О неприличном национальном вопросе

Обсуждать национальный вопрос в интеллигентской среде считается неприличным. Потому что, будучи носительницей общедемократических  ценностей, эта среда не приемлет даже легкого налета национализма. А высказаться по национальному вопросу искренне, не впав при этом в национализм, получается далеко не у всех. Ну да бог с ней, с интеллигентной средой. Кого волнует эта кучка неудачников? Стократ хуже, что правительство находится в такой же ситуации.

А в городе Пугачеве живет 40 тысяч человек и как минимум 1 тысяча выходит на улицу с требованием выселить приезжих из Чечни. Это 1/40. В пересчете на Петербург — 125 тысяч, на Москву — 250. 250 тысяч на улице в столице — это революция без вариантов.

Правительство не знает, какой месседж послать взволнованному народу по национальному вопросу. Можно либерально-интеллигентный, про толерантность и  мультикультурализм, или ностальгический, про дружбы народов надежный оплот. Разницы нет — все равно звучит неубедительно. И оплот уже больше 20 лет как почил в бозе, и с мультикультурализмом даже у наших европейских учителей проблемы. А уж если у них не получилось, так нашим и думать нечего. Наши всем Кремлем один несчастный трамплин в Сочи по-человечески построить не могут, куда уж им о мультикультурализме заикаться.

Можно плюнуть на интеллигентские комплексы. Но что сказать тогда? Что надо переписывать Конституцию и отменять право части жителей России свободно перемещаться по территории остальной России? А тех, кто уже перемещается, депортировать. Причем — страшно даже подумать — депортировать по национальному признаку? После одной такой фразы можно смело идти сдаваться Гаагскому трибуналу.   

С понаехавшими из-за границы решить проблему, кажется, проще: визовый режим. Тут никакой Гаагский трибунал не осудит, они сами себя с нами так ведут. Но тогда в России встанет половина строек и маршруток. Что гораздо хуже — порвется нить экономической зависимости бывших колоний от бывшей метрополии. Что совсем плохо — эти колонии тут же загребут себе американцы. И наконец, если Аллах перестанет давать деньги на небоскребы, Рамзан может обидеться и вспомнит молодость.

Можно, как обычно, что-нибудь нейтральное, и вашим, и нашим. Но недоделанное хуже несделанного.

Правительство молчит. По официальной версии — в Пугачеве во всем виноваты провокаторы.

Их, может быть, даже поймают, как провокаторов с Болотной. Может быть, даже настоящих найдут или хоть Бондарика наконец посадят. Сказать, что это будет запихиванием болезни внутрь, несправедливо. Болезнь торчит так, что внутрь ее не запихаешь при всем желании. Это будет просто игнорированием очевидного.

То, что проблема незаконной миграции, как ее интеллигентно называют, стремительно выходит на первые места в списке главных бед россиян, скажет любой социолог. И если еще не вышла на первое, то это не следствие заслуг власти, а следствие ее недоработок в  ЖКХ, социальной политике и пр., где ситуация еще хуже. То, что Пугачев — не уникальный случай, а обыкновенный маленький русский город, тоже вряд ли кто-то оспорит. То есть завтра такая история может произойти в любом другом месте. Или в десяти местах разом.

Решить национальную проблему много сложнее, чем вывести Россию на первое место в мире по уровню жизни или сделать российскую экономику самой наукоемкой и силиконовой. Тут хотя бы в теории понятно, как действовать. В национальном же вопросе — идеологический вакуум. Мало кто заметил, что убитого в Пугачеве десантника зовут Руслан Шамильевич Маржанов, то есть формулу «злой чечен убивает простого русского парня» тут не пристроишь и к пещерному национализму дело не сведешь. Это конфликт своих против чужих, местных против пришлых. Конфликт поведенческих стереотипов.

Как известно из Пушкина, правительство в России — единственный европеец. И, находясь в рамках европейских приличий, он не может предложить никакого решения национального вопроса, кроме заведомо обреченной толерантности.

Однако эти рамки приличий держатся на соплях. Потому что формирует их интеллигентская среда, которая в большинстве своем уже давно думает точно так же, как жители города Пугачева. Только стесняется об этом сказать. Как только она перестанет стесняться и слово «национализм» избавится от флера маргинальности, оно тут же войдет в официальный лексикон. И единственный европеец, по крайней мере, получит возможность свободно думать.

Из этого не следует, конечно, что он придумает что-нибудь хорошее. И даже скорее всего не придумает. Но будет хотя бы теоретический шанс.

Потому что иначе шансов нет никаких.