Израиль: арест 5-летнего палестинца в Хевроне

Пару дней назад в Хевроне произошел случай, вопиющий даже по израильским меркам. Возможно (и скорее всего) этот случай не единичный, но на этот раз произошедшее было запечатлено на камеру. Израильские солдаты в Хевроне арестовали и задержали на два часа 5-летнего (!) палестинского мальчика, бросившего в них камень. Аресты детей в возрасте 10-ти лет и более уже давно стали привычной практикой на территориях, находящихся под контролем израильской военной администрации. Но подобный случай, если и имел прецеденты в прошлом, то, по крайней мере, задокументирован был впервые. При этом солдаты видели, что их снимают на камеру, и действовали абсолютно открыто, по-видимому, считая свое поведение полностью легитимным и оправданным.

Невольно задаешься вопросом, что же творилось у них в мозгах в момент, когда они арестовывали 5-летнего мальчика?

Можно сколько угодно пускаться в ламентации по поводу ужасов оккупации, но речь не идет о некоем обезличенном репрессивном механизме, а о деятельности конкретных живых людей. О чем думают эти люди, когда поливают смердящей водой для разгона демонстраций похоронную процессию в Хевроне, бросают гранаты со слезоточивым газом в окна домов в Наби-Салахе, вламываются в квартиры посреди ночи и переворачивают все верх дном на глазах у домочадцев или обеспечивают прикрытие поселенцам, пока те выкорчевывают деревья и сжигают поля? Велик соблазн представить солдат израильской армии, хватающих и сажающих в военный джип 5-летнего мальчика, невзирая на его крики и плач, эдакими бездушными монстрами или психопатами, начисто лишенными эмпатии. Но, к счастью или к сожалению, это не так. Скорее всего, это обычные парни, любящие своих подруг, заботящиеся о своих родителях, помогающие своим друзьям. Я лично знаю некоторых из них, тех, на кого можно положиться с закрытыми глазами, будучи их другом, кто никогда не предаст и всегда поможет в трудную минуту. И эти же самые люди надевают военную форму и отправляются на службу под лозунгом «мочить ослоебов!», напевая «ле Сабра ве-Шатила еш реах маток» («У Сабры и Шатилы сладкий запах»). Если бы позволял устав, они не постеснялись бы для поднятия боевого духа надеть футболку с нарисованной на ней беременной палестинской женщиной в прицеле и надписью: «Один выстрел – два попадания».

Так каким же образом поддерживается подобная дихотомия в их сознании? Можно, конечно же, сослаться на Стэнфордский эксперимент и сказать, что человек оказывается способен на самые ужасающие поступки, если эти поступки считаются нормативными и приемлемыми в рамках системы, внутри которой он находится. Садизм со стороны надзирателей по отношению к заключенным был нормативным и приемлемым, поскольку они считали, что именно этого требует от них эксперимент. Иными словами, они просто выполняли свою работу. Однако, как мне кажется, эта модель применима скорее к произволу полиции по отношению к гражданам, нежели к поведению солдат на территориях. Надзиратели не видели в заключенных врагов, они не вели с ними войну. Солдат же, арестовывающий 5-летнего мальчика, похоже, искренне убежден, что нейтрализует террориста. По крайней мере, потенциального террориста. Убежденность в том, что мы ведем войну на выживание, и если не мы их, то они нас, настолько въелась в наше сознание, что уже не позволяет задаться вопросом, а с кем именно мы воюем.

В этой связи уместно будет рассказать подлинную историю, прекрасно иллюстрирующую «аберрацию восприятия», присущую израильскому обществу, и находящую свое выражение в поведении израильских солдат на территориях. Когда мне было восемь лет, я отправился с родителями в дом отдыха, и там познакомился со своим сверстником, который имел обыкновение развлекаться следующим образом. Рядом с домом отдыха располагалась отвесная скала, у подножия которой находился пруд и узкая кромка суши. На этой кромке сидели лягушки, обитавшие в этом пруду. И вот этот ребенок любил забираться на вершину скалы и оттуда сбрасывать на лягушек камни. При этом он провозглашал, что ведет войну, а лягушек именовал не иначе, как "вражеским войском", и каждый раз, когда сброшенный им камень придавливал лягушку, он хвастался, что уничтожил врага. Когда его мама узнала об этом, то попыталась его выпороть, что, разумеется, не произвело особого эффекта. Папа же поступил гораздо умнее. Он рассказал ему на ночь грустную сказку о лягушонке, который ждал свою маму, а она не пришла, поскольку ее придавило свалившимся сверху камнем. Ребенок настолько проникся этим, что потом несколько дней бредил лягушками, валяясь в кровати с температурой 39. Разумеется, после этого он не только прекратил «военные действия» против лягушек, но и боялся приближаться к злополучной скале.

