Пустой звук слова "стратегия"

Вспоминая конец 1990-х годов, я должен начать с комплимента. Вспомните господствующие представления того периода, когда от эволюции постсоветской системы ждали окончательных доказательств того, какие чудесные результаты дает демократия быстрого приготовления и шоковая терапия. И тут выходит Томас Грэм (Thomas Graham) и начинает перечить общепризнанному кодексу толкований и размышлений «экономических реформаторов», хотя ставка на них была самой надежной. Он осмелился анализировать постсоветскую политическую элиту, применяя к ней понятие «кланов». Грэм породил настоящую бурю в рядах этих доверчивых сторонников быстрой и мягкой посадки России после «преобразований» переходного периода.

Времена изменились, ситуация в России стабилизировалась (не без потерь), но нам до сих пор не видны внутренности ее непрозрачной политической системы и непонятны лежащие в ее основе механизмы. Линейное экстраполирование текущей ситуации, а именно, мысль о том, что Путин со своей бандой смогут держаться за власть до скончания нашего века, не внушает доверия и не воодушевляет. Россия ничем не отличается от других стран мира, где нарастает политическая и социальная напряженность. Но российское руководство не желает даже задуматься над возможностью системных перемен. Комментарии, предложения и критика со стороны объявляются вне закона как иностранное вмешательство, и вести дискуссию о политических реформах достается диссидентам. Мы что, вернулись в круг первый?

Грэм называет мой скепсис относительно западного влияния «отчаянием». Такой вывод может быть оправдан лишь в том случае, если мы считаем немедленный результат единственно приемлемой мерой успеха. Как и большинство обозревателей, следящих за Россией, я испытываю недовольство, но не отчаяние. Проработав 25 лет в Германии в непосредственной близости от процесса выработки политики в отношении Советского Союза / России, я понял, что как правило, политики (я уверен, не только немецкие) предпочтут, чтобы их мысленные представления были подтверждены, а не оспорены каким-нибудь специалистом, желающим обсудить возможность иного исхода.

У меня нет магической формулы для преодоления противоречий между рассудком и идеологией со всех сторон. Но то, как Грэм описывает процесс принятия политических решений в США, заставляет меня усомниться в тех экспертах, которые на протяжении последнего десятилетия формировали политику в отношении России. По его словам, в США политику формирует исполнительная власть, а там в аппарате национальной безопасности работают в основном профессионалы, немного отстраненные от повседневных политических бурь - хотя политики в этом деле тоже могут сказать свое слово.

Тремя абзацами выше он возлагает всю вину за «нестыковки между заявлениями высоких руководителей о стремлении к сотрудничеству и абсолютно серьезным враждебным отношением внизу [к России]» на «высокопоставленных руководителей», которые «передали полномочия по толкованию и реализации этой политики на нижний уровень, где широко распространены и страстно отстаиваются взгляды на Россию как на соперницу». И вдобавок ко всему, «президент не смог или не захотел призвать к порядку аппарат национальной безопасности США в вопросе», который явно не был для него «главным приоритетом».

Такое заявление человека посвященного не только окончательно доказывает общую теорию «столиц одной проблемы». Что еще хуже, оно ставит под угрозу доверие союзников и друзей, которые восхищались тонкостями анализа и верили в настоятельность принимаемых в Вашингтоне решений, где политика это действительно «буря».

Наверняка наблюдатели за Белым домом из Кремля, которые до сих пор нежно любят старую вражду, были обрадованы заявлением Митта Ромни о том, что Россия это «геополитический враг Америки номер один». Оно полностью разоблачило склад ума американского консерватора, который является зеркальным отражением их собственного мировоззрения. Конечно же, Ромни проиграл президентскую гонку отнюдь не из-за своих взглядов на Россию. Но давайте представим себе, что он одержал на выборах победу, стал президентом, а Джона Болтона (John Bolton) сделал, скажем, госсекретарем. В отличие от предшественников, у нынешнего демократического президента во внешнеполитической повестке в силу внутренних проблем больше сдерживающих ограничений, нежели вариантов действий.

