туески и лукошки соседствовали со свастиками-коловратами и портретами Гитлера.

Особенность русского язычества в том, что о нем ни черта неизвестно. Наши предки не сохранили свои Эдды, так что простор для импровизаций у неоязычников огромный. «Дед» поженил в своих  работах родноверие с национал-социализмом, заимствовав у Гитлера главным образом антисемитизм - идею банальную, но беспроигрышную.  В язычестве  он был сторонником фаллического культа. Гигантский деревянный  лингам он почтительно называл «хер» и утверждал, что слово «ярило» - того же корня.

В социальном плане Доброслав был «национал-анархистом» - то есть против государства, но за расовую чистоту (как это у него сочеталось с любовью  к этатистскому Третьему Рейху,  Перун его знает). Правда, в последние годы его взгляды полевели, он заинтересовался Махно и даже написал в журнал «Автоном» дружеское письмо, заканчивавшееся ушкуйническим призывом: «Сарынь на кичку!». Вдогонку  письму он отправил в редакцию свою книгу  «Призрак Кудеяра», воспевающую российских робин гудов, грабивших награбленное,  – от Стеньки Разина до Махно. Классовый, а не расовый  подход, не мог понравиться его нс-соратникам.

«От огульных проклятий в адрес дворян да богатеев и славословия всем без разбора вождям восставшей черни уже рукой подать до пролетарского интернационализма», - с тревогой писали наци-язычники, не обнаружив в книге привычного жидоедства.

В ту единственную встречу с Доброславом он прочел нам на камеру лекцию  об ужасах «иудохристианства», после чего мы отправились восвояси. Я был благодарен Фрицу – «дед» оказался колоритным и в меру отмороженным фриком, а по моему профессиональному опыту фрики в разумных количествах – необходимый ингридиент любого  успешного телепродукта.

После смерти «Верховного волхва» на ультраправых сайтах вывесили некролог:  «Доброслав являл собой пример отважного борца - участник подпольных антисоветских кружков, заключённый ГУЛАГа, прошедший тюрьму и спецпсихушку, настоящий русский национал-социалист». Сам Доброслав в интервью любил упоминать, впрочем, довольно туманно, о том, что он как-то ужасно пострадал в борьбе против советской власти.  Правду о  прошлом Доброслава я узнал, когда готовил сценарий фильма о диссидентах. Если бы неонацисты лучше учили матчасть, они бы непременно выяснили, что  Алексей Добровольский – так в миру звали «волхва» -  никакой не герой борьбы с советским режимом, а вовсе даже наоборот.

В середине 60-х  Добровольский считал себя православным монархистом,  крестил его уже тогда опальный священник Глеб Якунин.  В правозащитной среде он стал известен в 1967 году – во время т.н. «процесса самиздатчиков», на котором судили четверых человек:  Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова, Веру Лашкову и самого  Добровольского.

Дело возникло во многом из-за неосторожности последнего, доверившего печатать самиздат незнакомым типографским рабочим. Те донесли на вшивого интеллигента в КГБ. Добровольского арестовали, за ним последовали остальные.

Звенья гребаной цепи тогда выглядели по-другому – аресты рождали акции протеста, после которых следовали новые аресты, новые акции протеста и т.д. Протестовать против ареста самиздатчиков вышло несколько молодых людей во главе с Владимиром Буковским. Некоторые из них держали плакат: «Свободу Добровольскому!». Демонстрантов тоже арестовали, Буковский получил больше других   - три года.

Молодые люди не знали, что Добровольский, освобождения которого они требовали, к тому времени уже вовсю сотрудничал со следствием, давая обширные показания на своих подельников. Адвокат Галанскова Дина Каминская впоследствии писала, что «Добровольский защищался, губя и безжалостно предавая своих товарищей”. Проходивший свидетелем на процессе религиозный писатель Левитин-Краснов вспоминал: «Омерзительное впечатление (и до и после суда) производил Добровольский. Озлобленный, притом очень неумный, он вызывал у всех, его знавших, смешанное чувство — брезгливости и сожаления. Тяжела участь предателя. Евангельский прототип является классическим».

Галанскову Добровольский писал из камеры жалостливые записки с просьбой взять часть его вины на себя – и тот взял!  В результате Галансков получил 7 лет лагерей и умер там от прободения язвы. Добровольский получил минимальный срок:  два года и меньше чем через год вернулся по УДО в Москву.

Три авторитетных диссидента: Петр Якир, Юлий Ким и Илья Габай распространили после суда специальное обращение: «Искалечена жизнь и Алексея Добровольского, сыгравшего зловещую костомаровскую  роль на этом процессе. Если у него есть хоть капля совести, тридцать серебренников (всего двухлетний срок наказания) — слишком малая компенсация за презрение и отверженность, которые ожидают этого клеветника».

Бывшие друзья от Добровольского отвернулись. Сначала он увлекся идеологически безопасной эзотерикой, а с наступлением перестройки  -когда за инакомыслие перестали сажать – с головой ушел в языческий национал-социализм. Такова подлинная история верховного волхва, «деда», духовного учителя Фрица и множества других неонацистов, включая печально известного Дмитрия Боровикова.

У меня нет морального права осуждать человека за предательство – для этого надо самому пройти путь от сумы до тюрьмы. Петр Якир, один из авторов письма, обличающего Добровольского, наверное, думал, что уж он-то не сломается, а ведь сломался, причем с треском, сдал КГБ все окружение, включая зятя и собственную дочь.

Но о многом говорит то,  как человек ведет себя после предательства. Совестливый человек,  но, как говорится, не орел, испытывает  до конца жизни ужасающие муки. Это произошло с тем же Якиром, который, выйдя на свободу,  тихонечко спился. И с его подельником Красиным, сумевшим найти в себе силы написать покаянную книгу «Суд», - один из самых страшных документов о человеческой слабости. Григорий Гольденберг, видный террорист- народоволец,  осознав свое предательство, повесился на полотенце в Петропавловской крепости – тоже вполне достойный выход.

Но есть другая порода слабых людей – те, совершив подлость, только озлобляются. Костомаров, с которым сравнивали Добровольского диссиденты,  заложил Чернышевского, а потом еще  долго не мог остановиться и писал доносы в Третье отделение,   придумывая своим бывшим товарищам новые и новые преступления. Вот и «дед» вместо того, чтобы покаяться, нашел во всем виноватых – история старая как мир.

И то, что Фриц и прочие заблудшие в нынешнем безвременье души принимали за мудрость, на самом деле было желанием отомстить за собственный позор.  Впрочем, «дед» умел произвести впечатление обладателя тайного знания, открытого ему матерью-природой и отцом-хером,  –  за артистизм в Судный день он получил бы высшую оценку.