Подобное инфантильно-бездушное восприятие другого присуще всему израильскому обществу. И оно всячески поддерживается теми, кому выгодно «перевести стрелки» на внешнего врага. Там, по ту сторону эмпатии, не обычные дети, играющие в свои детские игры в пыльных закоулках Хеврона, и не знающие, что такое море, хотя оно находится на расстоянии часа езды от них, не крестьяне или пастухи, заботящиеся лишь о сохранности своих земельных наделов, оливковых деревьев и скота – всего того, что дает возможность выжить им и их семьям, не рабочие, готовые под покровом ночи пробираться на израильскую территорию или выстаивать часами в очередях на блокпостах, лишь бы обеспечить себе минимальное пропитание, не женщины, поддерживающие домашний очаг, который в любой момент могут разворошить ворвавшиеся в их дом израильские солдаты.

Нет, по ту сторону враги, все, от мала до велика, стремящиеся любой ценой нас уничтожить. Либо мы, либо они – таков дискурс, который насаждается повсеместно. И дело даже не в том, что он служит интересам власть имущих. Этот дискурс – наш кислород, без которого мы начинаем задыхаться. Мы пристрастились к нему как наркоман, плотно сидящий на игле. Зигмунт Бауман в своей книге «Актуальность Холокоста» называет нынешних израильтян «бракованные дети» (потомки реальных жертв, культивирующие воображаемое мученичество). Он пишет: ««Бракованные дети» жертв живут не в домах – они обитают в укрепленных крепостях. Но чтобы дом превратился в крепость, надо, чтобы его обстреливали и пытались захватить. А где еще можно подойти ближе к осуществлению своей мечты, как не среди голодающих и нищих, отчаянных и отчаявшихся, выкрикивающих проклятия и швыряющих камни палестинцев... Превращая свой дом в подобие гетто (на этот раз, однако, в гетто, в котором полно оружия), можно снова заставить мир выглядеть враждебно, антиеврейски. В таком полностью и истинно «бракованном», «дефектном» мире «дети» наконец-то перестают сами казаться «бракованными»...».

Поэтому в нашем случае все, к сожалению, далеко не так просто, как в вышеприведенной истории. Недостаточно рассказать грустную сказку на ночь – то есть, знакомить людей с ситуацией на территориях и рассказывать им о страданиях палестинцев. Необходим длительный период реабилитации от наркотика «мученической избранности», заставляющего нас повсюду видеть угрозу и воспринимать Израиль как убежище для евреев и только для евреев (ни в коем случае не для суданцев или эритрейцев, которым в действительности грозит смерть). Но на данный момент этот наркотик регулярно вливается в общественное сознание. И мало кому представляется абсурдным тот факт, что десятки тысяч людей в Тель-Авиве выходят на улицы с требованием социальной справедливости, в то время как в нескольких десятках километров от них свыше миллиона людей пребывают в абсолютно бесправном состоянии, страдая от произвола израильских военных властей. Излечение произойдет тогда, когда демонстрация, вышедшая с площади Габима, переместится в Наби-Салех, не потеряв при этом своей численности. А до тех пор мы будем оставаться в положении узника, колотящего в дверь своей убогой камеры и требующего от тюремщиков более качественной похлебки. Но панически боящегося покинуть эту камеру, так как все вокруг замышляют его убить. И это единственное, по его убеждению, безопасное место.

Комментарий Yigal Levin

Есть один случай из моей армейской жизни который сильно повлиял на то что в конечном итоге я окончательно сформировался как анархист. В 2006 году еще будучи совсем зеленым младшим лейтенантиком я проходил стажировку в штабе 80 резервной дивизии в отряде гашашим (следопытов), каждую ночь выезжал с одним прапором друзом патрулировать периметр южного отрезка границы с Египтом. И как то раз к нам на помощь призвали группу милуимников (резервистов), мне и Маиру (мой напарник друз) достались два мужичка, лет по 35 - 36, бойцы бригада "Голани" в молодости (в начале 90тых). Отличные люди, мы очень сдружились и сильно к ним привязались. Они рассказывали о жизни на гражданке, о бытовухе, о детях и женах в общем обычные и примерные такие мужья. И работают на гражданке на простых но полезных и нужных работах. Один в фирме по инсталляции, второй в каком то агентстве по отделке решеток и заборов (не помню точно). И вот как то я (к своему несчастью, ну не надо было этого делать...) спросил их о их службе в Голани в те далекие молодые годы начала 90тых. И ведь трудно было осознать, трудно было переварить то что они рассказывали. А история то была простая, не замысловатая... О том как они патрулировали территории и о том как к ним прибежал арабский мальчик и о том как они дали ему потехи ради хазиз (шутиха для саперных целей) при этом пояснив что это всего нечто вроде факела бенгальского огня, и как он радостный побежал с этим самым (зажженным) хазизом радостно размахивая им, и как он лопнул у него в руке разорвав кисть руки и раскидав пальцы по земле... Рассказывая это они смеялись и перескакивали на еще и еще воспоминания о их боевой службе. А я сидел в стороне и с ужасом слушал этих примерных отцов и честных граждан и просто мне не удавалось переварить то что я слышу. Я немого это понять и переварить и до сей поры...