Называть отношения США и России «соперничеством» значит явно преувеличивать российский потенциал почти по всем параметрам силы и влияния. С другой стороны, консерваторы не в состоянии противостоять искушению. Они не могут не назвать Россию потенциальной угрозой национальной безопасности, и эти заявления идут обычно на потребу обществу и/или для ослабления исполнительной власти. На мой взгляд, это самое разумное объяснение потери импульса силы в российско-американских отношениях по вопросам противоракетной обороны и ядерного разоружения, которые в президентской повестке отошли на второй план вместе с другими бурлящими котлами в нынешней дисфункции политического процесса (это выражение я позаимствовал). В такой ситуации договор СНВ-3 был весьма примечательным достижением, а вот то, что произошло позже, достижением назвать никак нельзя.

Каждая минута, потраченная на противостояние по принципу «око за око», это минута, которую можно было потратить на решение проблем пошедших вразнос финансовых рынков, распространения ядерного оружия, отсутствия исполняемых в принудительном порядке мер контроля за торговлей обычным оружием и вдобавок ко всему, на решение глобальной проблемы, связанной с демократическими институтами, попавшими в плен к коммерческим кругам с их особыми интересами. Почему бы не предложить российскому руководству приложить совместные усилия в целях решения этих поистине стратегических вопросов? Может, потому что Соединенные Штаты и их западные союзники попадут в неловкое положение, когда их национальные интересы будут мешать давно назревшему диалогу?

Люди со стороны наверняка задаются вопросом о значении слова «стратегия» в плане того, что Грэм считает «стратегическим» во взаимоотношениях с Россией. «Продвижение ценностей и интересов Соединенных Штатов» - это звучит здорово. Но не просите подробных и точных разъяснений значения этого выражения, и забудьте о попытке проанализировать скрытые трения между двумя системами. Кстати: какие конкретно «интересы» имеются у США на постсоветском пространстве?

Подобно большинству геостратегов, Грэм увлекся модным обаянием Китая как образца авторитарного капитализма. Вполне вероятно, что в Москве внимательно изучают поразительные показатели экономического роста, военной мощи и политического веса этой страны. Но российские аналитики не могут игнорировать масштабные недостатки китайской бесхозяйственности и неэкономичности, включающие не только чрезмерное ускорение экономического развития, но и социально-политическую напряженность, которая нарастает в Китае вот уже несколько лет. Не надо обладать богатым творческим воображением, чтобы прийти к выводу о ждущих Китай в среднесрочной перспективе серьезных проблемах. Авторитарный капитализм нежизнеспособен не из-за того, что он сеет семена собственной кончины, пренебрегая человеческим измерением, которое является не только экономическим ресурсом. Народ сегодня пробуждается и начинает понимать, что вечеринка начального роста заканчивается. Он начинает также осознавать свою силу как новаторов, предпринимателей и граждан.

Когда речь заходит о формировании отношений с современной Россией, большое значение имеют конкретные модели сотрудничества и ответной реакции, а также сроки. Открытые и вполне официальные репрессивные действия властей, идущие вразрез с духом и буквой обязательных для исполнения соглашений, подписанных Россией в рамках ООН, ОБСЕ и прежде всего, Совета Европы, требуют открытой и вполне официальной критики со стороны других стран-участниц таких соглашений. Истеричная реакция режима даже на самые сдержанные вызовы показывает, что сегодня не время требовать от России соответствия таким стандартам. А если ограничиться более слабыми и сдержанными мерами, это будет истолковано как повод для шантажа, а также продемонстрирует, что западные ценности служат просто для декорирования витрин. Запланированные на июнь и сентябрь встречи Обамы и Путина дают шанс для начала новой перезагрузки. Но на сей раз есть надежда, что это будет перезагрузка настоящая, посвященная решению настоящих проблем.