Под знаком "С": жива ли советская идеология

Еще во вторник казалось, что наступление на Волгоград приобрело вселенские масштабы: агентства сообщали, что Валентина Матвиенко предлагает референдум о переименовании, Чуров готов подсчитать голоса, а Всемирный русский собор поддерживает возвращение Сталинграда. В среду пресс-секретарь президента вяло сообщил, что в Кремле вопрос о переименовании не рассматривался; тут же выяснилось, что референдум в принципе возможен, но не сейчас и не по этому вопросу, Всемирный русский собор а) не выражает мнения патриарха, б) ничего такого и не говорил – только поддержал решение Волгоградской думы; городская дума в свою очередь разъяснила, что ничего она не переименовывала, а всего лишь позволила официально использовать имя Сталинград – во время публичных мероприятий, связанных с великой битвой. Что же до волшебника Чурова, то он вообще не выступал ни за, ни против, все журналисты за него придумали. В четверг только верные сталинцы продолжали стоять на своем: «переименуем, переименуем»; волна сошла на нет.

Что-то мне все это напоминает. А именно – далекий 1988 год. 13 марта газета «Советская Россия» опубликовала письмо преподавательницы Ленинградского технологического института Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами». Со всем набором всхлипов про героизм, великого Сталина, дело отцов и предательство прекрасных идеалов. Горбачев смолчал, Лигачев взметнулся, и начальство, еще вчера славившее перестройку с ускорением, вдруг полностью переменилось. Ну конечно, как же можно поступаться. И так – в течение трех недель, вплоть до 5 апреля, когда в газете «Правда» появился огромный, на целую полосу, анонимный ответ Нине Андреевой. Оказалось, перестройка продолжается, никакого сталинизма не допустим. И начальство снова вывернулось наизнанку: наконец-то, мы так ждали этих мужественных слов, не отступим от советской демократии.

Но если в 1988 году действительно шла борьба партийных группировок, а пауза между статьями не только дала Горбачеву возможность замерить степень лояльности элит, но и показала всю серьезность нарастающего внутрипартийного конфликта, то в 2013-м ситуация иная. Не то чтоб не было латентных стычек и расколов, но нет никакой фракционной борьбы. Если что и делят, то ресурсы, а не идеологию. На этом фоне история с несостоявшимся и даже не планировавшимся переименованием кажется фантастической. Потому что без намеков, пассов от верховного правителя, никто не стал бы суетиться, забегать вперед, демонстрировать готовность все организовать наилучшим образом: «А вот хотите – референдум? Нет, не хотите? А чего изволите?» Но проходит два-три дня, верховное лицо через своего толмача посылает противоположный сигнал, и начальство бросается врассыпную, как стайка нашкодивших мальчиков: «Ата-а-а-ас!» Спрашивается, чего было своих дразнить? И почему так быстро передумали?

Разумеется, могло случиться и такое, что царь-батюшка нахмурил брови, какая-то смутная мысль пробежала по его челу, придворные ее считали, а потом он просто передумал, но до времени не сообщил. И все-таки гораздо вероятней, что это был системный троллинг, осознанный вброс. Вроде закона о несуществующей гомосексуальной пропаганде в школе. И для своих, чтобы не слишком расслаблялись. И для церковных, чтобы снова выставили Всеволода Чаплина, который что-то яркое, пугающее произнесет, но ответственности за слова нести не будет; он очень удобен для нашего невнятного времени – если государь император действительно сделает гадость, вроде вовремя откликнулись, а если решит отступить, то Чаплин никакой не иерарх, от имени Собора говорить не может. А горячие враги режима пусть поспорят о том, чего заведомо не будет, лишний раз шагнут в минувшее, чтобы не дойти от настоящего.

Почему такой короткий троллинг? Он же длился всего лишь неделю, с четверга по четверг? А власть давно заметила, что подолгу троллить и не нужно. Память оппозиционного сообщества короткая, девичья – стоит на секунду отвлечься от объекта, как интерес к нему теряется. Причем периоды сосредоточенного внимания с каждым годом, с каждым месяцем все короче; Ходорковским интересовались года три, потом снова вспомнили на втором процессе, но уже весной минувшего года было ощущение, что интерес к его судьбе потерян. Кто такой Ходорковский? А, это парень, которому «Пусси» писали… На фоне «Пуссь» померкло и дело Таисии Осиповой, которую приговорили к 8 годам; но померкли и «Пусси», особенно после Долматова; размыта и тема Долматова – законом о несуществующей пропаганде голубой любви; пригашен и закон – непереименованным Сталинградом…

Тут возникает развилка, из которой хорошего выхода нет. Поднимаешь брошенную перчатку, включаешься в спор о Сталинграде – невольно участвуешь в троллинге. Не участвуешь, выходишь из игры – оставляешь площадку, важную для тех, кто живет в пространстве трудной путаной реальности, а не в тесном и по-своему уютном междусобое. Но это проблема не власти, а наша, и каждый сам за себя выбирает, какой из двух плохих вариантов – его. Что же до власти, то она думает о другом. Как проверить своих, как любовно ослабить церковных, как отвлечь недовольных, и о том, как архаизировать массовое сознание наиболее действенным способом.

В нулевые годы с этой целью использовалась нарочитая советизация; сегодняшние игры в Сталина и Сталинград – всего лишь эксплуатация готового приема. Но более чем вероятно, что очень скоро рычажок идеологического тумблера будет переведен в новую позицию; не на Сталине и сталинизме, а на образах великой самодержавной империи будет основана политика архаизации. Вот раньше было как хорошо и правильно, а теперь неправильно и нехорошо. Было одно «С», станет другое. «С» – «С». От советского к самодержавному.

Почему это почти неизбежно? Во-первых, потому, что реакция врагов режима на советизацию все более вялая; в этот раз большинство несогласных вообще никак не среагировало на выброс отгорающего сталинизма и пылко обсуждало интервью Красовского, объявившего о своей ориентации и обвинившего учителя Колмановского (который протестовал против гей-закона и чуть было не лишился места в школе) в латентной гомофобии. Это истинная тема для фейсбук-сражений, никак не Сталин и Сталинград.

Во-вторых, церковь, которую душат в объятиях, одновременно спуская с цепи Невзорова, все чаще уклоняется от обсуждения советского; среди прочего и потому, что после воссоединения двух православных церквей, московской и зарубежной, мучительно не стыкуются две истории XX века, здешняя и эмигрантская, от темы Власова до темы сергианства – любая политическая определенность по историческим вопросам чревата внутренними напряжениями.

В-третьих, сталинизм молодых поколений, не мифологизированный, как у старших, а четко и осознанно идеологизированный, связан с нарастающим левым креном. Реально опасным для власти. И если это так, то политический троллинг на тему Сталинграда, имел еще одну скрытую цель. Замерить, до какой степени выгорела советская мифология, сколько в емкости еще осталось газу и когда придет пора менять баллон.

За всем этим забывается простая пушкинская формула, в той же мере политическая, в какой моральная, и в той же степени моральная, в какой религиозная: нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит.